— Тодд, довольно греков.
— Это не греки, — запротестовал Тодд, рассмеявшись. — Я просто… Вы правы. Я ничего не могу с собой поделать. Лайза ушла. Мы продолжали ссориться, и она сказала, что мне следует взять на себя заботу о детях на некоторое время и что она возвращается домой. Она ушла. И… Бесс посоветовала мне остаться на ночь с детьми. Мы играли в «Путеводную нить». Я не помню, кто выиграл.
— Я поговорю с тобой утром, — пообещал Либерман. — Иди спать.
— Уже утро, — заметил Тодд.
— Иди спать, Тодд.
И Тодд пошел спать.
Было почти четыре утра, когда Либерман закрыл за собой дверь спальни, на ощупь пробрался к кровати, убрал пистолет, запер ящик и лег в постель.
— Как он? — спросила Бесс.
— Кто, Билл или Тодд?
— Так ты знаешь, что Тодд здесь, — вздохнув, сказала Бесс. — Я имела в виду Билла.
— Жив, — сообщил Либерман, потянувшись к жене в темноте. Легкий ветерок подул из окна, и занавески заколыхались.
— Хочешь знать о Тодде и Лайзе? — спросила Бесс.
— Определенно нет, — ответил Либерман.
В нескольких кварталах от дома, на Говард-стрит, прогрохотал грузовик. Либерману этот звук показался успокаивающим.
— Рабби Васс просил тебя позвонить ему утром, — сообщила она.
— Он сказал зачем? Нет, не отвечай. Я и этого знать не хочу.
— Твои колени в порядке, Эйб? — спросила Бесс. — Я слышала душ. Ты принял таблетку?
— Я в порядке, — ответил он. — Я принял таблетку. Дай мне руку.
Он взял жену за руку. Он понимал ее, чувствовал ее. Конечно, Бесс хотела что-то сказать, скорее всего о Лайзе и Тодде, но передумала и вместо этого повернулась на бок к нему лицом. Он прижал ее ладонь к своей щеке.
— Ты побрился, — прошептала она.
— Я был полон страсти и надежды, — проговорил он.
— Давай-ка посмотрим, — произнесла она, ощупывая его. — Ты действительно хочешь этого сейчас?
— А ты? — спросил он.
И они занялись любовью.
Для Либермана утра не было. Он проспал его, и Бесс не стала его будить. Она поднялась рано, выключила телефон в спальне, накормила Тодда завтраком и отправила его на работу. Когда проснулись Барри и Мелисса, она отвела их на кухню, велела вести себя тихо и накормила. Она также приняла три телефонных сообщения для Либермана, который встал только около двенадцати и, пошатываясь, пришел на кухню, стараясь сосредоточиться.
— Где дети? — спросил он.
— Йетта взяла их с собой по магазинам, — ответила Бесс, подавая Либерману чашку травяного чая. Она была одета — темная юбка, желтая блузка, на шее нитка жемчуга. Он попытался улыбнуться жене, понял, что улыбка получилась кривой, и поднес чашку к губам. Либерман не любил травяной чай, но взял себе за правило не начинать день с кофе. Горячий чай обманывал его нервную систему и желудок примерно на полчаса.
Он сел за кухонный стол и провел рукой по волосам.
— Забыл причесаться, — сказал он.
— Ты похож на Эйнштейна, — заметила Бесс с улыбкой.
Щелкнул тостер.
— Кто-нибудь звонил? Или мое отсутствие на службе прошло полностью незамеченным? Может быть, там просто решили, что я ушел на покой и переадресовал свою почту на приют для отставных полицейских? Это не пустячные вопросы — они важны и своевременны, — сказал Либерман.
— Ты хочешь узнать, кто тебе звонил, или ты хочешь пожалеть себя? — спросила Бесс и поставила перед мужем тарелку, на которой лежали два тоста, намазанные апельсиновым джемом.
— Я бы хотел еще пару минут себя пожалеть. Из клиники звонили?
Он откусил кусок тоста и почувствовал себя лучше.
— Звонила Морин, — сказала Бесс, садясь напротив и взяв себе тост.
— Ты же не любишь апельсиновый джем, — напомнил он.
— Что я, совершаю тяжкое уголовное преступление или нарушаю общественный порядок, а, Грязный Гарри?[47] — спросила она. — Ты хочешь услышать, что сказала Морин, или ты хочешь жаловаться?
— Я могу делать и то, и другое.
— Она сказала, что Билл в сознании, а она дома и Айрис с ней. Кто такая Айрис?
— Новая подруга Билла, — объяснил Либерман. — Она китаянка.
Либерман макнул тост в чай и тут же понял, что сделал это напрасно.
— Звонил капитан Хьюз, сказал, чтобы я дала тебе поспать, но чтобы ты зашел к нему, как только придешь на работу.
Либерман бросил размокший тост на тарелку и встал. Ему казалось, что он мог с легкостью проспать еще дней пять. Вместо этого он собрал тарелки, выбросил остатки завтрака в пакет для мусора и выплеснул чай в раковину. Тарелки и чашку он поставил в посудомоечную машину и почувствовал некоторое удовлетворение. Домашняя работа была сделана, и обошлось без неприятных происшествий.
Зазвонил телефон. Либерман посмотрел на него. Бесс взяла трубку.
— Эйб, — сказала она. — Это рабби Васс. Он звонил вчера вечером. Я говорила тебе, помнишь?
— Помню.
Бесс прикрывала ладонью трубку.
— Что еще ты помнишь? — спросила она.
— Страсть. Знойную страсть, которой не было равных со времени Гейбла и Харлоу в «Красной пыли».
— Поговори, — сказала Бесс, улыбаясь и подавая телефон Либерману.
— Ребе, — сказал Либерман, — вы знаете, что мое прозвище — «Ребе»?
— Нет, я этого не знал, — ответил рабби Васс с некоторым смущением.
— Это к делу не относится. Чем я могу вам помочь?
— Очень многим, очень многим.
Такой ответ очень не понравился Абрахаму Мелвину Либерману.
— Чем же именно? — спросил Либерман без выражения, глядя на Бесс, которая продолжала улыбаться.
Она знает, чего он хочет, подумал Либерман, и ей это по душе.
— Совет, — начал рабби Васс, — то есть совет, и я, и некоторые весьма активные члены общины хотели бы видеть вас председателем синагоги Мир Шавот, когда в сентябре Исраэль Митковский переедет в Калифорнию.
— Я потрясен, — ответил Либерман, глядя на жену и думая, что здесь не обошлось без хрупкой руки Иды Кацман.
— Значит, вы согласны? — спросил Васс, чувствуя, что победа досталась слишком легко.
В сознании Либермана пронеслись картины: вот он проводит собрания, еженедельно посещает службы, читает Тору на своем спотыкающемся иврите, умасливает Ирвинга «Роммеля» Хамела, чтобы тот выступил на заседании мужского клуба в воскресенье утром.
— Я не заслуживаю этой чести, — сказал Либерман.
— Мы думаем, что заслуживаете, — возразил раввин.
— Ирвинг Хамел был бы более достойным председателем, — в голосе Либермана звучали нотки отчаяния, — он молод, он хочет…
— Он отказался, — грустно сообщил Васс. — Слишком занят. Он адвокат. Аврум, вы нам нужны. Это угодная Богу работа…
На Либермана не только оказывали давление, он, как выяснилось, был не первым, на ком остановили выбор. И тут у него возникла идея.
— У меня есть предложение получше, — сказал он.
— Вряд ли, — печально начал раввин, готовясь перечислить причины, по которым отказались Сид Леван или Гершл Розен.
— Моя жена, — предложил Либерман.
Бесс перестала улыбаться. Она застыла у кухонной раковины.
— Она женщина, — сказал Васс, доводя до сведения явно сбитого с толку Либермана этот непреложный факт.
— Мне это известно, рабби Васс.
— Занять пост председателя — большая честь.
— Которой моя жена в полной мере заслуживает, — перешел в наступление Либерман.
— Но у нас никогда не было женщины-председателя, — сказал Васс.
— Существуют же женщины-раввины, — возразил Либерман, глядя на удивленное лицо жены. — Я уверен, в других общинах есть и женщины-председатели. Уверен и в том, что Ида Кацман придет в восторг от этой идеи.
— Право, не думаю… — начал Васс.
— Ари, — сказал Либерман мягко. — Я намерен отклонить ваше предложение и сообщить общине, что вы не желаете рассмотреть кандидатуру женщины-председателя.
— Шантаж? — спросил раввин недоверчиво.
— Именно.
Васс от души рассмеялся — Эйб никогда прежде не слышал от раввина такого искреннего смеха.
