— Это трубач, у него своя группа. Тот самый, что женился на Бетти Грейбл.
— А Бетти Грейбл кто? — спросил полицейский, и Мэйш сдался.
Теперь Мэйш принес кувшин чая со льдом и чистый стакан для Эстральды. Он налил чаю ей и Эйбу и вопросительно посмотрел на Хэнрагана.
— Еще кофе, — сказал Хэнраган.
— Есть хочешь? — спросил Либерман Эстральду Вальдес.
Мэйш ждал.
Она отрицательно покачала головой, и Мэйш удалился тяжелой походкой.
— Что это с ним? — спросила Эстральда.
— С Мэйшем? Завидует, — ответил Либерман. — Он мой брат. Тебе нравится бейсбол?
— Ничего себе, — ответила девушка, пожав плечами. — Я люблю бокс.
Андре Доусон выбил мяч в аут в конце иннинга. Либерман протянул руку и выключил радио. В «Ти энд Эл» не было слышно ни звука, если не считать жужжания вентилятора, стоявшего на столе. Разговоры — обычно громкие, на самые разные темы, от бейсбола до цен на пастрому, прежних и планируемых поездок в Израиль, — прекратились, поскольку обладателям ушей, из которых торчали пучочки седых волос, очень хотелось услышать, что этой девушке-картинке нужно от Эйба.
— Давайте ближе к делу, — предложил Хэнраган, вздохнув и разглядывая свою чашку, чтобы удостовериться, что на дне не осталось ни капли кофе, перед тем как придет Мэйш, чтобы налить свежего.
— Сегодня жарко, и «Кабс» ведут в игре, — заметил Либерман. — Давай насладимся этим редким моментом, Уильям.
Хэнраган крякнул и помахал рукой Мэйшу, который двинулся в их сторону с наполовину полным кофейником.
Либерман никуда не спешил. Ему было уютно в кабинке, куда доносились запах кошерного мяса и голоса стариков, болтавших о том о сем. Кроме того, он знал, что Эстральда собирается сказать нечто важное. Она сообщила об этом заранее и попросила о встрече, но не на ее территории, а в каком-нибудь безопасном месте, где никто ее не узнает.
Либерман решил, что подходящим местом будет закусочная «Ти энд Эл», находящаяся всего в пяти кварталах от его дома, куда наверняка не придет никто из знакомых Эстральды.
Либерман не хотел торопить ни женщину, ни самого себя. Накануне он поздно лег, смотрел запись «Зоопарка в Будапеште» с Лореттой Янг. Бесс около часа сидела вместе с ним, потом ушла, сказав, что собирается посмотреть Коппела, а потом лечь спать. Либерман досмотрел фильм до конца и прикончил последнюю коробку печенья «Тамтам». Лег он около часа ночи, и Бесс уже тихонько похрапывала. Либерман проспал четыре часа, неплохо для него.
— Который час? — спросила Бесс, перевернувшись и потянувшись за очками, когда он встал.
— Четыре тридцать, — ответил он.
— Ты встаешь? У тебя медосмотр сегодня?
— Нет, завтра. Спи дальше, Бесс. Я сварю кофе, — сказал он, наклонившись, чтобы ее поцеловать. Он еще не дошел до двери спальни, а она уже заснула.
Либерман смолол кофе в новой маленькой электрической кофемолке, налил горячей воды, вставил фильтр в кофеварку и читал «Трибьюн», пока кофе тонкой струйкой лился в чашку. Либерману нравился запах кофе. Без самого напитка он вполне мог обойтись.
В шесть он позвонил в участок на Кларк-стрит, и Нестор Бриггс сообщил ему о звонке Эстральды Вальдес. Тогда Либерман перезвонил девушке и назначил эту встречу. И вот теперь он смотрел на нее, своего самого надежного и уж конечно самого красивого информатора. Если ей есть что сказать, пусть она сделает это тогда, когда сама захочет.
— У меня тут есть один парень, который не признает ответа «нет», — сказала Эстральда, допив второй стакан чая со льдом. Она поиграла кубиками льда, перебирая их пальцами с красными ногтями, и помолчала. — Я сказала ему, что у нас все кончено. Я говорила с ним по-хорошему, поцеловала в лоб, пощекотала яички. Я провела с ним хорошую ночь. Но он вспылил. Боюсь, он вернется и натворит глупостей. Я выхожу из игры, viejo.
— Скажи нам, как его зовут, и мы с ним поговорим, — предложил Хэнраган, когда Мэйш принес ему кофе. — Тебе незачем выходить из игры.
— У меня для этого есть и другие причины, — заметила женщина, касаясь своих красных губ еще более яркими ногтями. — Не надо вам с ним говорить, — сказала она, смеясь и глядя на быстро тающие кубики льда. — Для вас есть другое дело. Вы прикроете меня сегодня ночью. Мне надо забрать деньги кое у кого. Утром я смоюсь. Когда доберусь, куда мне надо, это в Техасе, дам вам знать, где найти список моих клиентов.
— Включая того, кто тебя преследует? — спросил Хэнраган, держа чашку с кофе обеими руками.
— Ага, — ответила Эстральда, — но одна фамилия ничего вам не даст. И я вам говорю, у меня есть другие причины, чтобы выйти из дела.
— Да вся эта затея ничего нам не даст, — заметил Хэнраган. — Без обид, сеньорита, но что нам делать с фамилиями клиентов проститутки?
— Сможете получить повышение или благодарность, borracho[6], — сказала Эстральда. — Намекнете клиентам из списка, что можете его порвать, и они сделают вас обоих большими шишками в полиции.
— Я слишком стар для того, чтобы быть большой шишкой, Эстральда, — произнес Либерман. — Ты действительно думаешь, что этот парень опасен?
— Уверена, — ответила она, отставляя стакан в сторону и глядя на Либермана. — Но даже если бы он не был опасен, мне все равно пора перебраться куда-нибудь в теплые края. Скоро зима, не так ли?
— Мы будем скучать по тебе, — сказал Либерман.
Эстральда пожала плечами:
— Я тоже буду скучать по тебе, viejo. Я тут накопила немного деньжат. Может быть, смогу вернуться домой и открыть маникюрный салон или что-нибудь в этом роде.
Она повернулась и посмотрела через плечо в окно. Либерман тоже повернул голову — увидеть, на что она смотрит, — но там не было ничего, кроме машин, неба и пустыря на противоположной стороне улицы, где в прошлом году снесли аптеку.
— А что Эскамильо? — спросил Либерман. Эскамильо Силк был боксер-средневес, едва ли способный удержаться от употребления кокаина. Хотя Силк, настоящее имя Леон Каскабелла, был женат и жил со своей женой, он любил ходить под руку с Эстральдой, а Эстральде нравилось выходить в свет. Поскольку она не могла открыто рекламировать себя, появляться на людях с Силком было полезно для бизнеса. У нее был нюх на хороший бизнес. И возможно, Эскамильо мог предложить ей еще кое-что.
— Не могу на него рассчитывать, — ответила женщина. И она была права. — Мы не так близки. Кроме того, не хочу, чтобы он знал, что я выхожу из дела. Хорошо, если он заметит мой отъезд хотя бы через неделю. А вам надо приехать ко мне до полуночи, — добавила она.
Эстральда снова посмотрела в окно, но на этот раз Либерман знал, что она не смотрит на что-то определенное. Она видела то или того, что или кого представляла в мыслях.
— На этой неделе парень заканчивает работу в полдесятого вечера, — сообщила она. — Он может прийти в любой момент до часа ночи, а то и позже.
— Мы будем на месте без четверти девять, — заверил ее Либерман.
— Напротив моего дома есть мотель с китайским рестораном, — сказала Эстральда. — Оттуда видны вход в дом и холл.
— Нам будет лучше видно из холла, — заметил Хэнраган.
— Но и вас будет лучше видно, — предположила она. — Я не хочу неприятностей с домовым комитетом. Мне еще продавать эту квартиру. Я была очень осторожна, а тут копы сидят в холле… Нет уж, спасибо. Кстати, из китайского ресторана вы сможете видеть мое окно, а из холла его не видно. Просто будьте рядом на случай, если вы мне понадобитесь. Позвоните мне, когда приедете на место. В любое время до половины десятого. Мой телефон у вас есть.
Либерман посмотрел на Хэнрагана, который глубоко вздохнул и кивнул. Либерман тоже кивнул Эстральде, хотя она и так уже поняла.
— Значит, заметано, — сказала она, вставая и широко улыбаясь Либерману. — Ты ведь не веришь, что я отправлюсь прямо в Техас, правда, viejo?
— Почему нет? — спросил Либерман.
— Может, и не отправлюсь, — добавила она, вздохнув, и, поднявшись, поправила тесное платье. — Я могу продавать только себя. Молодость ведь дается не навсегда, и мы живем не вечно, никто из нас не вечен, verdad[7]?
