— Поступай, как знаешь, но он отказывается давать показания. Буянит. А говорит только по-испански, — сказал капитан. — Хочешь надавить на него? Он был вооружен. Разрешения на оружие у него нет, да и быть не могло — ему всего пятнадцать. Им вообще должен заниматься отдел по делам несовершеннолетних, но он выглядит старше своих лет, а удостоверения личности у него нет. Так что у нас есть не больше часа.

Либерман взял свой пакет из «Уэндиз».

— Спасибо, капитан.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил Хьюз, бросив взгляд на часы.

— Я справлюсь, — ответил Либерман. — Вы хотите уйти…

— Всего на несколько часов, — заверил его Хьюз. — Жена возвращается от матери. Я обещал ее встретить. Утром вернусь. Если что-нибудь случится, звони мне домой.

Либерман кивнул. Хьюз, казалось, хотел сказать что-то еще, но передумал и вышел из комнаты.

Прежде чем отправиться в камеру предварительного заключения, находившуюся рядом, Либерман просмотрел график дежурств, чтобы узнать, кто где сейчас находится. Но ни один из находящихся на дежурстве полицейских не показался Либерману подходящим помощником.

По правилам за обитателями камеры предварительного заключения должно вестись круглосуточное наблюдение. Обычно такое наблюдение не сопряжено с трудностями, поскольку эта камера — огороженное решеткой пространство, рассчитанное на четырех человек, с двумя откидными деревянными лавками, прикрученными к стене, — просматривается от поста, где предположительно всегда сидит дежурный полицейский. Предположительно. На практике этого дежурного по ночам часто отзывают по самым разным поводам — от уборки за наркоманом, которого вырвало, до необходимости успокоить потерявшегося ребенка. Необходимость наблюдения за заключенными этой камеры вызвана прежде всего тем, что они могут причинить вред самим себе или даже убить себя или друг друга. Такое случалось. Почти всегда с теми, кто арестован впервые.

Нестор Бриггс сидел, повернулся к камере спиной. Он отвечал на телефонные звонки, поступавшие непосредственно в отделение. К звонкам на номер 911 он отношения не имел — они поступали на центральный коммутатор. Нестору же звонили люди, у которых было время заглянуть в «Желтые страницы». Либерман показал, будто открывает ключом замок, чтобы дать знать дежурному, чего он хочет. Нестор, занятый телефонным разговором, кивнул, подал ему кольцо с четырьмя ключами и посмотрел на пакет из «Уэндиз». Либерман достал гамбургер. Нестор улыбнулся. Либерман дал ему котлету и направился к камере.

В комнате, часть которой была отгорожена решеткой и, собственно говоря, называлась камерой, было четыре стола, все они были свободны. Хосе Мадера сидел за решеткой, держал руки на коленях и смотрел на вошедшего Либермана. На подростке были выцветшие джинсы и черная футболка. Он мрачно сдвинул брови.

— Хочешь кока-колу? — спросил Либерман.

Мадера злобно посмотрел на полицейского. Настоящая фамилия Эстральды Вальдес могла быть Мадера или Вегас, и этот парнишка мог приходиться ей братом, но родители наградили их совершенно разным набором генов. Бог посмеялся над ними и одарил их Хосе, приземистым созданием с плоским лицом и крохотными глазками.

Мадера не ответил. Либерман открыл дверь камеры. Хосе Мадера не шелохнулся.

— Выходи, — сказал Либерман.

Подросток моргнул.

— Выходи, — повторил Эйб, сопровождая слова движением руки.

Мадера встал. На руках у него были наручники. Лицо сохраняло угрюмое выражение. Либерман придержал дверь, и подросток вышел. Либерман показал на стоявший рядом складной стул. Мадера сел. Либерман подал ему кока-колу и сел напротив Хосе.

— Поговорим, — предложил Либерман.

— No hablo[43] по-английски, — ответил Мадера.

— Виепо, — сказал Либерман. — Entonces vamos а hablar in Español. Yo necesito a practicar[44].

— Только не со мной. У тебя говенный испанский.

— Я знаю, — сказал Либерман. — Ты стрелял в полицейского в своем доме?

— Нет.

Мадера допил колу и теперь жевал кубики льда.

— Почему я должен тебе верить? Ты пришел домой, обнаружил какого-то человека в спальне своей сестры и застрелил его. Это вполне понятно.

— Я не стрелял в него. Сам увидишь. Пули не подойдут к моему пистолету. Я в таких делах понимаю.

Мадера выглядел недостаточно сообразительным, чтобы вести игру. Пуля была только одна, и ее забрал стрелок.

— И еще, — продолжал Хосе, — если б я в него стрелял, я бы сказал. Про меня бы все узнали, вот. Ты сказал, будто я стрелял в парня, которого увидел у себя дома. Вроде как не знал, что это коп. Но скажу тебе по секрету: я любого копа сразу бы узнал.

— И ты говоришь это копу? — напомнил ему Либерман.

Мадера пожал плечами. Он прикончил кубики льда и взялся за бумажный стаканчик, отрывая от него зубами клочки и выплевывая их на пол.

— А что ты мне сделаешь? — спросил Мадера. — Я малолетка. Я и за убийство первой степени получу трояк — и на волю. Приведи-ка мне адвоката, приятель.

— Я знал твою сестру, — сказал Либерман.

— Ну и хрень ты несешь! — Мадера сплюнул клочок бумаги в сторону Либермана.

— Она время от времени давала мне информацию. Я хочу выяснить, кто ее убил, — сказал Либерман, не повышая голоса.

— Говорю же — полная хрень, — повторил Хосе.

— Где твоя другая сестра, Гваделупе?

— Может, в Китае, может, мертвая, кто ж ее знает?

Мадера теперь подпрыгивал на стуле, оглядываясь вокруг, как будто стены сближались и грозили его раздавить.

— Где твоя мать? — спокойно спросил Либерман.

— А где твоя?

— Ладно, — сказал Эйб, — Возвращайся в клетку. Но у меня есть для тебя кое-что. В штате Иллинойс пятнадцатилетний может быть осужден за тяжкое преступление наравне со взрослым, а моему шефу нужен козел отпущения. И мне нужен козел отпущения. Мой напарник — тот самый полицейский, которого подстрелили. И еще: ни судьи, ни присяжные не любят тех, кто убивает полицейских.

Мадеру, похоже, загнали в угол. Он крутил головой и дергал запястьями, его глаза горели яростью. Наручники звенели. Либерман не мог понять, наблюдает ли он приступ безумия или действие наркотиков.

— Фрэнк, — заговорил Хосе Мадера. — Его зовут Фрэнк. Она сказала Лупе, что должен прийти Фрэнк. Она собиралась уезжать. Я сказал ей, что зубами порву рожу этому Фрэнку. — Мадера оскалил зубы — крупные, желтые, гнилые.

— Лупе? — спросил Либерман. — Гваделупе, вторая твоя сестра? Она в Чикаго?

Теперь Хосе раскачивался на стуле и, не раскрывая рта, издавал звуки, похожие на жужжание. Нестор Бриггс, все еще с телефонной трубка у уха, оглянулся. Либерман покачал головой, показывая, что в помощи не нуждается.

— Тебе лучше вернуться в камеру, — сказал он, вставая.

Мадера продолжал раскачиваться.

— Хосе, levantase[45].

Мадера вскочил со стула и бросился на Либермана. Тот был к этому готов, но Хосе почти удалось сбить его с ног. Либерман сделал шаг вправо, причем колени лишь робко пообещали ему разогнуться попозже. Мадера в полете ударил его плечом по ноге. Либерман отступил, и подросток врезался головой в стул и растянулся на полу. Либерман достал пистолет и направил его на Мадеру. Нестор Бриггс уже стоял рядом с оружием в руках.

Хосе Мадера с воплем повернулся. Удар рассек ему лоб, кровь заливала лицо. Такую рану придется зашивать, и швов будет масса.

— Пристрелите меня, — сказал Мадера.

Нестор Бриггс начал медленно обходить парня справа.

Кровь попала Хосе в рот и окрасила зубы. Пока он вставал на колени, Нестор Бриггс подошел к нему сзади.

— Пристрелите меня, — закричал Мадера, подняв скованные руки над головой.

Он явно приготовился к нападению. И Либерман знал, что не сможет выстрелить. Эйб не мог стрелять в пятнадцатилетнего подростка в наручниках.