Случай этот подтверждает отсутствие планомерного руководства политическим розыском со стороны Департамента полиции.

Думаю, что С.П. Белецкий разделял мою «установку» (как говорят это теперь) и объяснил генералу Адрианову вздорность записки фон Котена. Заведование и руководство политическим розыском в Поволжье с 1906 по 1912 год, в том районе, где издавна укрепились влияние и связи Партии социалистов-революционеров, также как и полное понимание мною всего того, что делалось в центрах этой партии, благодаря данным от очень осведомленной агентуры, конечно, очень много помогли мне в оценке общего подпольного движения и в Москве. Поэтому мне нетрудно было разобраться в записке полковника фон Котена.

РоссЩ мемуарах

Вскоре от него же я получил письмо, в котором он уведомлял меня о посылке им в Москву одного из своих секретных сотрудников, «несколько поколебленного в партийных кругах но очень осведомленного в деятельности Партии социалистов-революционеров», прося меня принять этого сотрудника в мое ведение.

По выработанному условию мы встретились с этим сотрудником в отдельном кабинете ресторана «Мартьяныч»; я захватил с собой одного из офицеров отделения в свидетели.

Через самое короткое время я убедился, что этот сотрудник - типичный шантажист и у него самое слабое представление о настоящем положении в Партии социалистов-революционеров. Мне не стоило большого труда доказать ему, что все его сведения ничего не стоят и не отвечают действительности. Поэтому я предложил ему возвратиться в Петербург и попросить полковника фон Котена заняться его личной судьбой.

Все это я изложил в соответствующем письме полковнику фон Котену. Может быть, этот самый сотрудник и был автором той «записки» начальника Петербургского охранного отделения, которая была прислана генералу Адрианову.

Весна 1913 года прошла под знаком «Романовских торжеств» в память 300-летия царствования Дома Романовых.

Повторилась снова страда «охранных мер», «охранных совещаний», встреч и докладов разным приезжавшим в Москву начальствующим лицам.

Должен отметить большой патриотический подъем населения Москвы в связи с этими торжествами, которые прошли очень успешно.

На этот раз генерал Джунковский передал мне пожалованный мне орден св. Станислава 2-й степени, который меня очень мало утешил, так как я ожидал производства своего за отличие, «не в очередь» в чин полковника. Но этого производства мне пришлось прождать еще два года.

* * *

Как спокойно ни было общее положение, благодаря ослаблению организованного революционного подполья и его активности, все руководство делами столь большого сравнительно учреждения, каким было в то время Московское охранное отделение, давало себя знать. Поэтому мое время было распределено с большой точностью.

Я попробую набро ать приблизительную картину своего служебного дня. Мое утро начиналось около 10 часов; я выпивал чашку кофе и попутно чи-

Россшг^^в мемуарах

тал приготовляемую в канцелярии градоначальника сводку наиболее интересных газетных сообщений. Эта сводка приготовлялась для градоначальника, а мне доставлялась в копии.

Почти ежедневно, утром, приходилось зайти по очередным делам или к градоначальнику, или к одному из его помощников.

Затем в мой кабинет приходили с разными докладами старшие служащие отделения. Принимая во внимание, что в отделении было в среднем до двенадцати офицеров и, кроме них, с докладами приходили заведующий канцелярией отделения, заведующий наружным наблюдением, казначей и еще двое-трое старших чиновников и что на каждого из этих докладчиков я должен был потратить от пяти до пятнадцати минут времени, то ясно, что я еле успевал управиться с обычными докладами к 1 часу дня.

В это время меня звали к завтраку. Мой казенный лакей Савелий, бывший в этой должности и у нескольких моих предшественников, неизменно появлялся в моем кабинете и докладывал, около часа дня, что «фриштик готов».

Я уже ранее отмечал, что офицеры Отдельного корпуса жандармов, направляясь по разным служебным делам в Петербург, обычно заходили в Московское охранное отделение за бесплатным железнодорожным билетом «на предъявителя». Таких билетов в моем распоряжении была целая куча. Обычно на каждую железную дорогу у меня были: один билет 1-го класса, один или два билета 2-го класса и два или три - 3-го класса.

Очень часто офицеры Корпуса, зайдя к моему помощнику и получив такой билет (я дал распоряжение никогда не отказывать офицерам Корпуса в этих билетах), и получив также, если они оставались на день или два в Москве, бесплатный билет в какой-нибудь театр, находили естественным представиться мне и лично поблагодарить за билеты. Согласно заведенному порядку, эти офицеры приглашались ко мне на завтрак или попозже на обед. Таким образом, и время завтрака или обеда уделялось разным служебным или неслужебным беседам с гостями. Семья моя - небольшая: жена, я и сын, в то время гимназист. Но за стол мы редко садились одни, своей маленькой семьей.

Время между завтраком и обедом, т.е. около пяти часов, уходило у меня на одно или два свидания с секретными сотрудниками, на писание черновиков служебных докладов, на внеочередные разговоры со служащими отделения и на посещение тех высших чинов администрации или прокуратуры, для которых у меня были более или менее спешные сообщения.

12-Заказ 2376

PoccivS^^e мемуарах

Затем - обед около шести часов дня и отдых в полчаса или час, впрочем, часто прерываемый телефонными звонками, так как телефон был проведен у меня и в спальню, и в столовую.

Вечернее время, т. е. время между семью с половиной и десятью часами, я иногда, но далеко не всегда мог использовать, если не было чего-нибудь экстренного (что бывало очень часто), для себя самого и, таким образом, раз или два в неделю быть в театре.

Обычно с десяти-одиннадцати вечера я должен был быть у себя в кабинете снова, и снова начинались доклады офицеров и чиновников моего отделения. Продолжалась утренняя история, и она тянулась далеко за полночь.

Такой градоначальник, как генерал Климович, сам в прошлом начальник Московского охранного отделения, засиживался в своем кабинете долго ночью, и часто, почти ежедневно, мои служебные доклады ему происходили после 1 часа ночи.

Редко ложился я спать ранее двух часов ночи; часто значительно позже. И это изо дня в день, не исключая праздников и воскресений! Служебная жертвенность, как я погляжу теперь, была действительно огромная.

Так как за всю мою службу в офицерских чинах я не брал отпусков (за исключением одного в самом начале карьеры, после производства в офицерский чин) и так как время было относительно спокойное, а я чувствовал некоторое переутомление, я решил в конце мая 1914 года взять месячный отпуск и, получив его, укатил на месяц в Крым. В отпуску я прочел о сараевском выстреле Принципа, а вскоре после возвращения из отпуска началась Великая война.

В тылу, а значит, и Москве, в связи с войной началось применение административных мер по отношению к нашим многочисленным немцам. Так как русских немцев было достаточное количество повсюду в России и в самой администрации было много русских немцев, применение тех или иных репрессивных мер было самое разнообразное. В начале войны, в связи с распубликованными сведениями о немецких зверствах и в связи с проявившимся «административным восторгом», некоторые администраторы начали допускать усиленные репрессии: немцев обыскивали по доносам, сыпавшимся как из рога изобилия, а иногда и высылали в глубь страны.

В начале войны незадолго до того организованные контрразведывательные отделения, предназначенные бороться со шпионажем, проявляли себя весьма слабо. В мое отделение сыпались доносы, заявления и предупреждения от самых разнообразных кругов населения. Между тем мое отделение по роду своих функций не имело отношения к обследованию шпионажа, и

Россиямемуарах

я не имел в своем распоряжении соответствующих средств для подобной работы.