И только уцелели пятнами на ней красочные коровинские затеи; костры и цветы. Никому не нужные сейчас, ни для кого не интересные.

В них – истинная тяжесть. Неразрушимый кошмар.

Пересмотрено все, до конца, все залы. Но публика не расходится.

Бродит, разговаривает и слушает…»

Стремление москвичей в театры за годы войны нисколько не снизилось. Например, театральный сезон 1916 года современники характеризовали как «необычный, небывалый». По этому поводу газета «Раннее утро» писала: «Москва закружилась в вихре бешеного веселья». Отмечалось, что во всех театрах, даже в Императорских, аншлаги превратились в постоянное явление. Например, в Художественном театре не показали ни одной премьеры, но его зал по-прежнему был полон зрителями. Наплыв публики обозреватели объясняли тем, что ее основную массу составляли богатые беженцы, а также наехавшие из провинции дельцы и коммерсанты. Места на галерках расхватывали «жертвы сухого закона» из простонародья – кроме как в театры, им больше некуда было податься.

Другой особенностью было возникновение множества театров миниатюр. В течение 1916 года их число увеличилось на 40 процентов.

«Театр миниатюр стал таким же “прибыльным делом”, как до сих пор был кинематограф, – комментировал новое явление обозреватель “Раннего утра”. – И за это “дело” взялись люди, ничего общего ни с искусством, ни с театральным делом не имеющие. Прошлый год дал Москве больше дюжины новоявленных “директоров” театров миниатюр. Одновременно с театрами миниатюр открывались в продолжение года “кабаре”. И в бельэтажах, и в первых этажах, и в подвалах».

Для обозначения этих мест отдохновения в обиходе москвичей появилось понятие – «веселые уголки». Один из фельетонистов утверждал, что процветанию «театров миниатюр» и прочих заведений подобного рода во многом способствовали дороговизна и перебои с продуктами. В качестве примера журналист описывал типичную для Москвы того времени ситуацию: приходят гости, а угощать их нечем. Тогда хозяева предлагают всем вместе отправиться в «веселый уголок», где можно не только развлечься, но и закусить.

Если в годы войны аншлаги в московских театрах были постоянным явлением, то их вечный соперник – кинематограф – и вовсе переживал безудержный наплыв зрителей. Вот довольно любопытное описание премьеры фильма с участием знаменитой актрисы Лины Кавальери (о ее культе, существовавшем в России, мы писали в «Москве повседневной»):

«Патентованная красавица, открыточная мадонна.

Теперь она отдала свою благосклонность кинематографу.

Длинные афиши мокнут под снегом, лоснятся под электричеством.

И глубокой чернотой зияют крупные слова:

– Монопольно… Кавальери…

Так вот что такое популярность! Магические афиши.

Ничего подобного не творилось ни перед одним театром. Кинематограф в осаде.

Весь “тыл” собрался сюда, привлеченный электрической дивой.

Картина с ее участием не может быть интереснее того, что делается перед кинематографом.

Автомобилями запружена улица. Прыгают на вожжах, сыпя хлопьями пены, рысаки.

И все тротуары, все промежутки между экипажами густо забиты толпой.

Кинематограф!

Публика ломится в двери.

– Позвольте, у меня билет. Я сегодня взял, утром.

Напрасный вопль!

Притащилась какая-то старушка. Что ей Кавальери? Своеобразная и скандальная репутация красавицы дошла и до нее каким-то чудом.

Старушка сердито протискивается вперед.

Общее помрачение… Знамение времени…

– Туалеты от Накэна!

Какая-то барыня разгорелась:

– Где их теперь увидишь?!

И не видит того, что ее собственный туалет через минуту должен неминуемо обратиться в тряпку.

Два франта утешаются:

– Мне кажется, что она теперь немолода, Кавальери.

– Нет, почему же? И притом косметика…

Сделали несколько попыток пробиться сквозь живую стену. Попытки не увенчались успехом. Оба решают отступить:

– Я, собственно говоря, никогда не был ее особенным поклонником.

– И эта ее история с американцем…

А скопление увеличивается. Подоспевают новые толпы.

Время идет. Идут сеансы в кинематографе.

И публика, выходящая из него, не может выйти.

Это лучше всякого кинематографа. Бесплатное представление.

Задыхающийся голос произносит:

– Королева бриллиантов…

Точно в ответ ему раздается вопль:

– Ай, кошелек, стащили!..

А над темной, тупо колеблющейся толпой шипит матовый фонарь.

И чернеют крупные, таящие в себе непонятное очарование, слова:

– Кавальери… Монопольно…»

Другой актер кинематографа, пользовавшийся близкой к безумию популярностью среди российских зрителей, – Макс Линдер – также дал знать о себе, но не с киноэкрана. Поверив чьим-то россказням, осенью 1914 года газеты сообщили о его гибели на фронте. В пространных статьях приводились подробности последних минут Линдера: под вражеским огнем он вез на своей машине раненых и был разорван прямым попаданием снаряда. Более того, раскрывалась тайна происхождения французского артиста. Оказывается, он происходил из еврейской семьи, которая была вынуждена из-за преследований покинуть Российскую империю.

К радости почитателей артиста, в середине ноября 1914 года те же газеты поместили письмо, присланное Максом Линдером:

«Из переводов статей, появившихся в России, я узнал, что в числе раненых русской армии находится некто, именующий себя членом моей семьи.

Я протестую против этих статей и прошу вас напечатать в газетах, давших эти сведения, следующее: у меня есть два брата, но они, как и я, французы, служат в данное время во французской армии, и мы не еврейского происхождения. Все это я сообщаю для сведения моих русских друзей.

В ожидании иметь вскоре удовольствие встретить русских братьев по оружию в Берлине прошу принять уверение в моей искренней симпатии. Да здравствует Россия! Да здравствует Франция!

Макс Линдер, волонтер французской армии».

Известность замечательного комика обуславливалась не только его неповторимой игрой, но в первую очередь тем, что на киноэкранах России господствовали фильмы, произведенные во Франции. Когда прежние пути снабжения кинопродукцией были прерваны войной, владельцы кинотеатров оказались в сложной ситуации. Из-за дефицита фильмов некоторым из них пришлось демонстрировать даже немецкие ленты.

Газета «Раннее утро» сообщала, что один из таких сеансов в кинематографе «Палас» на Страстной площади, где показывали картину «Король», ознаменовался скандалом:

«Она оказалась изделием берлинской фирмы “Витаскоп”. Немецкие актеры, немецкая обстановка, немецкие надписи.

Все это вызвало негодование зрителей. Поднялся шум, крики, публика вскочила с мест, требовала прекращения сеанса.

Заведующий кинематографом, назвавшийся Мельниковым, на протесты публики заявил:

– Немецкая картина или нет – это меня не касается. Если будут на очереди и другие немецкие картины, буду и впредь их ставить!

Часть публики покинула кинематограф до конца сеанса».

Дефицит фильмов дал мощный толчок к развитию производства российских фильмов. В. П. Михайлов, автор «кинокраеведческой» книги «Рассказы о кинематографе Старой Москвы», пишет о настоящем буме кинопроизводства в Первопрестольной:

«Начавшаяся летом 1914 года мировая война закрыла западные границы России, отрезала российскую кинематографию от зарубежных кинокомпаний, перед отечественными кино-предпринимателями открылись радужные перспективы заполнения своими картинами вдруг опустевшего без иностранных лент проката. Борьба за кинорынок усилилась, и, по-видимому, в это время Ханжонков впервые ощутил, как его ведущую кинофирму в России стали поджимать молодые конкуренты. Около Брянского (Киевского) вокзала в 1915 роду появляется хорошо оборудованная кинофабрика Иосифа Ермольева. В Петровском парке В. Венгеров и В. Гардин открывают кинопавильон, затем другой для зимних съемок – на крыше высотного дома Нирнзее, в Большом Гнездниковском переулке. В Москву из Петрограда перебирается давний соперник Ханжонкова Александр Дранков и строит на Воробьевых горах кинопавильон, затем второй на Башиловке. Из Харькова приезжает крупный прокатчик юга Дмитрий Харитонов – его по тем временам первоклассная кинофабрика и поныне находится на Лесной улице.