И вдруг все изменилось. Величайшая, благодетельная реформа начинает представляться здесь, в крохотной приемной округа, довольно большой жестокостью.

Франтоватые акцизные надзиратели пробегают мимо них, не останавливаясь, стараясь не обращать внимания на эти сгорбленные – словно под тяжестью великого горя, – фигуры. На эти растерянные и умоляющие глаза.

Старики застыли вдоль стен, как нищие на паперти.

– У вас же были вычеты на пенсионный капитал? – спрашивает надзиратель у древней старушки, похожей на начальницу института, – будете получать пенсию.

Изобретатель: – Министерство финансов объявило крупную премию за изобретение денатурата, вызывающего рвоту. Вот я и изобретаю такую смесь! Да ничего не выходит. Очень уж у меня крепкий алкогольный желудок! Не гожусь я, должно быть, в изобретатели рвотного денатурата!

– Ну, какая же пенсия… Гроши… А самое главное, у меня была квартирка при лавке, казенная. Я так сжилась с ней. Каково это старому человеку покидать насиженное место.

И все остальные сползаются, окружают чиновника, слушают с таким вниманием, как будто от него зависит их судьба.

Чиновник бормочет успокоительно:

– Не волнуйтесь. Мы что-нибудь другое придумаем. Табак будет вместо водки или сахар. И квартирка останется… Мы придумаем…

Раздвигает это кольцо и, взмахнув полами сюртука, торопится скрыться.

И “сидельцы” снова размещаются по скамейкам, чтобы, когда появится новый чиновник, произвести на него опять эту унылую атаку.

Шепчутся печальные голоса:

– Табак… сахар… Разве могут они устоять против вина?

Это бывает по несколько часов ежедневно.

В одной Москве “сидельцев” более пятисот человек, а по всей России – их миллионы. Все они уже привыкли считать в водке весь смысл своего существования.

Мобилизовать эту армию было проще, нежели распустить».

Действительно, нелегко оказалось чиновникам провести увольнение «сидельцев» так, чтобы не забыть о собственных интересах. Обиженные служащие подняли шум: оказалось, что под сокращение попали люди с большим стажем работы, награжденные золотыми медалями «За усердие», имевшие на руках большие семейства или престарелых родителей. Зато среди сотни счастливчиков, оставленных на службе, были жены и другие родственники сотрудников акцизного ведомства. Явно по протекции сохранили за собой места поступившие на работу во время войны и даже те, у кого в послужных списках имелись отметки о растратах.

Вслед за «сидельцами» под массовое сокращение попали служащие ресторанов и трактиров. Но как ни странно, ропота в их среде не было. На общегородских собраниях своих профессиональных союзов повара и официанты приняли одинаковые резолюции, в которых они заявили, что не будут протестовать против постановления городской думы. Единственное, о чем просили: обратить внимание на их тяжелое положение, вызванное усиливающейся безработицей.

Безоговорочно приветствовали «сухой закон» профсоюзы металлистов, пекарей, архитектурных и строительных рабочих, обработчиков дерева, фельдшеров, фельдшериц и акушерок, вегетарианское общество и многие другие.

«Огромное большинство населения приняло отрезвление спокойно, – писал по горячим следам И. Н. Введенский, – с удовлетворением и радостью, особенно трудовые массы, так много и тяжело страдавшие от алкоголя. Такое отношение не только не изменилось с течением времени, но, несомненно, упрочилось под влиянием опыта прожитых месяцев. Это положительное отношение обнаружилось с самого начала и ярче всего выразилось в бесчисленных ходатайствах общественных организаций и групп обывателей. Эти ходатайства и постановления исходили от губернаторов и уездных земских собраний, городских дум, биржевых комитетов, торгово-промышленных обществ, волостных и сельских сходов, кооперативов, рабочих организаций, ученых обществ, университетов, обществ трезвости и антиалкогольных организаций, присяжных заседателей сессий окружных судов, епархиальных съездов духовенства, отдельных групп обывателей и т. д.

Передать, хотя бы и кратко, содержание всех этих ходатайств и постановлений нет возможности, так как простое перечисление их отняло бы много времени. Во всех приветствуется решение правительства запретить продажу спиртных напитков, отмечаются благодетельные результаты этой меры и высказывается пожелание, чтобы запрещение было продолжено и впредь, в некоторых – до конца войны, в большинстве же навсегда. Признавая значительность связанных с запрещением материальных потерь для государства и представителей алкогольной промышленности, ходатайства, тем не менее, убеждают не считаться с этими жертвами, в уверенности, что отрезвление явится источником небывалого развития экономической мощи страны и подъема духовных и творческих сил народа».

Успехи России в принудительном отрезвлении населения вызвали интерес со стороны американских сторонников абсолютного запрета алкоголя – «прогибишионистов». В ноябре 1914 года их представительница, корреспондентка ньюйоркской газеты «Saturday Evening Post» мисс Брош появилась в Москве.

В противоположность поварам и официантам владельцы заведений трактирного промысла выступили против абсолютного запрета на спиртное. Поскольку водка была ликвидирована в масштабах государства, они просили оставить в продаже хотя бы некрепкое виноградное вино. С ними были солидарны владельцы винных складов.

Полемизируя с «трезвенниками», Биржевой комитет пищевых и винных продуктов выступил против утверждения, что разрешение торговли вином вызовет массовую фальсификацию благородного напитка. Аргументами служили ссылки на закон, запрещавший производство фальсификатов, и обязательное постановление от 19 сентября 1914 года, подписанное главноначальствующим. Последним документом устанавливалась система продажи вина в Москве: его разрешалось отпускать только в бутылках, снабженных этикеткой, на которой было указано название оптовой фирмы-поставщика. Перечень таких фирм, зарегистрированных «Московской пищевых продуктов и винной биржей», был определен тем же постановлением.

Конечно, торговцы вином с безупречной репутацией, вроде Леве или Депре, могли гарантировать качество. Только вот непонятно, как тогда относиться к заявлению одного из представителей удельного ведомства о том, что годового объема продукции крымских и донских виноделов Москве хватило бы всего на два месяца. В таком случае какими напитками будут торговать в остальное время?

О реальной угрозе засилья фальсифицированных вин и возможных печальных последствиях предупреждал городскую думу в специальном обращении гласный А. А. Титов:

«По моему участию в Московском комитете виноделия я убедился, что средства, находящиеся в распоряжении этого комитета, слишком ничтожны, чтобы предупредить продажу фальсифицированных вин. Так, в текущем году предполагается на весь московский округ, включающий в себя несколько губерний, пригласить только четырех агентов для контроля вина, на что, включая разъезды, ассигновано 9000 руб. в год. На производство анализов вин во всей России отпущено 40 000 руб., на такую сумму возможно проверить лишь ничтожную часть поступающих в продажу вин.

Статья 11 Закона о виноградном вине, обнародованного 24 апреля 1914 г., допускает в течение двух лет со дня обнародования его обращение в торговле вин, не соответствующих требованиям правил, установленных законом. Наказания, налагаемые законом, столь ничтожны и так легко могут обходиться, что разрешение продажи виноградных вин повлечет за собой появление в продаже самых разнообразных подделок, вредных для здоровья. При шестнадцатиградусной крепости, которая легко может быть доводима до 20°, мы получим в продаже довольно крепкое вино, лишь вдвое слабее водки. Пьянство возобновится с той лишь разницей, что в доход казны будет поступать меньшая сумма в виде акциза, чем было при продаже казенного вина, а большая часть будет оставаться в карманах винных фабрикантов. В то же время благодаря сравнительной дороговизне вин, алкоголики быстро пропьют те сбережения, которые сделаны ими за время трезвой жизни, и прилив денег в сберегательные кассы заменится отливом их и обеднением населения».