По подсчетам историка Е. В. Анисимова^{28}, из тех, кто оказался рядом с Елизаветой в ночь переворота, около трети начинали служить еще при Петре I. «Можно представить, как седоусые ветераны рассказывали своим слушателям о годах, проведенных в походах рядом с великим императором, о Елизавете, выраставшей на их глазах».

Переворот, заговор, в котором практически не участвовали представители правящей верхушки, был направлен против «засилья иностранцев», против «бироновщины», но что удивительнее всего, в нем-то как раз и участвовало много иностранцев. В частности, дипломатов. Остались свидетельства, что французский посол И.-Ж. Шетарди и шведский Э. М. Нолькен усердно уговаривали Елизавету решиться на переворот. И даже снабжали ее деньгами.

Конечно же, деньги завтрашней императрице нужны безумно, да и уговоры иностранцев действуют, но осторожная великая княжна никаких обещаний не дает. И никаких обязательств не подписывает.

Она прекрасно осознает требования времени. В условиях исторического подъема заявлять о своей солидарности со шведами (а ведь те объявили войну России) — это ли не самоубийство? Потому Елизавета и выступила безо всякой помощи, самостоятельно. Она собственной персоной является в казарму и, взобравшись на какое-то возвышение, произносит:

«Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!» И штурм царского дворца начинается. Примечательно, что эти ключевые слова — «чья я дочь» дословно воспроизводят и те лица, с которыми арестованный Тайной канцелярией отставной капитан В. Калачев собирался обратиться к Елизавете, чтобы напомнить ей о ее правах на престол.

И хотя впоследствии пришедшая к власти императрица обычно подписывалась на французский лад «Елисавет», но и во мнении гвардейцев-солдат, и в памяти потомков, да и вообще в русской истории она остается не как императрица Елизавета I, но прежде всего как Елизавета Петровна — дочь Великого Петра.

Забвение петровских принципов в анненскую эпоху превращает Елизавету в глазах гвардии в своего рода символ. А ее второстепенное, а фактически теневое положение при дворе воспринимается прежде всего как оскорбление памяти российского императора иностранцами, узурпировавшими власть в стране.

Некоторые историки считают, что эти чувства цесаревна умело подогревала, чтобы использовать их в нужный момент. Но это вряд ли. Сама придворная ситуация прекрасно работала на популярность императорской «дщери».

Следует напомнить об интересном случае, произошедшем с цесаревной еще за год до переворота. Однажды, выйдя из дворцовых покоев, Елизавета заинтересовывается оригинальным покроем мундира солдата Ингерманландского полка, что стоял на карауле. Служивый отвечает, что такая одежда пошита по приказу командира полка, грузинского царевича. Тогда цесаревна «изволила спросить о прежде бывшем в Ингерманландском полку полковнике иноземце, також и о нынешнем того же полку полковнике… который из них лутче?»

Солдат отвечает, что «им полковники все равны, и на то де Ея Высочество изволила сказать, что нынешний их полковник грузинский царевич по-русски худо говорит, я де не могу у него речи разслышать, так же, как и в Семеновском полку подполковник Его Высочество генералиссимус (то есть принц Антон Ульрих Брауншвейгский. — С.О.) по-русски говорит худо»^{29}.

Эта история впоследствии разгуливала по казармам среди солдат Семеновского полка, трансформируясь по ходу дела. Солдаты вроде бы угадали суть елизаветинского вопроса — неприязнь к нечленораздельной, непонятной речи иностранцев, говоривших на плохом русском языке. Хотя этого подтекста у Елизаветы и в помине не было. Вопрос цесаревны был безобиден и не содержал какого-то двойного тайного смысла. Но важно другое. Опору Елизавета нашла не в офицерской, а именно в солдатской среде.

И неудивительно, что прежде всего солдаты поддерживают великую княжну Елизавету Петровну при возведении ее на престол. Особое место здесь занимает гренадерская рота лейб-гвардии Преображенского полка. Именно при ее содействии происходит знаменитый переворот 25 ноября 1741 года.

Как же в дальнейшем складывается судьба лихой гренадерской роты преображенцев?

Всего лишь через месяц с небольшим, под новый 1742 год (31 декабря) появляется Высочайший указ императрицы Елизаветы — рота переименована в Лейб-Кампанию. За этим последовали щедрые, воистину царские награды. Императрица, возложившая на себя звание всего лишь капитана Лейб-Кампании (не в пример Екатерине — полковнику), присваивает чинам ее следующие ранги. Капитан-поручику — полного генерала, двум поручикам — генерал-лейтенантов, а двум подпоручикам — генерал-майоров. Адъютанту — бригадира, прапорщику — полковника, восьми сержантам — подполковников, шести вице-сержантам — премьер-майоров, подпрапорщику и квартермистру — секунд-майоров. Двенадцати капралам — капитан-поручиков. А все триста гренадер превращаются в поручиков. Штат Лейб-Кампании вместе с нестроевыми и музыкантами составляет теперь 364 человека.

Щедроты сыпятся как из рога изобилия. Все нижние чины, те, что не из дворян, возведены в потомственное дворянство и щедро наделены поместьями. Кроме того, лейб-кампанцам предоставлен особый герб с надписью: «За верность и ревность». Пожаловано знамя с надписью: «Силою креста победила». Им шьется особая, очень эффектная форма.

И, конечно же, особых милостей они удостаиваются при коронации Елизаветы Петровны, а также и при других торжественных случаях. В эти дни лейб-кампанцы облачаются в знаменитые, уже опробованные временем мундиры кавалергардов и несут кавалергардскую придворную службу. Размещаются лейб-кампанцы в прекрасных условиях. Им отведено помещение рядом с Зимним дворцом. А все содержание на нее отпускается из придворной конторы. Именно они, вчерашние преображенцы, не только несут охрану Зимнего дворца, прежде всего внутреннюю, но и сопровождают самодержицу во всех ее путешествиях.

Но эти исключительные милости и внимание Елизаветы совсем не идут на пользу гвардейцам. Их крайнюю распущенность и почти полное отсутствие дисциплины дочь Петра продолжает терпеть на протяжении долгих 20-ти лет.

И хотя взошедший следом за Елизаветой на престол Петр III и упраздняет кампанцев (21 марта 1762 года), но пришедшая к власти летом того же года Екатерина II вновь принимает на службу большую часть уволенных.

И делает это буквально в первые же дни своего царствования. При Екатерине Алексеевне вновь формируется Кавалергардский корпус, для него-то и набраны вчерашние лейб-кампанцы. Не забыты и остальные чины. Пожелавшие уйти в отставку (а их менее 80 человек) получают пенсию, размер которой равен полугодовому окладу жалованья.

Внук Петра Великого Петр III процарствовал в России всего лишь полгода. Когда, бывая в Третьяковской галерее в Москве, останавливаешься около его фигурного портрета во весь рост, при всех регалиях и на вовсе безоблачном, ничего дурного не предвещающем фоне, пытаешься угадать по мелким деталям хоть какой-то намек на грядущую трагедию. Но нет ничего в этом огромном полотне, что хоть немного известило бы зрителя о том, что скоро случится. Ни штриха, ни блика, ни знака судьбы.

Необыкновенным и почти фантастическим протекает короткое, «метеоритное» правление. Но еще более удивительным становится его «возвращение» в Россию. Не менее дюжины самозванцев в самой империи (чего стоит один лишь Емельян Пугачев, он же Петр III!) и за границей. А легенды, родившиеся с уходом императора и возродившиеся в народе десятки лет спустя, продолжали раскачивать устоявшуюся версию об исчезновении этого несчастного монарха. И пожалуй, ни с кем из предыдущих (кроме Великого Петра) и последующих императоров (кроме Павла I) не было связано столько сказаний, притч и невообразимых историй, как с Петром Федоровичем.