Не говорит ли это о том, что религиозная вера в духе Платона и Пифагора, вера, которой наполнено чудесное видение Сципиона, соответствовала глубинным взглядам нашего героя?

В то время как Сципион и его друзья вели мирные и ученые беседы, на Республику надвинулись зловещие тучи. Казалось, налетевший ураган сметет Рим с лица земли. И первый порыв бури пришел из Испании.

Испания была кровоточащей раной на теле Республики. Почти ежегодно туда уезжали сотни молодых новобранцев. Война велась в ужасных условиях, она не прекращалась ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой (Polyb., XXXVI, 1). Битвы происходили ежедневно, без плана, без порядка, без предупреждения — и римляне не знали ни минуты покоя. Иногда они даже спали, не снимая доспехов (App. Hiber., 77). Они жили в пустынных равнинах, в диких горах, в болотах. Они терпели нужду во всем: в одежде, в продовольствии, в удобном жилище. Они страдали то от холода, то от зноя, то от сырости. Вода, которую они пили, была так плоха, что среди них то и дело вспыхивали эпидемии желудочных заболеваний (App. Hiber., 54; 78). В 137 году до н. э. в войске начался такой голод, что солдаты съели всех вьючных животных, и многие из них умерли от истощения (App. Hiber., 82).

Попавших в плен ждали муки. «У них (иберов. — Т. Б.) в обычае гадать по внутренностям пленников» (Strab., III, 3, 6). Передают такой случай — за одну знатную нумантинку сваталось двое женихов. Отец объявил, что отдаст дочь тому, кто принесет правую руку римлянина (Vir. illustr., 59).

Война тянулась бесконечно. Замечательно, что все римляне той эпохи, буквально все, которых мы знаем, сражались в Испании. Там воевали Эмилий Павел и оба его сына — Фабий и Сципион, воевали Тиберий Гракх и его сыновья, столь знаменитые впоследствии законодатели, воевали Авл Помпей и Метелл Македонский, Гай Лелий, Децим Брут, поэт Люцилий — словом, нет, кажется, ни одного римлянина, который не побывал бы полководцем, солдатом или офицером в этой злосчастной стране. Полководцы бывали хорошие, как Метелл, и плохие, как Помпей, честные и благородные, как Тиберий Гракх Старший, и лживые и бесчестные, как Лукулл[137]; одни поражали своей смелостью, как Децим Брут, другие изумляли суровостью, как Метелл, третьи — удивительной дисциплинированностью, как Фабий Эмилиан (Veil., II, 5). Но война так и не сдвигалась с мертвой точки. Почему же римляне, покорившие весь мир, ничего не могли сделать с дикой, раздробленной Испанией?

Для историков XIX века все было очень просто. Для Моммзена ясно, что виновата прогнившая римская аристократия, которая не могла справиться с кучкой воинственных дикарей, а непрерывные восстания в стране показывают жестокость и неумелость римского управления. Сейчас, на исходе XX века, мы уже не можем так рассуждать. Слишком много горьких уроков дала нам жизнь. Мы невольно спрашиваем себя, как могло случиться, что римляне покорили величайшие державы тогдашнего мира, еще недавно сокрушили Македонию, если их аристократия и все управление насквозь прогнили, и почему только в случае с Испанией открывались все эти ужасные недостатки? Далее. В Испании сражались первоклассные полководцы, такие, как Метелл, еще недавно смиривший Македонию. Почему же только здесь, только в этой Испании, они оказались совершенно бессильны?

Ясно, что причину этого следует искать не в упадке и не в аристократии, а в чем-то другом. В чем же? Испания играла для Рима ту же роль, что Кавказ с Чечней для России. Это была горная страна, населенная дикими, воинственными варварами, которые в случае опасности уходили в горы и начинали оттуда партизанские действия. Замечательно, что справиться с этой войной не смог сам кумир всех немецких историков Наполеон, который потерпел поражение в России и оказался бессилен в той же Испании.

Бессильны были и римляне. Все привычные, веками усвоенные представления приходилось оставить. В другой стране разбить регулярную армию в генеральном сражении и захватить главные города значило одержать полную победу. В Испании же все было иначе. Можно было разбить варваров на поле боя. Можно было брать у них сколько угодно городов — Тиберий Гракх взял 300, Катон — больше чем пробыл там дней — могу себе представить, что это были за города! Что толку? Война пылала с прежней силой. Был только один способ покорить эту страну — построить там настоящие города, школы, приучить дикарей к цивилизации и оседлому образу жизни. Римляне прекрасно понимали это. Почти каждый полководец основывал в Испании город. И Страбон, автор I века н. э., рисует, какой стала эта страшная страна в его время:

«Турдетанцы… совершенно переменили свой образ жизни на римский и даже забыли свой родной язык. Большинство из них стало «латинскими» гражданами и приняло к себе римских колонистов. Так что все они почти обратились в римлян. И основанные теперь города… ясно обнаруживают перемену упомянутых форм гражданской жизни. Кроме того, все кельтиберы, принадлежащие к этому классу, называются togati.[138] Среди них находятся и кельтиберы, которые некогда считались самыми дикими из всех» (Strab., III, 2, 15).

Столь же странными представляются мне те страстные обличения жестокости римского управления, которые можно прочесть у Моммзена. Римское управление было, безусловно, очень дурным и очень жестоким, если сравнивать его с неким возвышенным идеалом гуманности и любви, который мы имеем в сердце. Но это же управление покажется нам весьма мягким и разумным, если мы взглянем на то, как обходились с подвластными народами европейцы, современники Моммзена.

Напомню судьбу североамериканских индейцев. «Индейцев истребляли… На них устраивали облавы, их травили собаками или подбрасывали им отравленную муку. Выдавалась плата за скальп индейцев: например, в Пенсильвании было истрачено 130 долларов за скальпы мужчин старше 12 лет и 50 за скальпы женщин. Был в ходу принцип, сформулированный генералом Шериданом: «Хороший индеец — это мертвый индеец»… Пока колонизаторы осваивали восточные районы Северной Америки, индейцев насильственно переселяли на Запад, причем применялись приемы, полностью предвосхищавшие сталинскую «ссылку народов». Индейцев загоняли в концлагеря, их селения сжигали, а потом, под вооруженной охраной, их гнали через весь континент. При таком переходе в племени Чероки, например, из 14 000 человек погибло 4000. Но вскоре янки пришли и на Запад. Все соглашения, заключенные с индейцами, были нарушены. Генерал Уокер, комиссар по индейским делам, писал: «Когда имеешь дело с дикарями, так же, как с дикими зверями, вопрос о национальной чести не возникает». Индейцев согнали в резервации на земли, где они не могли себя прокормить. В Калифорнии число индейцев с 1850 до 1880 года сократилось от 120 000 до 20 000. Столь же свирепо искоренялись религиозные представления и обычаи…. Тех, кто не хотел отказаться от своей религии, обрекали на голодную смерть. Детей с шести лет отбирали и отправляли в особые интернаты, где им запрещалось пользоваться родным языком. На каникулы их отдавали в слуги белым. Они были обязаны принять одно из христианских вероисповеданий. В 1884 году был принят уголовный кодекс, запрещающий индейские религиозные церемонии. Он был усилен в 1904 году и действовал до 1933 года (когда проблема уничтожения индейцев как нации была, видимо, решена). Индейское религиозное движение «Танцы духа» было подавлено расстрелами. Заключительным был расстрел в долине Вундед Ни в 1890-м: было убито 98 невооруженных воинов и около 200 женщин и детей. Кольер[139] приводит воспоминание очевидца о кучах трупов и отдельных телах, рассеянных по ущелью, где солдаты убивали убегающих. «Я видел младенца, пытавшегося сосать свою мать, покрытую кровью и уже мертвую». «Возможно, мир никогда не был свидетелем столь неумолимого и искусно осуществленного религиозного гонения», — говорит Кольер… — И вот результаты. Вместо 1 млн индейцев, населявших в XVIII веке территорию современных Соединенных Штатов, там осталось около 400 000. К 1925 году они занимали территорию, составляющую 2 % от некогда принадлежавшей им земли. Из 600 племен 400 исчезло полностью»[140].