Почти тотчас же после цензуры[99] Сципиона ожидало самое приятное и интересное приключение, какое только можно себе представить. Дело было вот в чем. Сенат решил отправить посольство, которое объехало бы все великие державы тогдашнего мира и доложило бы о том, что там происходит. Это посольство должно было преследовать двоякую цель — во-первых, все осмотреть и ввести сенат в курс дел, а во-вторых, расположить сердца народов и их правителей к Риму. Задача была нелегкой. Человек, взявший на себя исполнение этой миссии, должен был обладать поистине незаурядными способностями. От него требовались ум, наблюдательность, такт и особое обаяние.

После некоторого размышления отцы решили, что нет никого, кто подходил бы лучше Сципиона. Он проницателен, наделен умом точным и наблюдательным и от него не укроется ни одна мелочь. Он сумеет изложить все четко и ясно. И, наконец, у него есть все, чтобы пленить сердца греков. Это римлянин до мозга костей, и он не может не вызвать к себе уважение. С другой стороны, он не хуже эллина сумеет поговорить об истории, астрономии, математике и философии. Сципион просто создан для этого поручения. И вот «он был послан сенатом, чтобы, говоря словами Клитомаха, «посмотреть на беззаконные и справедливые дела человеческие, чтобы поглядеть на города, народы и на царей» (Plut. Reg. et imp. apoph. Sc. min., 13).

При той страсти, которую питал Сципион к путешествиям, и при его ненасытной любознательности трудно было сделать ему более соблазнительное и заманчивое предложение. Разумеется, он с восторгом согласился. Ему, по-видимому, разрешили самому выбрать себе спутников. Нас могут удивить их имена. Он пригласил с собой в путешествие Спурия Муммия и Метелла Кальва, то есть родных братьев Муммия Ахейского и Метелла Македонского, своих политических противников! О Метелле Кальве мы знаем мало. Зато Спурий Муммий известен нам довольно хорошо. Это был очень необычный и очень интересный человек. Умный, блестяще образованный, честный и глубоко порядочный. Однако, на взгляд римлян, была у него одна большая странность. Он так страстно, так самозабвенно увлекался греческой литературой и науками, что сделался вполне равнодушен к политике. И — вещь неслыханная! — имея такого брата, как Муммий Ахейский, и такого друга, как Сципион Африканский, он не сделал карьеры и не занимал ни одной должности. Он был всецело погружен в свои ученые занятия, словом, жил такой жизнью, какую вел наш герой до отъезда в Испанию. Это было невыразимо привлекательно для Сципиона. Его всегда тянуло к подобного рода людям. Недаром он так любил в юности Сульпиция Галла. В то же время Спурий честно выполнял требования долга: служил в армии и был легатом брата.

Спурий был стоиком. Но в нем не было ничего угрюмого или надутого, что современники всегда связывали с образом стоического мудреца. Напротив. Он был прост, весел и обладал тонким чувством юмора. Именно он, служа под началом брата в Греции, описывал в письмах к друзьям свои приключения в остроумных и забавных стихах. Спурий мог часами рассуждать на самые отвлеченные темы, мог шутить, импровизировать и заставлял всех хохотать до упаду. Словом, он был человеком именно такого склада, который так нравился Публию. Вот почему Спурий был одним из любимейших его друзей (Cic. De re publ., I, 18). Как ни странно, их многолетнюю дружбу ничуть не омрачали политические разногласия между Сципионом и Муммием Ахейским. То же можно сказать и о втором его спутнике, Метелле Кальве. Тем более что Публий и Метелл Македонский всегда глубоко уважали друг друга.

Третий спутник Сципиона был уже совсем неожиданный человек. Это был Панетий Родосский, один из самых знаменитых греческих философов того времени. Панетий часто бывал в Риме и любил Сципиона как брата. Он некогда обучал философии и его, и Спурия. «Сципион… всегда имел при себе дома и на войне Полибия и Панетия, самых выдающихся своими талантами людей», — пишет Веллей Патеркул О, 13). Впрочем, и на сей раз дело не обошлось без Полибия. Можно почти с полной уверенностью Утверждать, что если он и не проделал весь путь со своим воспитанником, то, во всяком случае, Египет они объехали вместе. Возможно, они встретились в Александрии[100]. Итак, Сципион стал собираться в путь. Ему суждено было поразить весь Восток своей необыкновенной, из ряда вон выходящей скромностью и простотой. Не говоря уже о его редкой непритязательности в еде и одежде и о полном равнодушии к комфорту, которое особенно было заметно в путешествии: он взял с собой всего пять слуг. Об этом постоянно, с неослабевающим изумлением рассказывают нам античные авторы. Видимо, это был предел скромности для тогдашнего аристократа. Замечательно, что меньшим количеством не мог обойтись сам Сципион Африканский. Когда один из его слуг по дороге умер, он написал в Рим письмо с просьбой прислать на его место другого (Polyb., fr. 166; Plut. Reg. et imp. apoph. Sc. min., 14).

Первой страной, которую должен был посетить Сципион, был Египет, древний край чудес. Эта колыбель цивилизации представляла теперь самое причудливое и удивительное зрелище. Как и все страны классического Востока, Египет был завоеван Александром, и управляла им династия Птолемеев, потомков одного из царских военачальников. Их резиденцией была уже не древняя столица фараонов, а великолепнейшая, роскошная Александрия, построенная по единому плану, с прямыми, широкими улицами, чудесными дворцами и парками, с Фаросским маяком, считавшимся одним из чудес света, и Мусейоном, центром всей тогдашней науки, где были лучшая в мире библиотека, музей и обсерватория. Таким образом, рядом с древними пирамидами поднимались чудесные греческие храмы и гость мог то любоваться Мемфисом, то слушать лекции лучших современных ученых. Но управлялась эта прекрасная страна самым диким и безобразным образом.

По словам Страбона, только первые три царя обладали государственным умом. А потом каждый следующий был хуже предыдущего (Strato., XVII, 1, 8). И действительно. Постоянно приходится слышать, что они темны и невежественны настолько, что, по словам Плутарха, даже не смогли выучить египетский, хотя успели забыть македонский[101] (Plut. Anton., 27). Они проводили время в попойках и упражнялись во всевозможных видах разврата, полностью забросив дела государственные. Управление же страной они поручали временщикам, людям совершенно случайным. Тут были и ловкие проходимцы, и удачливые офицеры, и евнухи. Зачастую то были люди из самых низов, с темным прошлым. Министрами порой становились слуги и лакеи (Polyb., XV, 25,21). Управляли они Египтом самым странным образом. Об одном временщике, Агафокле, который возвысился только потому, что сестра его, женщина, открыто торговавшая собой, стала любовницей очередного Птолемея, Полибий пишет: «Он большую часть дня проводил в пьянстве и сопутствующем ему разврате, причем не щадил ни одной красивой женщины, ни невесты, ни девушки, и все это делал с отвратительным бесстыдством» (Polyb., XV, 25, 22). О его преемнике Полибий говорит: «Завладевши государственной казной, Тлеполем чуть не целые дни проводил в игре в мяч… а после игр тотчас же устраивал попойки, в этом проходила большая часть его жизни. Если иногда какой-нибудь час в день он уделял приемам, то раздавал, или, говоря точнее, расшвыривал государственные деньги являвшимся из Эллады послам и актерам» (Polyb., XVI, 21, 6–8). Подобное управление иногда кончалось ужасными народными восстаниями, ибо «вообще египтяне в ярости страшно свирепы» (Polyb., XV, 33, Ю).

Жители Александрии, по словам Полибия, делились на три класса: «один из них составляют туземцы египтяне, деятельные и общительные; другой состоял из наемников, народа тупого, многолюдного и грубого: в Египте издавна был обычай содержать иноземных солдат, которые благодаря ничтожеству царей научились больше командовать, чем повиноваться. Третий класс составляли александрийцы (то есть собственно греческое население. — Г. Я), которые точно так же и по тем же самым причинам не отличались большой любовью к гражданскому порядку, но все-таки были лучше наемных солдат. Александрийцы искони были эллины и, хотя смешались с другими народностями, памятовали, однако, общеэллинские правила поведения» (Polyb., XXXIV, 14,1–4).