Я отрываюсь на минуту, стараюсь глотнуть воздуха. Один за другим ребята подгребли в комнату и теперь, с посеревшими лицами, сгрудились вокруг Надж.
И ты тоже, когда я рядом, не в лучшей форме. Вернее, я неправильно выразился. Со мной ты, Макс, — по-максимуму, и ласковее, и нежнее, и — хочешь верь, хочешь не верь — женственнее. Но, когда ты со мной, вожак в тебе отступает на задний план. А стае нужен вожак. Ангел, если ты, малышка, слышишь эти слова, не обижайся, но до вожака тебе пока расти и расти.
Я глянула на Ангела и вижу, как щеки ее заливает краской.
Еще как минимум пару лет стае без вожака не выжить, как бы ни были сильны наши ребята, все вместе и каждый в отдельности. А я чем хочешь клянусь, ты и есть тот самый лучший, самый необходимый стае вожак. Лидер. Командир. За это я тебя и люблю. За это и многое, многое другое.
Но чем больше я об этом думаю, тем больше я уверен, что решение мое — единственно возможное и что поступаю я сейчас правильно. Может быть, не для нас с тобой, моя любимая. Не для тебя и не для меня — для всех нас вместе, для стаи.
Пожалуйста, не старайся меня искать. Не старайся меня вернуть. Ничего труднее мне в жизни делать не приходилось (стерпеть сегодня на себе целый день этот чертов костюм и галстук — не в счет). И как бы мне этого ни хотелось, увидеть тебя еще раз будет чистым адом. Ты будешь просить, чтобы я вернулся. Я не смогу сказать тебе «нет». Никакие проблемы не разрешатся, мне снова придется уходить, и мы снова должны будем пережить всю эту муку.
Милая, ты сильная, прошу тебя, сделай так, чтобы мы смогли разрубить этот узел раз и навсегда.
В горле у меня пересохло, и каждое слово дерет его чуть не до крови. Врет, врет. Я помню, он тысячу раз говорил мне «нет». Надж кладет мне руку на плечо — то ли меня поддерживает, то ли сама за меня держится.
Я люблю тебя. Люблю твою улыбку, твою кривую усмешку. Твой злобный оскал люблю. Я люблю смотреть на твое сонное лицо. Люблю смотреть, как в полете развеваются у тебя за плечами волосы. И как сияет в них солнце, если, конечно, они не заскорузли от крови и грязи. Люблю смотреть на твои распростертые крылья, белые, коричневые, кремовые. И — по самому краю плеча — крошечные мягкие перышки. Я люблю твои глаза, то холодные, внимательные, настороженные и подозрительные, то смеющиеся, теплые и нежные. Лишь бы только ты на меня смотрела.
Стою и реву, как последняя идиотка. Слезы текут ручьем, и я вытираю глаза и нос рукавом платья.
Ты лучший на свете боец. И лучший командир. И ты нам всем мама, которая утешит и успокоит. Ты совершенная, абсолютная, неописуемая балда и бестолочь, никудышный водила и хреновый повар. Ты, что бы ни случилось, нас охраняешь и о нас заботишься. Ты мой лучший друг, моя первая и единственная любовь. И красивее тебя на свете девчонки нет, с крыльями или без.
Теперь уже плачут все, даже Игги. Мы все всхлипываем, хлюпаем носами и отчаянно трем глаза. Так я и знала: я читаю его письмо вслух, и его уход становится реальностью. И не только для меня — для каждого из нас.
Я вот что скажу тебе, моя радость. Помнишь тот утес, на котором мы учились летать с ястребами? Если через двадцать лет не истечет наш срок годности и если мир не развалится на части, я буду ждать тебя на том утесе. Ты ведь найдешь туда дорогу? Так и договоримся. Через двадцать лет. И сегодня же начинаем отсчет. Буду жив — буду тебя там ждать. Клык даю.
Прощай, моя любовь.
Клык
PS. Скажи всем, мне будет их не хватать.
В комнате гробовое молчание. Письмо у меня в руках промокло от слез. Кое-где даже чернила расплылись.
Мой Клык, всегда такой суровый, выплеснул в этом письме весь многолетний запас любви. Я окаменела. Точно меня кто изо всех сил звезданул по башке.
— Я в это не верю, — шепчет Газман.
— Вот кретин, — выругался Игги, — настоящий кретин.
— Это все из-за меня. — Плечи у Ангела вздрагивают от рыданий.
— Нет, ты много чего натворила, — горько говорю я ей, — но тут никакой твоей вины нет.
Я очень устала. Свадьба Тотала и Акелы превратилась в смутное воспоминание. Надж положила мне голову на плечо. Кладу письмо и обнимаю ее.
Слезы капают мне на подол, но изо рта не вырывается ни звука. Нет таких слов, чтобы выразить мою боль.
Я не хочу и не могу двигаться. Руку не поднять, ногой не пошевелить. Да и зачем? Клык не сидит на кухне и не ждет меня за столом. И завтра утром я проснусь в опустевшем без него доме.
Меня тошнит. Мне плохо. Болит живот. Я ни крошки в рот взять не могу. Я даже не могу слезть с кровати, не могу выйти из комнаты. Боже, дай мне собрать остаток сил, чтобы измолотить Клыка, пока он не запросит пощады. Когда-нибудь…
На самом деле все, чего мне сейчас хочется, это тупо смотреть видео по Интернету. Все подряд. Но, оказывается, разбитое сердце — вовсе не повод, чтоб Надж отдала мне новый комп. Приходится довольствоваться старым лэптопом.
Но только я его открываю, во что, вы думаете, я впериваюсь на десктопе?
Что сделал этот тупой предатель, этот гад, бывший бойфренд и бывший первый кореш, этот козел, чмо, отпетый дурак, простуженный на голову, этот пень с глазами… Какие у него красивые глаза… Уходя из моей жизни, бросая меня на произвол судьбы, он забыл стереть с десктопа свои кретинские файлы.
Открыть?
Не открыть?
Открыть?
Не открыть?
Какой, к черту, вопрос, конечно открыть!!!!
***МаксПроиКонтра. doc
Макс
***Неотправленныеблоги. com
Чад, Африка
Потный от жары, голодный. Хорошо-что-не-болен-СПИДом
Мы в Африке. Наши проблемы здесь никакого значения не имеют. Главное здесь — невообразимая несправедливость, царящая в мире. ВНП («валовой национальный продукт» — не спрашивай меня, что это такое, поищи сам в Интернете) Чада составляет 16 миллиардов долларов. ВНП США — 14,3 триллиона долларов. Вот теперь и чеши в репе.
От того, что мы здесь увидели, голова идет кругом. Что здесь за одну мою короткую жизнь изменишь? И разве могу я один изменить мир, всерьез и навсегда? Я, человеко-птица и в некотором роде знаменитость… По крайней мере, на сегодняшний день. Но я только песчинка, и что бы я ни делал — это капля в море.
Настроение у меня сегодня хреновое, поэтому я и затрындел здесь, как балаболка Надж. Макс спит. Все наши тоже спят. Странно. Для всех нормальных людей сон — дело обычное. А для нас — нет. Время от времени наша жизнь входит в относительно приемлемую колею. Но или ненадолго, или колея эта быстро оказывается в колдобинах. Спасение наше только в том, что мы попросту привыкли к полному безумию вокруг нас.
Ладно, перейду лучше к сути дела: то, что сказала сегодня Ангел, до смерти меня испугало. Вот я и выдавил из себя признание. Хоть здесь смог это честно сказать.
Я умру «первым» и «скоро». Так, кажется, она выразилась. Темнит, головы нам морочит — могла бы и объяснить, что это значит. Я бы эту маленькую чертовку вниз головой подвесил. Но, кажись, Макс с ней покруче меня разберется.
Одно хорошо: мне, видать, в свое время привили какой-то «ген эмоциональной атрофии». Или, точнее, атрофии способности выражать эмоции. Поэтому, когда Ангел про мою смерть трепанула, никто не заметил, как кровь у меня в жилах застыла и как все кости заломило.
Надо еще разобраться, что она там мелет? И откуда она все это взяла? Говорит, Голос какой-то ей нашептал. У нее что, тоже, как у Макс, внутренний Голос прорезался? Может, они брешут, и Ангел, и этот ее Голос новоявленный. Нам только кажется, что Голоса эти все точно предсказывают. С чего бы иначе им к порядочным мутантам в черепушку влезать да мозги пудрить. Так я им и поверил! Не верю — и все.
