За этим процессом, грозно сверкая черными очами из-под своих обязательных платков-хиджабов, приглядывали женщины-охранницы из местной гвардии.

У каждой хлыст и автомат на плече.

— Давай-давай, выбирай себе одежда поскорей, ти, русский свинья!

Лида оживилась.

Выбирала, копалась в ворохах новенького китайско-турецкого барахла…

— Это не «Армани» и не «Коко Шанель», дорогая моя, но все же лучше, чем ничего! — говорила она, брезгливо поджимая губки.

Для Катюши подобрать подходящую одежду было несколько сложнее.

Однако справились и с этой задачей.

Разрезали какой-то комбинезон, подшили в двух местах, и получилась самая настоящая модная джинсовая мама — с показательным джинсовым животиком.

Потом их покормили в человеческой столовой — с тарелками, ложками и чашками.

Суп с бараниной, рисовая каша и компот из сухофруктов.

Прислуживали официантки из рабынь…

Лида отважилась и спросила ту, что подавала на их стол, откуда та, да как?

Девушка, испуганно скосясь на охранницу в хиджабе, прошептала, что она вторую неделю здесь в рабынях, сама из Ставрополя, как все это началось, сразу в дом к местному авторитету попала, потом он ее перепродал… Здесь теперь много девушек из России. У каждого правоверного минимум по десять рабынь. Красивые — те в наложницы попадают, а некрасивые — ковры ткут, на полях, по дому работают…

— Куда-то мы с тобой попадем? — вздохнула Лида.

— Я-то в наложницы точно не попаду, — сказала Катюша, — меня, наверное, ковры ткать засадят.

Лида, поджав губки, ничего не ответила.

Задумалась о своем.

Ей-то нечем было прикрыться от похотливых домогательств.

У нее-то не было освобождения от физкультуры по причине беременности!

А красота ее, божий дар, которым раньше она гордилась, радовалась ему, теперь была только в тягость — достанется ей из-за красоты ее! Чуяло сердечко!

— Слышь, Лид, — усмехнулась Катюша внезапно посетившей ее мысли, — эти-то, местные женщины, как должны нас ненавидеть-то! Ихние мужики — они-то ведь с ними теперь реже спят, если у них по столько русских красивых невольниц!

И верно.

При каждой возможности охранницы из местной гвардии пинали и шпыняли их, не скупясь на самые жестокие удары хлыстом или прикладом.

Аукцион проходил в большом концертном зале.

— Здесь, наверное, раньше Алла Пугачева с Киркоровым выступали, — заметила одна из товарок.

— И группа «Блестящие» с «Фабрикой звезд», — добавила другая невольница.

— А интересно знать, — задумчиво сказала Катюша, — этих артисток, их тоже, наверное, в рабство загнали?

— Поют теперь эти девочки где-то в гареме на частном концерте, — хмыкнула Лида.

— Ага, купил нашу королеву эстрады какой-нибудь шейх и смотрит, и слушает, а она ему про Арлекино поет да гладит его, — не без едкого сарказма сказала та девчонка, что начала разговор.

— Ты ей завидуешь, — заметила на это Лида, — тебя-то точно за ткацкий станок засадят, ты ведь ни петь, ни танцевать не умеешь, и другими талантами тоже не награждена.

— Зато тебя точно в бордель сразу положат — жирным шейхам растяжку свою голяком показывать да эротический массаж ротиком делать, — огрызнулась первая.

— Не ссорьтесь, девчонки, — встряла Катюша, — надо не ссориться, а друг дружку поддерживать…

Каждой на спину навесили по большому номеру, как на спортивных состязаниях.

Выпускали на сцену из-за кулис группками по пять.

Надо было пройти возле рампы, продефилировать, потом развернуться, снова пройти под рампой и встать посредине, ожидая своей судьбы.

И если ведущий потребует, объявляя свою волю в микрофон, то еще раз повернуться, а то и станцевать или голос подать…

Катюша попала в пятерку с Лидой, с девушкой-ветеринаром, ее Милой звали, и еще с двумя Наташами — одна из подмосковного Клина, другая из Люберец.

Вышли на сцену.

Девчонкам велели выходить на каблуках. Катюша хоть и просила по беременности сделать ей исключение — позволить выйти в кроссовках, но эти злые бабы из гвардии не разрешили.

Катюша с непривычки чуть не упала — нога подвернулась на шпильке, но Лида подхватила ее под локоть, помогла сохранить равновесие.

Продефилировали.

От яркого и жаркого света рампы слепило глаза, и покупателей, сидящих в первых рядах, разглядеть было трудно.

— Сорок четвертый номер — Лидия, двадцать пять лет, спортсменка, имеет опыт преподавания фитнеса в спортивных салонах, — по-русски объявлял ведущий.

— Приврал с возрастом, — тихо усмехнулась Лида, — цену набивает, сволочь.

— Эй, пускай на шпагат сядет! — тоже по-русски, но с южным акцентом крикнули из зала.

— Сорок четвертый номер, садись на шпагат, — велел ведущий.

— У меня травма, я не могу, — возмутилась было Лида, но от кулисы отделилась охранница в хиджабе и с автоматом и уже было занесла руку с хлыстом, и Лида поспешила исправиться и, как была в сарафане и на каблуках, с размаху шлепнулась в продольный шпагат.

— Вай, какая молодец! — послышалось из первого ряда.

Потом за Лидой шла Милка-ветеринарша.

Ведущий-конферансье представил ее:

— Номер сорок девять, Люда из Москвы, высшее медицинское образование.

В первых рядах произошло некое оживление, послышались одобрительные выкрики: вах, какой медицинский сестра, персик. Доктор-секс и тому подобное…

Рекламная фишка ведущего с медицинским образованием Люды явно удалась.

Покупатели возбудились, партер пришел в движение, и в конце концов вожделенно желавшие медицинских услуг сладострастцы даже передрались из-за Людмилы, и ведущему пришлось успокаивать сидевших в зале:

— Всем хватит, братья, у нас много медичек. Докторицы-медсестрицы, фельдшерицы, на любой вкус, блондинка, брюнетка-конфетка — всем достанется! У Азиза лучший товар!

— Заберут нашу Милку в дом какого-нибудь престарелого персиянина, лечебные процедуры ему делать, — вздохнула Лида.

— Не завидуй, подружка, — шепотом сказала Катюша. — Милка как начнет этого шейха лечить, словно барбоса, ее вмиг разоблачат и на псарню переведут к афганским борзым.

— Все одно — по специальности работать будет, а не в постели отрабатывать, — снова вздохнула Лида.

— Номер сорок пять, Катя из Москвы, медсестра, жена майора ФСБ, беременная на восьмом месяце, — объявил конферансье.

Катюшино сердце бешено забилось. Кровь бросилась в лицо.

Откуда? Откуда им известно? Она же ни словом! Ни словом ни с кем не обмолвилась о том, что медсестра, и тем более про то, кем и где служит ее Саша!

— Чего встала, как ослица возле рекламы «Сникерса»? — насмешливо спросил в микрофон конферансье. — Люди ждут, покажись!

Катя вышла под свет рампы.

Да еще и осветители потрудились — навели на нее лучи прожекторов из своих ласточкиных гнезд. Ослепили.

Катюша стояла на своих тоненьких шпильках, давно отвыкшая от каблуков, стояла и инстинктивно держалась за свой восьмимесячный живот.

— Тоже медицина! — воскликнул кто-то невидимый из-за ослепляющего Катюшу света.

— И красивый баба! — добавил кто-то.

— А майор ФСБ на Москва дома остался? — спросил кто-то третий.

— Беру все пять бабов за пять миллион, — крикнул четвертый.

В партере снова началась какая-то возня, послышались даже угрожающие клацания затворных рам, но конферансье внезапно прервал прения и слегка смущенно объявил:

— Азиз просит извинить уважаемых покупателей, но номер сорок пять, беременный Катя из Москвы, снимается с торгов по причине того, что уже продан.

— Как продан? — возмутился кто-то из первого ряда. Судя по голосу, жирный и небритый, как себе представила Катя.

— А я шесть миллион за беременный жена ФСБ плачу! — крикнул второй. Катя его тоже не видела, но по голосу представила кричащего худым арабом с черными злыми глазами.

— Что это за аукцион-моцион такой! — возмутился третий. — То ставят, то снимают, я уходить на другой аукцион-моцион.