Ну да, тело надо убрать, следы замести, туристов отогнать, чтобы на сувениры не растащили. Мусор.

Он тупо смотрел вниз, наблюдая, как Реньер отгоняет клиентов от тела. Надо бы спуститься к ним, хоть взглянуть на того, кого… нет, не надо. Если он увидит сейчас лицо этого парня, то больше никогда его не забудет. А так — это только падающая на траву фигурка. Не страшно, это не страшно… Кого ты успокаиваешь, идиот?

Он поймал себя на том, что изучал собственную руку, удивляясь, как это она смогла нажать на спуск. Как будто в первый раз.

— Вставай, Хант. Катер будет здесь через пару минут, — оказывается, Реньер уже вернулся, вместе с остальными.

Те как будто забыли и об Индиго, и о Жертве, они уже предвкушают возвращение и то, как они отметят окончание этой охоты.

— Все, парень, финита. Сейчас вернемся в офис, тебя отправим в твой коттедж, вымоешься, отоспишься, потом спокойно полетишь домой. Я дал знать в центр — деньги уже ушли на твой счёт. Ты молодец, парень.

Катер с надписью «Diana» на боку медленно опускался между деревьями.

Ника закрыла файл и вздохнула. Вот уже второй час она пыталась начать писать реферат, но всё тщетно. С тех пор как уехал Павел, она не могла сосредоточиться на учёбе. Ей было тревожно и тоскливо.

И теперь она сидела, поджав под себя ноги, пыталась успокоиться и пойти наконец спать. Часы показывали два часа ночи. Ника вдруг подумала, что на Каджеро, в Солнечном, ещё даже сумерки не наступили. С чего вдруг эта неуместная сейчас мысль о доме? Нервы, всё нервы. Возвращайся скорей, Пашка…

Ника тряхнула головой и решительно соскочила с дивана. Надо выпить успокоительного. Она редко прибегала к лекарствам, зная, что в большинстве случаев её организм в состоянии справиться с недомоганиями сам, но сейчас поняла, что это просто необходимо. Шагнула в сторону двери, но какая-то сила развернула её в противоположную сторону. К нише, где во встроенном шкафу хранились вещи ребят. Открыла створку и безошибочно, не промахнувшись в полутьме, достала светлую рубашку. Ту самую, которую он снял перед отъездом.

Этот запах… Аромат его сигарет, такой уже знакомый и приятный, хотя она ненавидела запах табака. Любой другой, но не этот. Тонкий след одеколона — того, который они вместе выбирали месяц назад в магазине. И едва уловимый запах его кожи. Ника уткнулась лицом в лёгкую ткань, глубоко вдыхая, с трудом подавляя желание расплакаться. Потом решительно выпрямилась, повесила рубашку обратно и закрыла шкаф. Он приедет если не сегодня, так завтра. Нечего тут реветь. Выпить успокоительного — и спать.

— Ника…

Ника резко обернулась. В дверях спальни стояла Рита, придерживаясь за косяк одной рукой. Большие глаза, в которых ни следа сна, смотрят удивительно живо, хотя тоски в этих глазах хватило бы на них обеих, но это была живая тоска. Сегодня днём Рита опять была как будто не здесь, не слышала Нику, не отвечала. А сейчас, кажется, пришла в себя. Судя по времени, это мог быть первый признак приближения «ломки».

Ника встряхнулась.

— Тебе плохо? — она шагнула к девушке, приобняла её. — Хочешь чаю?

— Я уснуть не могу, — пожаловалась Рита, зябко поводя плечами. — Хочу.

Ника мягко увлекла её в сторону кухни.

Пока закипал чайник, она достала из аптечки успокоительное для себя и маленький шприц-пистолет с ампулой вербатомина — для Риты. Этот синтетический препарат, заменяющий для неё реон, был сейчас единственным выходом, пока нет возможности проводить настоящее лечение.

Ника молча сделала укол. Пока девушка, закрыв глаза, приходила в себя, так же молча приготовила две чашки чая — Ритин любимый, малиновый, и себе — слабый мятный. Поставила чашки на стол и присела напротив Риты.

— Ника, — вдруг тихо произнесла та, не открывая глаз. — Ника, ты прости меня.

— Мне нечего тебе прощать, — отозвалась она, подавив вздох.

Рита открыла глаза.

— Я вижу. Ты тоскуешь по нему каждый день, каждый час, каждую минуту. Я всё понимаю, — она помолчала и невесело усмехнулась. — Когда могу.

Ника пожала плечами, больше отвечая своим мыслям, чем Рите.

— Да, конечно, я по нему скучаю. Как и ты по Диме, наверное. Но они скоро вернутся, и мы все будем вместе. Знаешь, это всегда так — мужчины уходят на охоту, а женщины ждут в пещере, — она улыбнулась, но Рита на улыбку не ответила.

— Паша любит тебя, — сказала она. — Я видела, как он смотрит. Он никогда ни на кого так не смотрел.

И вдруг расслабленность исчезла. Рита подобралась, подалась вперёд, глядя на Нику ясными отчаянными глазами, и торопливо заговорила, уже не тихим полушёпотом тяжелобольной, а твёрдым, звенящим голосом.

— Я скучаю, да. Но не знаю, по кому. И не знаю, могу ли я скучать… Ника! — она протянула руку и резко схватила Никину ладонь, безвольно лежащую на столе. — Ника, я не знаю, как мне жить!

Ника ощутила, как сильно стискивают её руку эти тонкие пальцы. Как тогда, при знакомстве. И ещё она поняла, что сейчас рядом с ней сидит та самая девушка, о которой ей столько рассказывали ребята — не наркоманка под кайфом, не заторможенная девочка-растение с пустым взглядом, а живая, настоящая Рита.

— Я же не могу вам в глаза смотреть! Когда прихожу в себя, как сейчас, вспоминаю всё, что было, я жить не хочу! Ты, Паша, Димка… Особенно — Димка. Я же вся как в грязи вывалянная. Знала бы ты, знал бы он!

Рита словно захлебнулась словами, выпустила руку Ники, села прямо. Глядя в чашку с остывающим чаем, продолжила говорить, уже тише, но так же страстно.

— Я его ненавижу. Люблю, когда его нет, и ненавижу, когда он рядом. Иногда ненависти нет, есть только любовь — но это так редко! Я боюсь его, Ника. А ещё я боюсь засыпать, — Рита заметно вздрогнула, но упрямо продолжила: — Во сне приходит он. Тот, другой. Он приходит всегда ночью, и только для того, чтобы сделать мне больно. Я кричу, просыпаюсь, вас пугаю. А засыпаю обратно, и он снова тут. У него отвратительные глаза, я такие ненавижу. Но когда он надевает маску, они становятся другими. Теми, которые я люблю.

Рита говорила всё быстрее, жарче, и Ника боялась её перебить — сейчас Рита рассказывала ей не просто свои кошмары, она открывала те тайны, которые они с ребятами отчаялись понять.

— Мне страшно. Он уходит, но остается. Грань стерлась, нет различий. Ночью он приходит, как всегда приходил, а потом остаётся Димка. Я не могу… Не могу забыть, не могу не думать о нём, когда Димка рядом. Он всегда со мной… Что мне делать, что, как от него отделаться? Я жить не хочу, Ника! Димка меня ненавидит. Он всегда знает, что я чувствую. Он знает, что я не могу с ним… ничего не могу…

Эти полусвязные обрывки уже мало походили на речь той Риты, что только что хватала её за руку. Это нормально для её теперешнего состояния, такие скачки в восприятии реальности. Но одно дело вспоминать теорию, говорящую, что это нормально, а другое — видеть эти глаза и слышать то звенящий, то глухой отчаянный голос девушки, пережившей кошмар, который был для неё явью.

Ника встала, подошла к Рите, присела рядом и положила свою ладонь на её руку, сжатую в кулак.

— Расскажи мне, — тихо попросила она, заглянув в тревожные глаза. — Расскажи, отдай мне твой страх. Поделись…

Рита всхлипнула.

— Это нельзя так рассказать. Тебе не надо это слышать. Тебе будет противно.

— Ничего, я справлюсь. Вдвоём всегда легче, — серьёзно ответила Ника. — А в себе такое нельзя держать. Оно убивает тебя.

— Может, это и хорошо, — неожиданно жёстко сказала Рита.

— Мне почему-то кажется, что Дима другого мнения на этот счёт.

Рита прерывисто вздохнула.

— Я не могу.

— Можешь.

Ника говорила мягко, но уверенно, и настойчиво сжимала руку Риты, заставляя расслабить судорожно сведённые пальцы. Пусть говорит, ей необходимо высказать всё, выговориться, осознать, что всё это страшно — но не стоит жизни.

Как только кулак разжался, Рита заговорила. Она смотрела мимо Ники, но речь её стала снова связной и понятной. Хотя понимать всё, что она говорила, было тяжело.