Неожиданно тёплые ладони коснулись её плеч, сжали, впитывая нервные сотрясения, вбирая медленно покидающий её ужас, успокаивая. Она хотела упрямо вывернуться, ведь это же Димка, человек, которого ещё недавно она была готова стереть в порошок… за что? И одновременно она не хотела, чтобы эти руки оставляли её.

— Ника, Пашка ничего не знает. Он не смог бы притворяться, врать, что всё нормально — тебе, мне… он сам бы нашёл Хана и снес бы ему башку, если бы знал. Ты успокойся. Он не знает. И мы ему не скажем.

Ника всё-таки вывернулась, и он тут же опустил руки, как будто испугавшись того, что посмел только что её коснуться.

— Мы не скажем! — требовательно глядя ему в глаза, повторила она. — Никогда. Потому что даже если он и знает, ему не нужно знать, что мы — тоже!

Дмитрий кивнул. А потом неожиданно спросил:

— Зачем ты помешала мне?

Она непонимающе моргнула.

— Ещё немного, и от этой твари осталось бы мокрое место. Зачем ты помешала?

Ника отвернулась к окну.

— Я слышала почти всё, что он говорил. Он… он хуже, чем ты говоришь. Я не понимаю, как такую мерзость вообще земля носит. Но ведь носит. Ты хотел его убить. Ты имел право и мог это сделать.

— Мог, — эхом отозвался он.

— Но это было бы ошибкой. Не ты. Не сейчас, — Ника повернулась обратно к Дмитрию и умоляюще посмотрела ему в глаза. — Димка, я правда не могу объяснить. Но ты не должен был делать этого. Ты не убийца.

Последние слова она произнесла твёрдо, решительно, с нажимом — словно сметая всё то, что кричала ему два часа назад, стоя почти на этом самом месте. И он её понял.

— Спасибо, Ника. — Несколько секунд он молчал, словно прислушиваясь к ощущению, которое подарили ему эти её слова, а потом решительно сделал шаг назад, словно отдаляясь от неё. — Ты сказала, что слышала почти всё.

— Всё, — теперь её очередь была работать эхом.

— Но он не всё рассказал. Ты знаешь, я приходил к нему за этой записью. Тогда он и отдал мне копию и рассказал, где Пашку искать. Но я не смог выбить из него оставшееся.

— Да, но ты не мог знать…

— Я знал, что запись осталась у него. Просто я не смог. Я не убийца, я вообще ни на что не способен. Так что ты зря меня прощаешь.

Ника закрыла глаза. Как она от всего этого устала! Сейчас ей безумно захотелось, чтобы этот поток откровений иссяк. Скорее бы вернулся Паша! После всего, что на неё свалилось, после всего, что она узнала, ей нужно увидеть его, услышать спокойный голос с родной хрипотцой и заглянуть в его глаза, чтобы убедиться — с ним всё в порядке, он ничего не помнит, не знает.

— Дима, пожалуйста, не надо больше ничего говорить, отпусти меня. Я не могу больше думать обо всём этом.

Он торопливо отступил в сторону, как будто до этого загораживал ей выход.

— Прости. Я так был рад, что мы снова нормально разговариваем, что совершенно не подумал о тебе. Только помни — он по глазам читает. Так что не ври, просто не говори всего. Пусть узнает про Ритку, про драку, этого будет достаточно. Иди.

Она с облегчением повернулась, чтобы выйти, уже открыла дверь и сделала шаг. Но тут за её спиной Дмитрий, как ей показалось, взмахнул руками, и она невольно обернулась на движение.

Дверь плавно закрылась, так и не выпустив её в коридор.

Ника осторожно вернулась к нему, но он, кажется, этого не заметил. Трудно заметить бесшумно передвигающегося человека, если у тебя лицо закрыто обеими руками, и ты уверен, что в комнате остался один. Даже если ты эмпат.

Она почувствовала, что едва не сделала ещё одну ошибку, снова оставив его одного. Осторожно коснулась его ладоней, ощутила, как он вздрогнул от неожиданности. Взялась за его руки, с некоторым усилием отвела их в стороны, тревожно заглянула в лицо снизу вверх. Ничего. Сухие блестящие глаза, крепко сжатые губы и вернувшаяся на уже привычное место суровая морщинка между бровей.

— Я в порядке, — предупреждая её вопрос, быстро сказал он. — Иди, не волнуйся, я просто тоже устал.

— Нет. Не обманывай. Ты хотел мне что-то ещё сказать. Говори.

Горячий взгляд обжег карим пламенем.

— Ты уверена, что хочешь это слышать?

— А ты уверен, что хочешь рассказывать? — парировала она.

— Да.

— Так говори.

Он снова отступил на шаг, как будто издалека ему было легче, и произнёс:

— Я получил эту запись и адрес, где меня ждал Хан. Я не мог не прийти к нему. Ты сейчас понимаешь, что я чувствовал. А ведь я тогда ещё считал, что Феникс мёртв. Но это ты тоже понимаешь. Он сказал мне, что Пашка у него и что он готов его выпустить, если я сделаю то, что он хочет…

Ника слушала сбивчивый рассказ, не решаясь прервать. Она чувствовала, что Димка говорит это впервые, что она первый и, возможно, последний человек, который это слышит. Она не могла его остановить, хотя ей было не менее тяжело слушать, чем ему — говорить.

От картины, которая рисовалась из его слов, у неё перехватило дыхание.

— Зачем, Дима? — вырвалось у неё, когда он замолчал. — Зачем так? Неужели это был единственный выход?

Уже спросив, она поняла, что это был один из самых неправильных сейчас вопросов. Однако он ответил. Не сразу, но уверенно.

— Да. Для меня — да.

В наступившем молчании он сделал шаг назад и сел на диванчик у стены.

Ника осталась стоять. В её голове прокручивалась только что описанная сцена. Если бы там был Паша, этот подонок уже через четверть часа, выплёвывая собственные зубы, рассказывал бы — и где на самом деле находится раненый, и собственный адрес, и пароль своего почтового ящика, и где найти все копии записи, и номера счетов с его грязными деньгами и все скелеты из своих шкафов. Димка тоже мог бы всё это сделать. Физически. Но Димка не был Фениксом.

— Хан — сволочь, — вдруг произнёс Дмитрий, не поднимая головы. — Но он знал, что делал. Он знал, что я готов расшибиться, только чтобы не навредить Пашке больше, чем я уже это сделал. Он сказал две вещи, которые я сам никогда не признал бы, даже мысленно.

Ника снова хотела остановить, не надо… Но промолчала.

— Он сказал, что я использую эту ситуацию для принесения себя в жертву. Для искупления своих грехов. И он был прав. Был другой выход, был. Но я его не принял. Опять заигрался.

Ника шумно вдохнула внезапно ставший как будто очень горячим воздух. Ничего себе, игры…

— А ещё он сказал, что понимает, как можно гордиться таким другом, как Пашка. И как можно его любить.

О, это Ника понимала ничуть не хуже.

— Я чуть не погубил человека, которого люблю больше всех, — почти шёпотом сказал Дмитрий. — Я никогда раньше не понимал, насколько это так. Я мешал ему жить, я впутывал его в дурацкие истории, я злил его, смеялся над ним и с ним вместе, мы вытаскивали друг друга из таких передряг, когда казалось, что это финиш, и мы уже не выберемся. Я так привык к его присутствию в моей жизни, что почти перестал понимать, как он для меня важен. Мне нужно было убить его, чтобы это понять. Вот чего я никогда себе не прощу.

Ника стояла неподвижно и только стискивала пальцы. Она уже не стремилась уйти, она не могла сейчас бросить Димку — сейчас, когда он так раскрылся, когда доверил ей свои самые тайные страхи, сомнения и те чувства, которые не давали ему свободно жить. Она вспомнила, как пару часов назад в этой самой комнате швыряла ему в лицо жестокие, злые обвинения и не удивлялась — почему он не защищается. Тогда ей казалось это правильным. Теперь она понимала — самое ужасное заключалось в том, что ему это тоже казалось правильным. Кажется и сейчас. Но это не правильно и не справедливо! Димка говорит верно некоторые вещи. Да, он своим легкомыслием и беспечностью приносил неприятности и себе, и Паше, но это же не стоит тех страданий, которые он перенёс, расплачиваясь за свои ошибки! Она уже осознала, поняла, что в случившемся здесь, на Каджеро, Димка виноват не больше, чем сам Паша. И что то наказание, которое он себе сам назначил, не без помощи этого ублюдка, Хана, непомерно велико и несправедливо.