Другой случай произошел в самом начале, при проверке личных документов: к одному из офицеров с чисто немецкой фамилией контролер обратился по-немецки. Машинально офицер ответил на том же языке:

— Религия?

— Лютеранин.

— Вы свободны!

— Почему? Я русский офицер!

Он был вне себя. Он требовал, чтобы его арестовали вместе с товарищами. Безуспешно!

Что касается папы, вопрос был быстро решен: его незнание немецкого языка и его православная религия не позволяли сомневаться в его национальности.

Вопрос о национальности, который в наши дни имеет такое важное значение, не был камнем преткновения в старой России. Я не говорю о семьях, которые со времен Петра верно служили России: иностранного у них, кроме фамилии, ничего не было. Но я знала семьи, совсем недавно обосновавшиеся в России, но которые, несмотря на французские, немецкие или английские паспорта, горько оплакивали в эмиграции свою потерянную родину.

Так, чисто русским уголком был в Бизерте дом адмиральши Адельгунды Яковлевны Ворожейкиной. Для милого гостя была ласковая встреча: чашка чая у самовара, булочка с домашним вареньем. На большие праздники лампадка горела перед иконой. На Рождество каждый должен был попробовать взвар и кутью; на Пасху — куличи, и все было так искусно приготовлено, как мало кто из нас умел. Она знала все обычаи, связанные с религиозными праздниками: когда надо было съесть «хоть ложку меда», чтобы быть счастливым целый год, когда открывать клетки и выпускать птиц на волю. А все, что касалось флота, было ей особенно дорого.

Тем не менее она оставалась англиканского вероисповедания и не забывала свой родной остров Святого Фомы в Антильском архипелаге. Своим трогательно-забавным русским языком, в котором женский и мужской род неожиданно менялись местами, она рассказывала о своем далеком детстве… Черная няня, суеверия сказочных караибов, ядовитые или лечебные растения, черепаший суп и соусы из редких трав. Дочь английского консула, она познакомилась с будущим мужем, впоследствии адмиралом Русского Императорского флота, на приеме в честь русской эскадры. Покинув в 19 лет свой тропический остров для далекой России, она никогда об этом не жалела, даже оказавшись в изгнании. Около своего полного, маленького роста, торжественно-величаво передвигающегося мужа и осторожного, из всего делающего тайну сына, она была самая русская из троих.

Все они уже давно покинули этот свет. Какой-то тунисец получил все, что осталось в квартире.

Я жалею, что не спасла портрет Адельгунды Яковлевны: совсем юная девушка, хрупкая и грациозная, тонкие черты лица, обрамленного светло-пепельными волосами. Я упустила прошлое!.. Караибы, Россия и разбитое бизертское кладбище!.. Прошлое!

В том 1918 году, страшном для всех, мои родители тяжело пережили убийство царской семьи. В ночь с 17 на 18 июля вся семья была замучена в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Первый раз в жизни я видела, что мама плачет. «Несчастные, — говорила она, — несчастные…» Тогда она еще не знала подробностей зверского убийства. Она вспоминала, что ей случалось иногда видеть в Петербурге этих, теперь замученных детей, а тогда улыбающихся прохожим, простых, приветливых. Казалось, что прошлое России уничтожено! Что России больше нет. Даже маленьким ребенком я понимала, что «все потерялось» вокруг меня.

В своем дневнике от 27 июня 1917 года молоденькая княжна Екатерина Сайн-Виттгенштейн, ведущая записи изо дня в день в течение первых лет революции, замечала с отчаянием: «Россия погибает! Возможно ли, чтобы люди, обладающие разумом, не отдавали себе в этом отчет. Ни один из тех, кто мог бы что-нибудь сказать, не говорит ни о стране, ни о России. Россия больше не существует! Существуют „пролетарии всех стран“, свободные Украина, Финляндия, Крым, Сибирь, Кавказ и приблизительно двадцать других независимых республик. В теории в целом этот организм носит название „Свободная Россия“, но где свобода и где Россия, никто не знает.

То, что называется „русская республика“, не имеет ни президента, ни парламента, но их заменяет Совет рабочих депутатов. Нет больше ответственных министров, но на их месте так называемое Временное правительство, не имеющее ни власти, ни силы, ни умения проявить какой-либо авторитет, как это можно было бы ожидать от всякого правительства».

Вот как двадцатилетняя девушка передает то, что чувствовали все те, кто любил свою страну. История была впоследствии так искажена, что писатель А. И. Солженицын признает, что ему понадобилось много лет опыта и работы над восьмью книгами, чтобы познать истину. Можно ли верить в искренность такого видного члена партии, как Л. Б. Красин, когда он в письме к жене от 6 июня 1923 года описывает разработку новой конституции: «попал я к сессии ЦИКа, принимали проект новой Конституции Союза Советских Социалистических Республик…

…Несомненно, что объективный смысл этой реформы состоит в приближении от множественных республик к единой, но при наличности большого национального сепаратизма, особенно в верхних слоях советского (и партийного) аппарата, приходится принимать множество всяких гарантий, обеспечивающих свободное выявление и самоопределение всяких национальностей, да и весь Союз объявляется добровольным, и всякая республика, если захочет, может из него выйти, но, конечно, не захочет; зачем ей хотеть и куда иначе она вообще может деваться».

Вопрос, который остается злободневным и в наше время! Вопреки принципам мирового интернационала, Ленин, стремясь уничтожить Российскую империю, нареченную с этой целью «тюрьмой народов», способствовал развитию национальных течений в народностях, ее составлявших. Это оказалось чревато последствиями: развившийся национализм все пережил. Народы СССР, на словах независимые, были в руках Коммунистической партии. Причины распада СССР имеют глубокие корни, искать которые надо еще в 1917 году.

Трудно сказать, как мы жили в течение шести месяцев, пока папа сидел в лагере. Кажется, мама продала все, что было возможно. Я никогда больше не видела на ней ни одной, даже самой скромной драгоценности.

Слава совсем исчез, и только много позже я узнала, что уже летом 1917 года Радены уехали на юг.

Все, кто понимал угрозу надвигавшихся событий, чувствовали необходимость объединиться для защиты Родины. Так зародилась Белая борьба под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России. Узнавались пункты, куда надо было пробираться, и, несмотря на постоянную слежку, многие уезжали с опасностью для жизни, главным образом холостые и старшие ученики военных училищ. Много труднее было семейным.

…Последние июльские дни в Ревеле… Ни поездов, ни почты, ни, конечно, сведений о родных и друзьях.

Рубежное! Только там могли бы мы быть у себя, но и там ждала нас полная неизвестность. После лозунгов, суливших крестьянам помещичьи земли, сколько помещиков было убито, сколько поместий разграблено и сожжено!

Однажды мама вернулась домой с новостью: формировался поезд-эшелон на Украину, которая объявила свою независимость. Мы чуть его не пропустили: поезд был для «украинцев», а не для «русских». После многих хлопот нам разрешили ехать как «уроженцам Украины». Единственным «уроженцем» была я, родившаяся в Лисичанске. Сколько раз впоследствии за границей столкнемся мы с таким же национальным фанатизмом!

Для сборов не потребовалось много времени. Мы жили в меблированной квартире, все ценное распродано. Наше имущество поместилось в одну корзину, довольно неудобную; не помню, как папа ее понес. Мама несла Люшу на руках, а я вела Бусю.

В товарном вагоне без окон мы разместились в углу на полу возле других пассажиров. Дверь оставалась открытой днем и ночью, и папа с мамой спали по очереди, опасаясь, что, встав ночью, я выпаду спросонья из поезда.

Как рассказать об этом путешествии?!

Часть нашей жизни перестала существовать. Не знаю, как проходил день, как мы одевались, как мы ели, о чем говорили, кто был вокруг нас. И тем не менее этот бег поезда с притихшими людьми оставил во мне такое впечатление, что я до сих пор ощущаю его реальность.