Я продолжал идти вперед, говоря себе, что свет наверняка привлек бы здешних таинственных обитателей. Разумеется, сам себе не верил, но все равно не включал фонарик. Да, иногда я могу быть таким невероятно упрямым дураком.
Физически мне стало лучше, и почти стопроцентная уверенность, что я непременно и очень скоро помру, наконец-то покинула меня. Мучительная головная боль, но все же знакомых масштабов, прочно обосновалась среди мозговых извилин, а тошнота тоже приняла средние размеры, только иногда превращаясь в средне-ужасную. Прав тот, кто рассуждает о несомненной пользе прогулки быстрым шагом на свежем воздухе. Что касается запахов, то их отличало большое и приятное разнообразие, словно в парфюмерном магазине, и они не отупляли, а взбадривали.
Чем дальше я углублялся в лес по пружинившей под ногами тропинке, тем больше он напоминал парк. Я вполне готов был увидеть раскрашенные скамеечки и урны для мусора. Тропинка резко свернула направо, потом потихоньку стала взбираться в гору. Я ускорил шаг, стараясь не подпрыгивать при каждом чириканье и шорохе в кустах. Надо же, какой оживленный лес, в нем столько насекомых! Обычных насекомых, дружище…
А эти запахи… Трудно сказать, успокаивали они или, наоборот, усиливали мои страхи. Вполне возможно, они даже их порождали. Обычно я не боюсь темноты, но тут, на планете Высокое Дерево, ночь в странном лесу, наполненном тайнами и секретами, всколыхнула внутри меня какие-то примитивные, первобытные страхи — те, что слабыми угольками тлеют в подсознании человека.
Черт возьми, развилка. Толстяк говорил о ней, но он упоминал развилку на главной дороге, правильно? Тропинки расходились передо мной во тьме, и я на миг остановился, пытаясь понять, какую из двух больше топтали ногами. Та, что вела налево, вроде была пошире и почему-то понравилась мне больше. Я быстро осветил ее фонариком. Ладно, попробуем влево.
Подлесок стал редеть; я спустился к тихому ручейку, который перепрыгнул в два прыжка, используя в качестве опоры для второго плоский камень как раз посередине потока. Тропинка начала медленно подниматься в гору. Сзади по-прежнему раздавалось странное похрюкивание. Оно начинало помаленьку действовать мне на нервы, потому что тот, кто похрюкивал, шел за мной следом. Но пока это существо не пыталось меня нагнать.
— Bleu.
Я остановился. Что-то или кто-то там, в кустах, четко сказало по-французски «голубой». Заметьте, не красный, не серый, и, в конце концов, даже не по-английски — «голубой», а именно вот так, внос, «bleu».
— Bleu, — ответил другой голос — вполне определенно, утверждая хорошо известный факт.
— Bleu, — подтвердил еще один голос с другой стороны.
— Ну, хорошо, голубой, голубой, — согласился я, — И что такого?
В ответ — полное молчание. Потом:
— Bleu!
Я сделал несколько шагов, безрезультатно вглядываясь в темноту.
— Bleu? — теперь это прозвучало как вопрос.
— А черт его знает, — ответил я.
— Bleu, — засвидетельствовал новый участник переговоров.
Я шел посреди этой лаконичной беседы еще две или три минуты, вокруг меня на разные лады голоса твердили «голубой» да «голубой» по-французски. Никто не приходил в экстаз от этого, только время от времени слышалось восклицание: «bleu!».
Как говорил толстяк? Десять минут быстрым шагом? Столько времени я наверняка уже иду. Редко надеваю часы, но теперь я об этом пожалел. Пора возвращаться и пойти по другой тропинке от развилки. Ну, ладно, еще чуть-чуть, с десяток шагов. Хрюканье и сопенье раздавалось теперь немного поближе, я был в этом абсолютно уверен. Но не исключено, что меня просто напугали. Очень легко нагнать страху на человека, если непрестанно говорить ему из темноты «голубой» по-французски. Со звуками я еще мог примириться; к тому же сейчас мне было не до того, чтобы заводить новые знакомства.
Мне показалось, что я услышал плеск.
— Гр-р-рип!
Это прозвучало так близко, что я подпрыгнул, затем, повернувшись, помчался во весь дух.
Сопенье и хрюканье стали громче, явно приближаясь, теперь эти звуки угрожали мне. Таинственный преследователь что-то бормотал и, вполне вероятно, пускал слюну от предвкушения вкусненького.
Я бежал, сопровождаемый целым хором голосов, которые вопили «гр-р-рип!» Тропинка все еще поднималась в гору, потом стала выравниваться. Вскоре я миновал ту территорию, на которой кричали «грип!», и вступил в полосу, где тон задавали другие голоса: буль-буль, чирик, чити-чити, твит-твит — выбирай на вкус. «Он бежит! Хватайте его!» — казалось, сообщали они.
Нервное хлопанье кожистых крыльев в ветвях совпало с паническим криком где-то в небе. Передо мной на тропинке лежал какой-то круглый силуэт. Вскочив, существо жалобно заболботало и рвануло в сторону. Я слышал, как копытца колотили по мху справа от меня, а ветки ломались на пути какого-то перепуганного животного. Что ж, в компании и удирать не страшно. То, что мчалось за мной, маниакально бормоча, было явно крупного размера и, судя по топоту, на двух ногах. Тропинка изогнулась невообразимым зигзагом, потом выровнялась, далее — резко повернула влево и пошла по склону крутого холма. Натужно пыхтя, я взобрался по ней, потом свернул в закоулок, прислушиваясь к звукам за своей спиной. Судя по всему, эта тварь отличалась крупными размерами, она словно пожирала расстояния, холм даже не замедлил ее бега. Звуки, которые издавала эта зверюга, могли присниться только в кошмарах — безумно изголодавшееся злорадство — видимо, погоня доставляла ей удовольствие.
Еще несколько поворотов — и вот я на вершине холма. Тропинка продолжала идти по краю обрыва, потом скрывалась между деревьев. Я решил остановиться и передохнуть. Перегнать эту тварь мне все равно не под силу, а бег в гору так вымотал меня. А что, если сойти с тропинки? Хорошая мысль! Раз эта тварь отличается крупными размерами, среди деревьев ей труднее будет меня преследовать.
Тропинка сворачивала вправо и теперь шла по узкому гребню холма, по склонам которого обильно рос подлесок. Я вытащил пистолет, осмотрел его и прицелился: зверь приближался. Он не замедлил хода, а продолжал мчаться на всех парах, пуская слюни от удовольствия гонки, рыча, хихикая, пыхтя — словом, издавая страшный шум. В окружавшем меня лесу нарастал ужас: целые стаи насмерть перепуганных тварей взлетали на шумных крыльях в ночь; невидимые в сумраке существа лепетали, булькали и кричали по-французски: «Голубой!» Нас разделяло незначительное расстояние, и до меня доносилось его дыхание, похожее на взрывы пара.
Я вскочил на ноги и снова устремился вперед. Мне, честное слово, не хотелось убивать неизвестное существо. Может быть, оно лопает пули на завтрак и твои выстрелы его только разозлят… Или его жизненно важные органы находятся в ногах… Может, у него броня толщиной в десять сантиметров. Что ты станешь делать, если после самого лучшего, с твоей точки зрения, выстрела зловредная тварь только потрясет башкой, словно отгоняя надоедливое насекомое, — или просто игнорирует его? Никто не станет отрицать, что стрелять в неизвестную тварь на незнакомой планете следует только в самом крайнем случае. Но мне и этого не хотелось делать. Если я сначала сунусь в кусты, у меня может не оказаться шанса на четкий прицельный выстрел. Тварь продолжит погоню, будь там тесный подлесок или нет. Сердце мое колотилось о грудную клетку так, будто собиралось выскочить. Да, слишком много времени водители проводят за рулем, чтобы быть в хорошей форме! Я мчался на чистом адреналине.
Впереди маячил свет — лунные лучи освещали участок тропинки. Я продолжал путь по тенистой противоположной стороне, потом, с трудом затормозив, присел и начал целиться.
Тварь замедлила бег и остановилась как раз на краю залитого светом участка. Но я до сих пор никак не мог ее разглядеть, поэтому, прицелившись в предполагаемый мной центр всех этих страшных звуков, выпустил туда всю обойму. Бр-р-р-р-р-р-р-р-р-р! Четыре секунды — и запаса сверхплотных металлических пулек как не было. Мой лучший выстрел. Я соскочил с тропинки в подлесок; размахивая руками, проложил свой путь меж широколистных колючих кустов; споткнувшись, покатился по крутому склону. Колючие усики растений цеплялись за мою куртку, ветки хлестали по лицу, острые камни царапали мне ребра. Толстый ствол дерева помешал мне продолжить скольжение вниз. Я перевел дух и прислушался. Ничего — кроме гудения собственной крови в ушах.