Джованни её сразу узнал. От проходной двигалась светловолосая девушка, всё в той же кофте и юбке, на ногах у неё были старомодные туфли и белые носки. Она смотрела на пароход, явно ища кого-то глазами. Моряки стали показывать пальцами на Джованни. Смущённо улыбнувшись, моряк поприветствовал девушку — поднёс руку к виску и щёлкнул каблуками.

С верхней палубы она показалась ему совсем маленькой девочкой, которая открыто улыбалась и размахивала косынкой. Джованни быстро сбежал по трапу и подошёл к девушке.

— Спасибо, грацио, спасибо! — повторяла она, пожимая руку итальянцу. Потом он наклонился и поцеловал маленькие пальчики. Но девушка отдёрнула руку и спрятала её за спиной. Джованни смотрел на девушку в упор, рассматривал ее лицо, он забыл обо всём на свете, С судна сыпались разные словечки, в основном комплименты синьорите. К ним подошли другие русские девушки, они смеялись, пытаясь переводить, что говорил итальянец.

— Анька, смотри, как он на тебя уставился, дара речи лишился. Красавец парень этот Джованни. Ну, ладно, пошли.

Девушки ушли, уведя Анну, а Джованни долго стоял и смотрел им вслед. Теперь он не забудет её никогда... Анна! Анна! Повторял он, поднимаясь по трапу на судно: Анна!

Вся жизнь Джованни была связана с морем. Отец плавал, дед плавал, дядьки и братья, только женщины и дети ждали их всю жизнь на берегу. За многие годы работы он привык, что каждый порт для моряка, как подарок-песня. Даже когда только в бинокль уже видна земля, сердце начинает усиленно биться, радостное состояние длится, пока на горизонте не скрывается последняя картинка вида земли. Да что говорить, в каждом порту моряка ждут приключения, азартные игры, кабаки, женщины... За столько лет Джованни весь мир увидел, всего насмотрелся, всё попробовал. В Одессе тоже бывал раньше. Много итальянцев здесь жило до революции, город-то фактически они и построили. Только всё пришлось бросить и бежать, их боцман из таких. Как ненавидит он коммунистов... Да, есть за что. Такая молоденькая и хорошенькая девушка работает среди этой шантрапы — грязных докеров. Удивительно, но они к девушкам не пристают и те их совсем не остерегаются. Строят новую жизнь, разоблачают буржуев-капиталистов, ничего не видя под собственным носом. Он опять вспомнил лицо девушки, теперь оно всё время, как наваждение, напоминало о себе. Как она сказала по-итальянски: товарищ, спасибо за спасение, вы настоящий патриот, значит, учила. Многие портовые могут изъясняться на разных языках, так во всём мире принято. Интересно, у неё есть друг или жених, а может, она вообще замужем. Нет, не замужем, у неё нет кольца, хотя в России теперь не принято носить украшения. Если бы её приодеть, дать денег, но они такие гордые, независимые, ещё обидится. Может, пригласить в кино или театр. В Одессе прекрасный театр, раньше итальянские труппы постоянно гастролировали здесь. Если получится, обязательно приглашу её на итальянскую оперу.

Шторм усиливался, судно опять снялось и вышло на рейд. Часть команды, среди которых оказался Джованни, осталась на берегу. Боцман подмигнул помощнику капитана: синьор, твоей Анне передали, что ты будешь ждать ее у Дюка.

— Какого Дюка?

— Вверх взгляни. Видишь памятник. Это Дюку Ришелье, он француз, один из основателей Одессы. Пошли, я с вами за переводчика погуляю, город вам покажу. Я ведь здесь родился, тут за сто лет могилы моих предков. Я последний из своей семьи уцелел, вовремя в плаванье ушёл и сюда больше не возвращался. Ты мне сразу понравился, когда за девчонкой сиганул. Гнилой мужик на такое не способен. Ты удар держишь, вся команда тебя уважает. Не то что некоторые, если ты не верхняя палуба — так ты говно, с которым можно не считаться. Вижу, не из тех, что сдаст меня ни этим — он кивнул в сторону охраны порта, — ни нашим итальянцам. У меня в порту девчонка есть, по происхождению она итальяночка. В детском доме выросла, я ей родную тетку здесь нашёл и вот уже два года по приходу общаюсь. Она всех моих знала. Ее мать за хохла замуж пошла, так у неё всё чисто, ну, с анкетными данными для строительства социализма с коммунизмом подходит. Вам не понять, для них работа в порту это особый статус и доверие. Не каждого по анкете сюда возьмут — даже грузчиком. Вот так-то. А девчонки работают и учатся в специальных школах, рабфаками называются, для того, чтобы в институты, консерватории, университеты потом поступить. За это время их проверяют, чтобы чужаки, они их контрой называют, не просочилась.

Джованни остановился:

— И родители на это соглашаются, чтобы их девочки в порту работали?

— Ничего, я вижу, вы не поняли про их порядки. Её родной отец — депутат от порта, власть по-ихнему. Вот и родная дочь пример должна подавать остальным. Они же все помешались на революции во всём мире, а всё остальное не имеет для них никакого значения. Моя Вероника еле с тёткой зиму пережили. У тётки ноги, как две колоды, слоновьи с голодухи. Я им деньги все оставил в последний приход. Так они и выжили.

Мужчины остановились посреди лестницы.

— Не понимаю, зачем такие жертвы?

— Кого эти жертвы интересуют, кэп? Власть им нужна, тем, в Москве. Я сейчас расскажу тебе анекдот, за который здесь запросто могут расстрелять. Хочешь?

Джованни больше не верил этому сумасшедшему полуитальянцу-полуодесситу, слишком он уж всё преувеличивает.

— Ну, так слушай. В Москве все надписи начинаются так: Мосрыба, Мосмолоко, Мосхлеб и т. д. А в Одессе, знаешь, как звучит: А дэ рыба? А дэ молоко? А дэ хлиб? еще смешнее в Херсоне: Хер рыба, Хер молоко, Хэр хлиб! Понял? Ни чёрта ты не понял. Да и кто понять это может. Вон наши барышни крутятся, только мы к ним сразу не подойдём, следом пойдём. Не будем делать им лишних проблем. К тётке Веронике заглянем, когда стемнеет, а сейчас пошли в Торгсин, прикупим чего-нибудь для них. Может, ещё от хвостов слинять придётся, понял?

Джованни не очень понравилась вся эта затея боцмана, но отступать он не привык. Да и рассказы этого одессита уж очень походили не то на правду, не то на сумасшедший дом. Он уж и не знал, что делать, так глупо попался на удочку не иначе, как афериста или шпика. Только непонятно, кому он служит. После революции в России вся Европа наводнена беженцами отсюда. Все утверждают, что они благородных кровей, куда ни плюнь, всюду если не дворянка, то княжна, моющая полы в припортовой харчевне.

В Торгсине полки ломились от товаров, что не сказать о покупателях. Марио сразу купил две плетёные корзины внушительных размеров, одну сунул Джованни. Симпатичная женщина-продавец обслуживала Марио, а Джованни — пожилой мужчина. Видя нерешительность иностранца, продавец сам стал показывать на швейцарский сыр, коньяк, водку. Спрашивать боцмана, что нужно купить, было неловко, и Джованни решил сделать покупки такие, какие бы сделал для собственной семьи, опустошив весь свой кошелёк. У Марио корзина заполнена была так, что нельзя было свести вместе ручки корзины, и он часть продуктов переложил в сумку к Джованни.

Выходя из магазина, Джованни не удержался и спросил: «Там что, будет большой банкет? Много гостей?»

Вместо ответа Марио, нагнувшись, тихо ответил: «За нами следят, идите за мной, будем уходить».

Игры боцмана помощнику капитана порядком надоели, и эти корзины, и слежка. Пустая полутёмная улица, только одна парочка крутилась в магазине, теперь вот любезничают на улице. Что с того? Кого это может удивить в портовом городе, удивительно, что на весь город им встретилась всего одна такая парочка. Может, боцман сам хочет заманить его, так деньги он потратил, и на судне экипаж видел, что ушли они вдвоем. Из-за девчонки столько проблем.

— Смотри, видишь, мужчина якобы прикуривает. Его нужно обыграть, только не вмешивайся.

Марио на ломаном русском языке стал спрашивать подозрительного, как пройти в порт, где их судно стоит. Дали прикурить ему, угостили ещё папиросой. Мужчина указал в сторону порта, итальянцы поблагодарили: грацио, грацио! «Теперь быстро отсюда, не отставайте!» И моряки дружно рванули по направлению, указанному незнакомцем. Пробежав квартал, влетели в тёмную парадную, пропахшую нечистотами. Стояли тихо, прижавшись к стене, пока не пробежал их «случайный» прохожий.