— Девочки, мне что-то нехорошо... Ой, стойте, сейчас пройдёт.

Женщины потихоньку довел и Жанночку до магазина, «скорая» подъехала буквально через пару минут и отвезла её в Херсонскую больницу.

Надежда Ивановна, сославшись на нездоровье, закрыла склад пораньше и прямиком направилась на Новый рынок, в мясной корпус. Ещё издали она приметила Анну, которая медленно двигалась вдоль столов с тушами коров и свиней. В одной руке у неё был внушительных размеров нож, а в другой она прижимала к груди прямоугольный лоток с кусочками мяса, взятыми для анализа.

— Анна Павловна, Аня, здравствуйте, вы меня узнаёте? Я Надежда, из магазина, с Короленко, с Софиевской, вы у меня были.

Анна прижала лоток, опустила вниз руку с ножом, слегка улыбнулась и кивнула. Она очень не любила, когда была с таким ножом в руке, отвлекаться, мало ли чего:

— У вас ко мне какое-то дело?

— Да, я хочу с вами поговорить.

Анна поняла, что Жанка уже выболтала, где работает сестра её Лёнечки, и, видно, баба не промах, набивается в очередные клиентки. И так от клиентов отбою нет, а связываться со своими, хуже некуда. Откажу сразу, без обид:

— Подождите, я сейчас только отнесу это и выйду.

Через минуту Анна вышла с ведром и тряпкой, оглянулась по сторонам: идёмте, мне в подвал нужно, по дороге поговорим.

Надежду колотил озноб, Анна несколько раз посмотрела на странную клиентку. Наверное, стесняется, а может, замёрзла, ветер аж свистит, пронизывает насквозь.

— Осторожно, здесь ступеньки, я лёд ещё не отбила.

Анна Павловна долго мучилась с замком, наконец тот поддался, дверь в подвал медленно открылась, и оттуда потянуло омерзительным запахом тухлятины. Непрошеная посетительница отшатнулась, но, глотнув свежего воздуха, стала дальше спускаться по скользким ступеням. Надежда решила действовать без предисловий.

— Аня, как звали Соцкого?

Уж чего-чего, а такого вопроса Анна Павловна никак не ожидала, даже выронила ключи.

— Какого ещё Соцкого, никакого Соцкого я не знаю. Кто вас подослал?

— Никто, Анечка, никто, — и Надежда, стуча себя по груди, залилась слезами, — Аня, я всю жизнь его ждала, Аня, мне ничего не надо, только расскажи мне о нём. Мой ли это Юзек или нет. Как его звали, как? Аня, я всю жизнь...

Она хотела рассказать так много этой совсем чужой женщине, по не смогла, комок в горле застрял, и получались только какие-то всхлипывания. Она схватила обе руки Анны.

— С чего вы всё это взяли? Не знаю я никакого Соцкого, — лицо Анны окаменело.

— Вещи ты ведь для его жены покупала у нас. Аня, только ответь, его Юзеком звали? Соцкий Юзеф Стефанович, да? — Надежда трясла женщину за грязный халат. — Мне ничего не надо, только знать, жив ли он остался и почему мы не встретились.

Анна поправила платок на голове.

— До нас в комнате, где мы сейчас живём, жил когда-то какой-то Соцкий, но он давно умер. И ничем я вам помочь не могу. Жена его приезжала, узнала, что тот давно умер, и уехала. Я даже не знаю куда, меня это не касается. И имя его вовсе не Юзек, так что успокойтесь, это всего-навсего однофамилец, таких сколько хочешь.

— Но дочь у тебя от него?

— С чего вы взяли? У меня две дочери, и ваш Соцкий здесь ни при чем. Уходите, мне работать надо.

Вдруг дверь подвала распахнулась, в проёме показалась девочка, лет десяти, не больше. Беленькие кудряшки выбились из старого выгоревшего бархатного капора.

— Мама, ты здесь? — Девочка сразу замолчала, увидев незнакомую женщину.

— Оля, иди на станцию, в кабинете Федора Павловича пол натирай.

Дверь быстро закрылась, но Надежда продолжала смотреть, как

будто бы сквозь неё. Девочка была похожа на Юзека, такие же ямочки на щёчках, густые ресницы и эти серые круглые глазки. Это могла быть её дочь, она облокотилась на дверь и заплакала. Анна сама еле удержалась на ногах. И некогда ей плакать, своё она уже давно выплакала. Нужно работать, некогда ей заниматься пустыми воспоминаниями. Но странная женщина из магазина, не обращаясь больше к Анне, как бы сама с собой продолжала: «Это Юзека дочь, это его дочь, она так похожа на него». И стала медленно подниматься по скользким ступенькам, бубня себе что-то под нос. Анна обессиленно уселась на замерзшую лавку в подвале: нет, это моя дочь и никого больше. У меня две дочери, и обе мои, только мои. Как она устала! Господи, как я устала! Сил моих больше нет! В этом проклятом подвале все замёрзло, и грязь, и куски вонючего мяса, предназначенного на утиль. Всё сама на себя взвалила, вот и тяни этот воз, никто не поможет, никто.

Все её мужья давно на том свете, и неоткуда ей помощи ждать. Отец после стольких ранений еле ноги тянет, мать, как может, ей помогает. Старшая Аллочка в институте учится, эта ещё в школе. Да ещё братец подсуропил, бросил первую жену с ребёнком, опять же на её шею. Слава Богу, что сюда устроилась. Тяжело с утра до поздней ночи вкалывать, зато каждый день пару килограммов мяса, а то и больше на круг выходит. Опасно, конечно, остановят проверяющие, когда она несёт свежесрезанные куски мяса для анализов. И начнут взвешивать. В каждом срезе должно быть не больше 70 грамм, а у неё бывает и по 200 грамм, а иначе здесь и делать нечего. Все своё вокруг этих кусочков имеют, да будут в стороне. Одна она может попасться, когда берёт анализы, несёт на этом лотке. Вообще-то по инструкции анализы должны брать лаборантки, но они не хотят подставлять свой зад. Боятся. А если попадётся санитарка, как уже было не раз, всегда выкрутиться можно. Вроде лаборантка ногу подвернула, попросили санитарку. Ну, та не знала, сколько грамм надо срезать, опыта нет, какие куски получились, такие получились. Больше её никогда не пошлем. Так и тянуть приходится эту лямку. Зато девочки мои будут образованными. Они у меня умницы, мои красавицы. Как эта Надежда глазами пожирала мою Ольку. В них вся моя жизнь, нужно греть кипяток, иначе не соскрести эту грязь.

Олька влетела на мясо-контрольную станцию, забыв подать условный сигнал, да и дверь не была закрыта.

— А, это ты? Носишься, как угорелая, напугала нас. Бери портфель и дуй на Баранова к профессору Тимофееву — смотри, будь повнимательней, отдашь только Лизке или Элеоноре Михайловне. Поняла?

Олька так замёрзла в старых ботиночках, которые еще носила покойная Нонка, потом старшая сестра Алка, а теперь они ей достались до конца донашивать. Ещё бабка ругается, мол, на ней, Ольке, всё горит. Совсем хорошие были ботиночки, но до весны не дотянут. Какие же они хорошие? Ноги так замёрзли, что пальцы совсем не чувствуешь и в туалет хочется. Она так обрадовалась, когда мать послала её натирать пол в кабинете заведующего, хоть согрелась. Видно, рано обрадовалась. Она любила натирать пол. Главное, правильно надеть щётку на ногу, чтобы не соскакивала. И по дубовым дощечкам, то в одну сторону протанцевать, то в другую. Ещё очень хорошо в такт движениям заучивать стихи. Сразу два дела получается — и пол натёрт, и домашнее задание выполнено.

Завершив натирку, Олька внимательно наблюдала, пока врачи и лаборанты мясо проверяют. Без проверки никому ни кусочка давать нельзя, даже бездомным кошкам и собакам. Иначе они сами заболеют, а потом ещё и людей заразят. Работая с мясом, нужно быть очень внимательным, не дай Бог пораниться. Вот мама уже два раза болела рожистым воспалением. Её так трясло, высокая температура поднялась. Даже уколы тётя Надя Субда приходила делать. Мама не разрешала Ольке спать тогда с ней в одной кровати, как обычно. Приходилось спать с Алкой, а та отпихивала её. С мамой лучше спать, она тёплая, и так приятно уткнуться ей под руку. И мама рукой ещё обнимет Ольку как маленькую, и сразу засыпаешь. А к сестре не прижмёшься, она сразу брыкается. И вообще, такую моду взяла, на ночь глядя тетрадки проверяет. И чуть что, рвёт их, приходится переписывать до полночи. Ещё обидно «дурдылой» обзывается. Нет, неохота бежать сейчас на Баранова.

— Давай, Олька, вернешься — закончишь, куда пол денется? — Лаборантка Людмила Ивановна, не отрываясь от микроскопа, указала на портфель, мол, свой спрячь, бери этот и топай. У двери стоял точно такой же черный портфель, как ее школьный, только вместо книг и тетрадок, он был заполнен мясом. — Возьми бумажку, столько денег получишь, поняла? Иди уже.