Выждав немного, Вовчик перебежал дорогу и пулей понёсся домой. Мать с тёткой, видно, только чаю попили в обед, холодец на окне не трогали. Вовчик тоже выпил два стакана и уселся за стол переписывать из букваря в тетрадку слова. Получалось не очень ровно, тётка опять ругаться будет, что надо было сначала потренироваться на огрызках от обоев. Мать специально натаскала их из магазина. Они лежали в дымоходе за печкой, в темноте он набрал их побольше, заодно достал и старую лошадку, придётся Ниночке подарить, так и быть, пусть малая порадуется. Может, печку растопить?
Голова всё время упрямо поворачивается к окну, к тарелкам с холодцом. Интересно, мать с тёткой сняли пробу? Вовчик поднял газету, на застывшем блюде сверху гонким слоем лежат слой жира. Мальчика заколотило, он легонько одним пальчиком стал сгребать беловатый налёт и облизывать его, остановиться не было никаких сил. Пустое пузо нестерпимо ныло. Сейчас сожру всё. Я, наверное, настоящий негодяй и самая настоящая «маланская» морда. Навернулись слезы, он накрыл газетой тарелки и обернулся к зеркалу. И совсем я не похож на жида, и на мамку не похож, может, не их я вовсе, может, они меня нашли? Он приставил стул к стене, на которой висели портреты деда с бабкой и отца. Отцовский снял, протер глаза, внимательно стал разглядывать, а затем принялся перерисовывать на огрызок обоев. Ничего не получилось, за окном почти стемнело. Неудавшийся портрет засунул в печку, разжег ее и стал смотреть, как лицо отца сначала искривилось, потом стало чернеть. Мальчик испугался, ему показалось, что отец ему хотел что-то сказать, но не успел, сгорел.
Ему стало страшно, он с силой захлопнул дверцу топки, забыв подложить тонко наструганных палочек. Совсем забыл натаскать из сарая дров и угля, да и полное ведро с помоями не вынес — и откуда их каждый раз набирается. Чистой воды в ведре тоже на самом дне, опять мать с тёткой будут бурчать, что совсем от рук отбился, никакой помощи от него в жизнь не дождёшься. Подхватив оба ведра, помчался во двор. Сам себе выговаривал: дня мне было мало, вечером опомнился; борясь со страхом, свернул к сараям в темень. Я должен побороть этот мандраж, всё это россказни про привидения, про чертей на крышах, пусть девчонки боятся, а мне нечего. Он почти дошёл до места, но вдруг что-то скрипнуло, прошмыгнула не то кошка, не то тень — может, крыса. Мальчик прижался к соседнему сараю, оттуда послышались какие-то звуки, потом дверь изнутри дёрнулась. Вовчик в ужасе отпрыгнул от нее, бросил вёдра. Ноги не слушались, от страха он не мог и шага сделать, только закрыл глаза.
— От антихрист, от ублюдок, я тебя признала, сволочь такая выросла!
Вовчик узнал голос мадам Шпынько, противная старуха, всем вечно замечания во дворе делала. Её сарай как раз был напротив Доркиного.
— Тётя Лида, я не хотел, сам испугался. Вот вам крест, честное слово!
— Байстрюк малахольный, и в кого такой уродился? Не хлопец, а бес! Тьфу!
Старуха сплюнула и пошкандыбала ворча.
— Тётя Лида, не ругайтесь, давайте я вам понесу, только не уходите. Мне самому страшно.
— Ну, ладно, давай, пострел, только быстро, — старушка остановилась в нерешительности, — я сама спуталась, чую, хтось крадётся, на всякий случай закрылась. А тебе что, дня не хватило мамке натаскать всего? А? Доиграешься, милиционер до вас приходил сегодня, потом в магазин к Дорке отправился. Ленка на тебя нажаловалась, что, мол, ты их с Ниночкой сбил с ног, у малой губу разбил. Правда?
— Нечаянно, я не хотел, сам упал и их сбил, я не нарочно, честное слово.
— А уборная? Твоих рук это дело? Дворничиха участковому все пакости показала, так что не отвертишься, я сама всё видела. И где ж ты таким гадостям выучился?
— Это не я, честное слово! Я ещё писать не умею, и читаю по слогам.
Мадам Шпынько остановилась:
— И то правда, я не подумала, ты никак не мог, там такой мастер поработал, профессионал художник. Тьфу, гадость! Ты бы, парень, за ум взялся, мальчик ты добрый, на отца похож, тот тоже бывало мне всегда помогал. Мой-то, царство ему небесное, с империалистической без ноги вернулся. — Мадам Шпынько уголком платка протёрла глаза. — Ну, идём, сынок, ты полное не набирай, надорвёшься ещё — лучше несколько раз сходим, на пару не страшно.
Так они сделали несколько ходок. Вовчик сам перетаскал наверх и свои и старушкины вёдра.
— Я вам ещё натаскаю, только стойте здесь.
— А ты сам-то как после больницы? Температуры нет?
От жизнь, какая штука, рассуждала старуха, медленно нащупывая в темноте ступеньку. Нравоучения Вовке читаю, а сама какого чёрта в темноте в сарай попёрлась, Бог его знает. Мальчик рассказал ей, какая большая и красивая ёлка установлена на Соборке и что море не замёрзло.
— Не дойти мне туда уж, сыночек, ты вон и то упал, Ниночку жалко. Ты бы сходил, извинился.
— Нет, не пойду, ну их. Там тётя Валя орать станет, обзываться. Я лучше дядю Ваню дождусь. Пусть хоть врежет мне — раз заслужил.
Мадам Шпынько остановилась. Нагнулась над мальчиком и поцеловала его в мокрый лоб. С этого вечера они подружились. Сидящая целыми днями на лавочке старушка шпану во двор не пропускала, поднимала такой хай, что никто с ней не связывался. И Вовку из виду не выпускала: «А ну, куда наладился? Разворачивайся, от ворот-поворот!» На удивление все её слушались. С тетей Валей, похоже, поговорила, потому что Ленка с Нинкой пришли в тот же вечер и пригласили Вовчика в школу на детский утренник. Тётя Надя погладила Вовчику рубашечку, постирала шаровары и повесила над печкой сушиться. Ночью специально вставала, чтобы перевесить другой стороной штанишки к печке, чтобы обязательно к утру высохли и её любимый Вовчик пошёл на утренник в женскую школу.
Сначала был концерт, ученицы по росту построились на сцене в три ряда и читали по очереди коротенькие стишки, которые Вовка не понимал. Он нервно ждал, когда же очередь дойдёт до Ленки. Наконец и она прочитала несколько строчек. Мальчик выдохнул и успокоился, стал осматриваться по сторонам. Длинный зал заканчивался сценой, над которой висело полотнище — «С новым 1950 годом!» Девочки в купальниках и белых носочках с флажками строили пирамиды. Он и раньше их видел на полянке, но здесь, на сцене, у них так здорово получалось, самая маленькая так быстро забралась на самый верх под самый потолок, все замерли. Но девчушка ловко спрыгнула. Потом они кувыркались, как настоящие циркачки, им все хлопали. Девочки ещё раз вышли и по очереди сделали «колесо». Им опять все аплодировали. Скамейки стояли вдоль стен, на них сидели зрители в три ряда, и часть сцены из-за ёлки не было видно, поскольку её установили посреди зала. На ёлке были настоящие игрушки, блестящие большие шары, разные зверушки, шишки, бусы и разноцветные флажки, кусочки ваты на веточках превратились в снег, а на самой верхушке горела красная звезда.
Такой красоты Вовчик никогда не видел. От ёлки исходил хвойный, волнующий запах — запах счастья. Мальчик снял пальтишко и сел на него повыше, чтобы лучше видеть. Бабушка с Ниночки тоже сняла цигейковую шубку, бедный ребёнок совсем запарился. Потом девочки по очереди читали стихи и басни, пели хором. Все хлопали. И вдруг погас свет, стало тихо, только вокруг ёлки что-то двигалось. Когда снова зажегся свет, все увидели девочек в белых марлевых пачках, обшитых ватой и звёздочками золотыми и серебряными. Вот для чего Ленка обменивала обёртки от конфет; мальчик искал глазами её, но девчонки были такие одинаковые и кружились, как настоящие снежинки. Учительница скомандовала позвать Деда Мороза, даже к ним с Ниночкой вплотную подошла, ну, Вовчик постарался, громче всех заорал. Бабка больно стукнула его в бок: «Оглохнуть от тебя можно, скаженный».
К ёлке выскочил зайчик, Вовка сразу узнал Майку, Ленкину закадычную подругу, в её новом сером костюмчике, только уши на голову из картона надела. Вовчику так хотелось объяснить Ниночке, что это Майка, но бабка опять толкнула ею в бок, зашипела: «Так и знала, что нельзя тебя было брать, вести себя не умеешь». Наконец дверь открылась и в зал вошёл сам Дед Мороз. Он долго объяснял, как добирался и спешил с подарками. Громко выкрикивал фамилии, доставал девочкам коробочки из мешка, всем наказывал хорошо учиться, не лениться и ждать его на следующий год. Потом водили хоровод, Вовчику тоже хотелось туда к ёлочке, но учительница строго погрозила пальцем, и он вернулся на своё место. «Взяла на свою голову придурка», — продолжала шипеть бабка, видать, сама устала и Ниночка раскапризничалась. А девчонки у ёлки всё носились, прыгали, смотреть на них Вовчику было тошно. Пораскрывали свои подарки, жадно надкусывали конфеты, за обе щеки уплетали печенье из пачки, в зале запахло мандаринами.
