Аллейн бросил на нее быстрый взгляд:

— В старинной мебели?

— Я знаю, это кажется совершенным безумием, не правда ли? Я, так же, как и вы, повторила вопрос, и Герберт пояснил: «Я имею в виду антиквариат. Вроде того секретера, который находится в моем кабинете». А потом он нагнулся ко мне и спросил: «Как, по-вашему, он что-то знал об этом?» Я спросила: «Герберт, о чем вы говорите?», и он ответил: «Мне кажется, я схожу с ума. Я чувствую, что всю жизнь меня окружали предатели!» Эти слова прозвучали глупо, но они напугали меня. Я совсем потеряла голову и спросила, как может он такое говорить. Я сказала, что Бриджит всегда была предана нам, но он только расхохотался. «Ваша дочь! — воскликнул он. — Предана! Как вы думаете, насколько сильна ее преданность? Не хотите проверить?»

Леди Каррадос сжала руки.

— Он всегда недолюбливал Бриджи. Он ревновал меня к ней. Я помню однажды, года два назад, они сильно поссорились, и Герберт даже применил силу. Я никогда не узнала бы об этом, если бы случайно не зашла к ней в комнату и не увидела синяки у нее на руке. Мне кажется, он видит в ней отражение Пэдди. Родерик, как вам кажется, Герберту может быть известно о нас с Пэдди? Есть хотя бы малейшая вероятность, что шантажист написал ему?

— Это, конечно, возможно, — медленно проговорил Аллейн, — но мне кажется, это не укладывается в общую картину. Вы говорите, что это резкое изменение произошло в нем после того, как мисс Харрис и Бриджит заговорили о шантаже, а вы не смогли скрыть своего испуга?

— Да.

— А вам не кажется, что ваша реакция навела его на мысль, что вы сами являетесь жертвой шантажа?

— Не знаю. Безусловно, она навела его на какую-то ужасную мысль, — со слабой улыбкой заметила леди Каррадос. — Он в жутком состоянии, и это пугает меня.

— Ивлин, когда вы вышли за него замуж?

— Когда? Через два года после смерти Пэдди. Он и раньше хотел жениться на мне. Герберт — старинный друг моей семьи. Он всегда был привязан ко мне.

— Он никогда прежде не вел себя подобным образом?

— Нет. Конечно, у него тяжелый характер. Он очень обидчив. Он на восемнадцать лет старше меня и ненавидит, когда ему об этом напоминают. Приходится быть предельно тактичной. Возможно, он тщеславен. Я знаю, что Бриджи так думает. — Нежный, спокойный голос слегка дрогнул, а затем продолжил так же ровно: — Я полагаю, вас удивляет, почему я вышла за него замуж?

— Немного. Может быть, вы чувствовали, что вам нужна уверенность в завтрашнем дне. В вашей жизни уже было одно романтическое приключение.

— Именно. Но теперь я вижу, что была не права. Это было нечестно. Хотя Герберт прекрасно знал, что я не питаю к нему пылкой любви, и вел себя великодушно и по-рыцарски, он тем не менее не мог с этим смириться и с годами все больше и больше начинал вставать в позу мученика. Иногда это выглядит так жалко и по-детски. Он пытается привлечь мое внимание к своим мелким недомоганиям, смотрит на меня со страдальческим видом. К несчастью, это ужасно раздражает Бриджит. В то же время, хотя Герберт выглядит таким простым, на самом деле это далеко не так. Он буквально состоит из комплексов. Знаете, я думаю, что он до сих пор безумно ревнует меня к Пэдди.

— Вы часто виделись с ним, когда Пэдди был жив?

— Да. Боюсь, бедный Герберт видел себя в роли преданного, благородного друга, который и после моего замужества продолжал питать ко мне самые возвышенные чувства. Видите ли, я до сих пор все еще считаю себя женой Пэдди. Мы часто приглашали Герберта к себе. Он ужасно надоедал Пэдди, но при этом некоторые странности Герберта приводили Пэдди в восторг. Он от души потешался над ним. Конечно, это было очень дурно с его стороны, но он был таким веселым и обаятельным, что ему все прощалось. Абсолютно все.

— Да, я знаю.

— Герберт всегда любил подчеркнуть свое самопожертвование, и, конечно же, Пэдди это видел и поддразнивал меня на этот счет. Но я все равно была очень привязана к Герберту. Бедняга, он в то время был далеко не таким обидчивым и раздражительным. На самом деле, он был очень добр. Боюсь, что мы с Пэдди привыкли обращаться с ним довольно бесцеремонно.

— Вы уверены, что он ни о чем не подозревал?

— Абсолютно. В некотором смысле он был нашим ближайшим другом. Я уже рассказывала вам, что гостила у матери, когда Пэдди попал в катастрофу. Она сразу же позвонила Герберту, как только узнала о случившемся. Мы почти инстинктивно кинулись к нему за помощью. Он был у нас уже через несколько минут. Именно ему я обязана тем, что успела повидать Пэдди перед смертью.

Аллейн открыл было рот и тут же закрыл его. Леди Каррадос сидела, уставившись на огонь, и было видно, что она не понимала всей важности своего последнего заявления. Наконец Аллейн спросил:

— Каким образом?

— Разве я не говорила вам об этом? Именно Герберт отвез меня в тот день в Фальконбридж.

Был уже час ночи, когда Аллейн наконец проводил до такси леди Каррадос, Бриджит и Дональда, с облегчением закрыл за ними дверь и отправился спать. С момента смерти лорда Роберта Госпелла прошло менее двадцати четырех часов, но спустя такой короткий срок он уже держал в руках все, кроме одной, нити этого дела, одного из сложнейших, с которыми ему доводилось сталкиваться. Он лежал, пытаясь заснуть, и перед его мысленным взором проплывали фигуры главных действующих лиц, но их замысловатые движения мешали ему уловить общий рисунок танца. Вот в самом центре встретились Дональд и Бриджит; вот Уизерс, маячащий где-то в дальнем углу, повернулся к миссис Холкат-Хэккет; вот Ивлин Каррадос и ее муж плавно скользят спиной друг к другу. Сэр Даниэль Дэвидсон, похожий на сельского церемониймейстера, с огромной розой в петлице, делает большой круг, и еще один, и еще… Даймитри, словно вор, пробравшийся в самую середину танцующих, предлагает всем по бокалу шампанского. Вот степенно проплывает мисс Харрис, а старый генерал Холкат-Хэккет напряженно вглядывается в каждое лицо, словно разыскивая свою партнершу. Фигуры вращаются, вращаются все быстрее, быстрее, пока шум и неразбериха не становятся невыносимыми. И вдруг с ужасающей внезапностью все застывают на месте, и, прежде чем погрузиться в забытье, на какую-то долю секунды Аллейн увидел общий рисунок этого танца.

Коронерское следствие по делу лорда Роберта Госпелла состоялось на следующее утро, в одиннадцать часов. Самым примечательным в нем было то, что во время слушания дела из зала суда выдворили рекордное для этого здания количество зрителей. Коронер был упрямым, несговорчивым человеком, отличавшимся самым низким мнением об обществе с маленькой буквы и ядовитой ненавистью к Обществу с большой. Он страдал хроническим несварением желудка и необоснованной, но яростной убежденностью, что кто-то пытается обвести его вокруг пальца. Все заседание было скрашено его усилиями приуменьшить значимость всего происшедшего, когда он вспоминал о присутствующих в зале представителях высшего света, и преувеличить его, как только им овладевала мысль, что все случившееся есть прямое следствие образа жизни такого сорта людей. Тем не менее, если не считать этой его особенности, он был неплохим коронером. Сначала он вызвал присутствовавшего на официальном опознании Дональда, который, белый как мел, дал свои показания, удостоверяющие личность покойного. Затем он выслушал таксиста, подробно расспросив его о времени, месте и маршруте, которым он следовал в ту злополучную ночь, после чего был вызван Аллейн.

Аллейн рассказал о том, в каком положении он обнаружил тело, и о результатах предварительного осмотра. Четким официальным языком он описал повреждения, найденные им на теле своего друга. Следующим был доктор Кертис, доложивший о результатах вскрытия. Один из людей Даймитри дал показания о том, в какое время лорд Роберт покинул Марсдон-Хаус. После этого коронер бросил мстительный взгляд в сторону зала и сказал, что не видит смысла продолжать. Он обратился к присяжным со словами, не оставляющими ни малейшего сомнения в том, какого именно решения он ждет от них, и, когда это решение было должным образом вынесено, передал дело на доследование. В заключение, устремив зловещий взгляд на противоположную стену, он выразил соболезнование родственникам. Вся процедура заняла двадцать минут.