– Я вас таким шашлыком угощу! Каракумским!.. Ухо вам будут за едой резать – не почуете. – Старик наломал гребенщиковых прутьев и, ловко орудуя ножом, нанизал на них грудинку, вбил в землю, по краям костра, заостренные рогатины и укрепил на них деревянные шампуры с мясом. Поблескивая глазами, довольно потирал руки. – Забыл уж, когда и охотился… Всё в заботах да в хлопотах. Воду пускает один человек, землю засевает тысяча… Аксакалом величает меня народ, а это ноша нелегкая. Всех надо рассудить, примирить, добрый совет дать. А жители кочевья – из многих родов, бедных, разоренных басмачами. Но они никогда не давали нукеров врагам народа. Потому и впали в немилость у басмаческих главарей, а к советской власти пристать не успели. Так и болтаются меж двух берегов, словно хворост на бурливой стремнине Амударьи, – куда вынесет…
В воздухе вкусно запахло жареным мясом. Шаммы-ага, увидев, как Халлы Меле задвигал кадыком, глотая голодную слюну, улыбнулся, Ушак-ага засуетился, подошел к своей лошади, снял с крупа свернутую кошму и расстелил ее на песке.
– Мы хотели спрятаться от жизни. – Ушак-ага ловко перевернул шампур, прожаренное мясо покрылось аппетитной розоватой корочкой. – Хотели скрыться от басмачей и от Советов уйти. Да оказалось, третьего-то пути нет. Вот если бы советская власть не стригла бы нас под одну гребенку с кулаками-мироедами, мы бы за нее пошли. А против нее не ходили и не пойдем… Ты, сынок, малость рассеял туман в моей голове. Одно мы теперь уразумели: если нас советская власть не защитит, то Эшши-хан вырежет всех до единого.
– Советская власть защитит вас. – Таганов сел на кошму, придвинулся поближе к костру. – Она даст вам воду, землю, только возвращайтесь в свои аулы… И насчет гребенки вы правы. Перегнули кое-где палку. Но, разозлившись на блох, не спали весь халат… Советская власть – это мы с вами. Это вы, Ушак-ага, это и Шаммы-ага, это и Халлы Меле, и Тойли, и Пирджан – все трудовые люди, которые своими руками зарабатывают хлеб, кормят свою семью. Такие, как Эшши-хан, не только стряпней угощают, но и страной, краем своим потчуют.
– Да! – шумно вздохнул Ушак-ага. – Хозяйство у людей только стало налаживаться… А тут – все смешалось: один день в ауле красные, другой день – басмачи, голова кругом пошла. А куда бедному дайханину податься? Колодцы – у кого? У баев. Пастбища – у кого? Опять у баев. Кто большими отарами владеет? И тут баи.
– Верно говорите, аксакал, – почтительно произнес Таганов. – Вы тут в песках многого не знаете, о многом не слышали. Почему баи вновь подняли голову? Да потому, что нынешним летом правительство Туркменской республики приняло решение национализировать байские колодцы, то есть отобрать их и передать государству, народу. А у самых ярых врагов – баев, феодалов, поднявших руку на свой народ, советская власть отбирает скот, имущество, награбленное у простого люда… Где вы видели, чтобы баи богатства по доброй воле отдавали?
Халлы Меле, видя, что Ушак-ага заслушался Таганова, подошел к костру и с видом знатока произнес:
– Никак, аксакал, шашлык наш подгорает…
– Для кого как. – Ушак-ага ловко снял с жару один шампур с зарумянившимся шашлыком, придирчиво оглядел его и протянул Таганову. – Одни любят прожаренный, с корочкой, другие – с кровинкой…
Таганов взял из рук старика шампур и подал его Халлы Меле. Тот, не скрывая своего нетерпения, тут же принялся за еду.
– А по мне, все равно, – с набитым ртом, довольно улыбаясь, произнес Халлы Меле. – Лишь бы свежинка. Век не ел такого шашлыка!
– На здоровье, сынок! – Ушак-ага довольно улыбнулся, снимая с рогатин остальные шампуры. – Свежинку и беркут мой любит… Знаете, о чем я сегодня подумал? На охоте в своей хищной птице я увидел Эшши-хана, басмачей, а в джейране – себя, своих аульчан. Ведь растерзает, не пощадит, если мы ему в лапы дадимся…
Таганов уже вытирал руки, когда заметил, что Халлы Меле зачем-то скинул с себя халат и рубашку. Раздевшись до пояса, тот сказал:
– Смотри, Ушак-ага! Это сделал Эшши-хан… – Вся грудь Халлы Меле была в шрамах и рубцах, на спине – рваный след сквозной пулевой раны. – А я ведь когда-то ходил в его приближенных.
И Халлы Меле рассказал старику страшную историю шестилетней давности, приключившуюся с ним, джунаидовским нукером, которого Эшши-хан и Хырслан, растерзав, думая, что убили, оставили в пустыне на съедение зверям. Чекисты поведали старику и о том, с каким изощренным коварством Джунаид-хан расправился с родным братом Шаммы-ага – Аманли Белетом, его женой и одним сыном, – второго сына, Черкеза, он похитил и переправил за кордон. Ушак-ага был настолько потрясен всем услышанным, что даже не прикоснулся к еде.
С охоты возвращались к вечеру. Завидев аул, Ушак-ага натянул уздечку – серый, вздрагивая боками, остановился как вкопанный.
– Если нам сниматься, то надо… немедля. – Старейшина глухо прокашлялся. – Я не уверен, что в кочевье нет шпиона Эшши-хана… Откуда же они тогда разнюхали о нашем ауле?
– Снимайтесь, аксакал! – Таганов полез во внутренний карман, достал оттуда сложенный вчетверо листок, протянул его старику. – И как можно раньше. А эту бумажку отдадите в Ташаузе, в окружкоме, лично в руки… – И Таганов назвал фамилию ответственного работника. – Он все устроит, во всем поможет.
Ночью над пустыней замел афганец. Таганов долго ворочался, не мог уснуть: то ли мешала непогода, то ли слова о басмаческом шпионе вселили в него тревогу… Но смутное, неясное предчувствие чего-то недоброго не давало ему покоя до самой зари.
Утром Таганова разбудил Бегматов. Полусонный, с тяжелой от бессонницы головой, он едва взглянул на сумрачное лицо друга – и екнуло сердце.
– Что случилось?
– Опять Амир-бала бежал.
– Когда? Погоню послали?
– Ночью, перед афганцем. Бессмысленно искать его, ветер следы замел…
– Да-а-а… Что Хемра?
– Ничего не знает. А вот Тойли сказал, что Амир-бала за головой Эшши-хана поехал…
В тот же вечер такыр у Сапалы опустел. Его обитатели, погрузив свои кибитки на верблюдов, отправились на Ташауз. Вместе с ними ушел и Хемра.
Отряд Таганова, распрощавшись со скотоводами, по-прежнему держал путь на северо-запад, в глубь песков, где укрывались банды, сформированные Эшши-ханом и его приспешниками. Часом раньше Таганов снарядил в Ербент двух джигитов, которые повезли сообщение о побеге Амир-балы, об оперативной обстановке в районе действия чекистского отряда, о встрече с кочевым аулом. В Ербенте стоял красноармейский гарнизон, который был связан с Ашхабадом по рации, туда нередко прилетали краснозвездные аэропланы.
Что рождает добро
У Адама и Евы было два сына: старший – Каин и младший – Авель. Авель пас овец, Каин обрабатывал землю. Однажды Каин принес в дар Богу плоды земли, Авель от стада своего посвятил ему первородных ягнят. Бог Яхве благосклонно принял дары Авеля, а на подношения Каина даже не посмотрел.
Каин сильно разгневался, и лицо его помрачнело. Тогда Яхве спросил Каина: «Отчего поникло лицо твое? Если будешь творить добро, – жертва твоя будет принята, если же будешь творить зло, у порога твоего станет грех, а ты в своей алчности не сумеешь совладать с собой и впадешь в него».
Каин, однако, не внял предостережению. Снедаемый завистью, он заманил Авеля в поле и коварно убил его. Когда свершилось преступление, Бог обратился к Каину: «Где Авель, брат твой?» А Каин ответил: «Не знаю, разве я сторож брату моему?» Тогда Бог сказал в великом гневе: «Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли».
И Бог проклял Каина на вечное изгнание. И Каин, прячась от Яхве, отправился в скитание и поселился на земле Нод, к востоку от Эдема…
Библейское сказание
Зеленокрылый аэроплан с красной звездой на фюзеляже, вспугивая коней и верблюдов, низко закружил над отрядом и приземлился на такыре. Из кабины выбрались двое, в черных кожанках, летных шлемах и больших автомобильных очках. Один из них, что постарше, с короткими усиками, средних лет, представился: «Пилот Чернов!» – и вручил Таганову пакет. Второй, помоложе, поприветствовав издали, – это был бортмеханик, – взобрался на крыло самолета и стал копаться в моторе.
