— Кэл, не делайте из еды культа, — говорю я.

Никогда не была фанаткой «Фактора страха», и Кэлвиновы манипуляции окончательно отбили у меня аппетит.

Регина и Паоло никого и ничего вокруг не замечают. А Кэлвин слушает да ест. Я тоже поневоле слушаю:

— Мне очень нравится все, что вы делаете, мистер Паоло.

Паоло краснеет:

— Можете называть меня просто Паоло.

— Как я волновалась, когда узнала о пожаре! Вы ведь могли пострадать.

— Паоло не умрет.

Итальянский акцент становится заметнее — верный признак, что Паоло старается произвести впечатление.

Регина, кажется, хочет что-то сказать, но опускает глазки в тарелку и начинает выводить узоры на рисе. Чтоб мне провалиться, если это не пронзенные портняжными иглами сердца.

Все ясно: с этого конца стола помощи ждать не приходится. Я пытаюсь отвлечь Кэлвина от еды (что весьма непросто):

— Скажите, Кэлвин, чем вы занимаетесь?

— Я веду дела о махинациях с ценными бумагами, а также дела инсайдеров, которые нарушили закон, для Комиссии по ценным бумагам.

Кэл произносит эту фразу не без труда — рот у него набит треской.

— Как интересно! — (Вранье.) — Я следила за процессом над Мартой Стюарт. — (Вранье.) — Просто потрясающе! — (Трижды вранье.)

Кэлвин прекращает жевать и вытирает пальцы салфеткой. Запомнить на будущее: обедая с Кэлвином, ни в коем случае не заказывать блюда, которые едят руками.

— Мы стараемся пресечь коррупцию на корню.

— Наверное, дела инсайдеров вести очень трудно?

— Отнюдь. Как правило, там все ясно как день. Инсайдеры обычно горят на тайных соглашениях. А я всего лишь выполняю свою работу.

— Выходит, вы охраняете закон и порядок в сфере ценных бумаг?

— Так оно и есть, крошка.

— А бывает, что во время процессов осуждают невиновных?

— Сплошь и рядом.

— И как вы только выдерживаете такую психологическую нагрузку? У меня бы сердце разорвалось. — (Вранье.) — Неужели вы после этого можете спать спокойно?

— Нет, конечно, приходится принимать снотворное, — ухмыляется Кэлвин.

Я натягиваю улыбку.

— А сейчас вы какое дело ведете?

— Некая стриптизерша встречается с неким брокером, а у босса этого брокера есть жена, у жены — парикмахерша, у парикмахерши — двоюродная сестра. Так вот эта сестра работает в парижском доме моделей. Брокер рассказывает своей стриптизерше, что на следующей неделе «Таймс» собирается назвать некий плащ хитом сезона. Стриптизерша рассказывает своему клиенту, тот — своей любовнице. К понедельнику стоимость плаща вырастает на шестьдесят семь процентов. И тут, ни днем раньше, ни днем позже, «Пост» публикует досье на дизайнера злополучного плаща. Он республиканец, придерживается традиционной ориентации и считает, что ОМП [оружие массового поражения (иногда полезно смотреть Си-эн-эн). — Примеч. Ви.] просто необходимо. На складах пылится чертова куча розовых плащей тайваньского производства. Наши проныры устроили демпинг за день до публикации в «Пост». Поганые журналюги никогда не умели держать язык за зубами. Ну ничего, — Кэлвин шарахает себя жирным кулаком по мясистой ладони, — они у меня попляшут!

— Так значит, во всем виноват брокер?

Я делаю вид, что сражена наповал умом Кэлвина.

— Верно. Жаль, конечно, что придется распрощаться со стариной Элом. Он был моим брокером больше двадцати лет. Теперь я вынужден его уволить.

Я пытаюсь запомнить сказанное, несмотря на то что мне совершенно незачем забивать голову такой ерундой. Оказывается, все более чем серьезно. Если бы Кэл принадлежал к моему типу мужчин, я бы просто переспала с ним, а потом устроила бы ему выборочную амнезию. Но Кэл сильно смахивает на Джаббу из «Звездных войн», а у меня отвращение к беспозвоночным, даже куда более мелким. Вдобавок я лишилась способности вызывать какую бы то ни было амнезию, так что придется задействовать мозги.

— Выходит, он не передавал вам конфиденциальную информацию?

В голове уже начинает формироваться план.

Кэлвин засовывает большие пальцы в карманы брюк, и я отвожу взгляд — вдруг он вообразит, что я интересуюсь?

— Нет, не передавал. Думаю, это стриптизерша его подставила и сбила с толку.

Бедняга Кэл, наверное, ему никогда не приходилось иметь дело со стриптизершами. Я делаю глупое лицо законопослушной гражданки — надеюсь, Кэлу это нравится.

— Ах, Кэл, в наше время так легко ошибиться в человеке!

— Это вы верно подметили. А все жадность. Я думал, такого, как в восьмидесятые, уже не будет, но нет — дух Гордона Гекко[23] живехонек.

— Вы, должно быть, любите свою работу?

Кэлвин кивает.

— Да, моя работа мне по душе. Ви, знаете что? У вас славная компания.

Будь это кто-нибудь другой, я бы приняла такие слова за лесть. Но Кэл? Разве он умеет льстить?

Пора уходить. Я понимаю, что выбора у меня нет.

— Кэл, вы ведь поможете с аукционом?

— Конечно! Буду просто счастлив!

Я беру чек, и Кэлвин хлопает меня по заднице.

— Черт меня побери, если у вас не самая классная попка на Восточном побережье. Люблю, когда у женщины есть за что подержаться.

Мне хочется дать ему по рукам, но я сдерживаю порыв. От того, что Кэлвину по вкусу моя задница, ничуть не легче.

В субботу звонит Натаниэль и приглашает на следующий день в кино. Я отказываюсь — я с ума схожу по Натаниэлю и именно поэтому должна прятаться от него, пока моя задница снова не придет в норму (мнение Кэлвина не в счет).

— На днях мы обязательно куда-нибудь сходим.

Я стараюсь говорить беззаботным тоном. Натаниэль, кажется, не очень-то верит.

Всю субботу я рефлексирую по поводу своего второго уровня и задницы объемом тридцать семь дюймов. Жуть. С горя я приглашаю Эми на чай в «Плаза». Официант нас игнорирует. Будь я на третьем уровне, он бы у меня носился, как жесть по ветру, но в моем положении остается только терпеливо ждать. Потом мы с мамулей идем в «Прада». Продавщицы при нашем появлении не выказывают энтузиазма. Я убеждаю себя, что это они от зависти — им ведь известно, кто я такая. Я меряю брюки, и мымра с бейджиком «Менеджер торгового зала» ехидно предлагает эти брюки выпустить в районе задницы. Повезло ей, что я не на третьем уровне. Мы гордо удаляемся.

Вечером я иду в «Замшу» и отрываюсь, словно сейчас 1999 год и задницу еще не разнесло. Должна признаться, у меня нет отбоя от поклонников, и в воскресном выпуске «Пост» появляются четыре фото Обольстительной Ви с четырьмя мужчинами. Еще не все потеряно! Намек на неразборчивость в связях бизнесу только на пользу, а в моем положении нужно радоваться любой возможности повысить уровень продаж.

Я с нетерпением жду следующего дня — у меня партия в шахматы с Бланш. Она — словно сбитые сливки на подмоченном суфле моей жизни.

В парке я сразу замечаю Бланш — больше никто не додумался надеть вдовий траур и нацепить сотню браслетов из черного кварца. Зато сегодня на Бланш никаких колец.

— Бланш, что это с тобой? Черное тебе не идет. Где твое розовое платье?

Бланш плетется, шаркая, к шахматному столику. С прошлой недели она словно постарела на десять лет.

— Ви, я не могу поверить, что его больше нет.

— Зато ты сэкономишь десять баксов.

Бланш бросает на меня взгляд, означающий: «Иди к черту». Знала бы она, что я действительно к нему попаду! Я прикусываю язык.

Мы еле ползем по узкой дорожке, минуем карусель, откуда доносятся восторженные вопли мелюзги.

— Бланш, ты ведь не знаешь наверняка, что он умер. Может, он уехал к родственникам.

— Не ездил, не ездил, а тут вдруг уехал? Ты совсем не разбираешься в мужчинах, Ви.

Впереди маячат шахматные столики. Бланш, кажется, дурно, я поддерживаю ее под локоть — вдруг она упадет? Бланш поднимает голову, я отслеживаю ее взгляд. Юрий на своем обычном месте, ухмыляется, в брежневских бровях запутались солнечные лучи.