Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Провозвестница креста и защитница природы — уже две эти особенности делают ее гораздо выше Соломона. Но сначала кажется, что они принадлежат друг другу:

Царица Савская и Соломон
Кажутся единым целым;
По уму и красоте
Она божественное знамение,
А он человеческое чудо
По славе и мудрости,
И имея славу и мудрость,
Они кажутся единым целым.
Она в странах Востока
Держит в равновесии солнце,
Как он на вершинах Юга
Правит еще большим царством,
Присоединяя почести к почестям,
Они кажутся единым целым.

Но мы не даем себя обмануть, их единение отнюдь не однозначно, ведь царица характеризуется как «божественное знамение», тогда как о Соломоне сообщается только мирское. Пусть даже на первом плане стоит строительство храма, его право на власть и справедливость. Пусть даже все негативные качества царя Соломона — его ожесточенная борьба за трон, многоженство и идолопоклонство — по возможности затушевываются, все равно преобладает его мирской образ по сравнению с царицей, которая одна удостоена «божественной истины». И эта «божественная истина», высказанная в экстазе, снова вращается вокруг «тайны креста», величие которого пронизывает все слова царицы. Это открытое царицей знание является завуалированным центром всей драмы, оно относится к спасению и освобождению всех людей. По сравнению с этой ролью царицы значительно уменьшается величие Соломона. Разумеется, в конце Соломон тоже удостаивается открытия тайны креста, но все-таки именно царица делает «зрелым» дух Соломона.

Царица появляется как проводник и ознакомитель. Это уже было раньше, когда она вводила своими загадками в мир женского знания. Кальдерон тоже занимался загадками царицы, но только одной, уже знакомой нам загадкой о цветах. В этом виде знания Соломон изображается безупречным. Но что такое мирская загадка по сравнению с открытием божественной тайны, когда возвещается о «древе жизни»?

Кальдерон вывел на сцене еще одну, до сипе пор не упоминаемую роль царицы Савской. Она участвует в «соломоновом решении». Итак, царицу встречают два знаменитых персонажа-изгнанника из раннего периода израильского царства. Иоав, когда-то знаменитый полководец при Давиде, убил последнего восставшего сына царя Авессалома. А Симай проклял Давида и забросал его каменьями. Теперь им была обеспечена месть Соломона. Царица просит пощады для обоих. Но Соломон решает «по-соломоновски»: один из двух должен быть помилован, а один — казнен. Благодаря этому соблюдаются два принципа: справедливость и милосердие. Царица решает в пользу Иоава, который совершил убийство в состоянии помрачения, Соломон же решает в пользу Симая. Мирской ум Соломона, кажется, побеждает молящую о милости царицу. Но что это может значить по сравнению со «спасительным знанием» царицы, которому в конце концов вынужден подчиниться и Соломон? Принижением Соломона и однозначным возвышением царицы Кальдерон, этот драматург едва только зарождавшейся барочной религиозности, показывает путь царицы Савской в современность.

Так замыкается круг: величественная встреча царя и царицы на складной алтарной двери Гиберти и ее выдающаяся роль в пьесе Кальдерона являются яркими примерами значительности образа царицы Савской.

Об инсценировке совсем другого рода речь идет на картине почти неизвестного художника 17 в. Дитриха Поттгиссера. Самой значительной его картиной является портрет семьи Генриха де Гооте.

Хозяин дома одет Соломоном, а его супруга — царицей Савской. В этой костюмированной сцене, возможно, обыгрывается имя жены — Сибилла. Три мальчика и шесть девочек демонстрируют бюргерское семейное счастье, начинается семейный хоровод, в котором вряд ли уместна ясновидящая Сивилла. История посещения снизилась до уровня костюмированного спектакля; Соломон и царица служат для экзотической шутки с переодеванием.

Совсем иначе «уменьшает» значение царицы Савской одна из известнейших картин века барокко. В 1648 г. Клод Лоррен рисует «Отплытие царицы Савской».

Царица почти неузнаваема, и без названия едва ли можно угадать, что речь идет о ней. К тому же Лоррен сильно отклонился от библейского первоисточника, так как его темой является не караванный путь, а отъезд царицы в путешествие по морю. Она выходит из дворца, напоминающего венецианские здания. Сундуки и лари перевозятся в похожих на гондолы лодках. Но люди, включая царицу, уменьшены почти до размера миниатюры. Лоррен не старался передать художественными средствами сюжет картины. Отплытие царицы он использовал в качестве предлога для изображения великолепия природы: восход солнца, медленно освещающий сумерки ночи. Золотистый теплый блеск начинает обволакивать темную патину ночного пейзажа. Два монументальных здания подкрепляют это впечатление. Тогда как храм на левой стороне еще погружен в сумерки, царский дворец отражает сияние восходящего солнца.

«Царица с Востока» получила до сих пор не встречающуюся реализацию. Ее личная сущность как бы «обезличена», растворилась в лучах восходящего солнца. Царица кажется также «поглощенной» в борьбе света и тьмы, но ощущения драмы нет. В деловитой беготне наступают будни, одни фигуры окутаны сумерками, другие залиты светом. Там снуют и медлят, здороваются и прощаются, переносят поклажу на руках или тележках, начинается обывательская защищенная жизнь.

И все же легкое напряжение сквозит в этом утреннем пейзаже. По краям прочно и незыблемо стоят дворец и храм, но сундуки, лари и люди поплывут по обманчивой морской стихии, покинут безопасную гавань. Это произойдет скоро, за их спиной окажется надежный берег, а впереди — грозное бесконечное море. Спокойная жизнь — и тоска по неизведанному, мирное существование — и неизвестные дали, прочные стены — и мерцающие волны, прощание и отъезд — все погружено в восходящее царство света.

Как же произошло, что царица Савская перестает быть главным действующим лицом и растворяется в картине противоречивой жизни? Отдавшись на волю «романтической судьбы», она потеряла то, что укоренилось в легендах и закрепилось в мифах. У нее больше нет «характера». Но, создавая настроение, она приобретает особое очарование. Больше не имеют значения сковывающие традиции истолкования ее образа, царица становится предметом свободного полета фантазии.

Это кажется концом ее «биографии»: костюмированный персонаж и оживляющая фигура в живописи. Грядущая эпоха Просвещения, классицизма и революций не испытывала никакого интереса к мифу о ней. Только 19 в. снова открывает царицу, но — кого это удивит? — уже с новыми качествами.

Глава 19

ИСКУСИТЕЛЬНИЦА

Французский романист Гюстав Флобер в течение всей своей писательской жизни находился под влиянием царицы Савской. Но ее образ не окутан, как у Лоррена, сиянием света, а сгущен в черные фантасмагории. Трижды он брался за перо, чтобы литературно возродить к жизни царицу Савскую. Одним из его персонажей был святой Антоний, тот монах-отшельник, который в 4 в. в египетской пустыне посвятил свою жизнь аскезе и отречению от всего земного. Отказ от мира и всего того, что украшает жизнь — богатство и власть, дружба и любовь, — был одной стороной, которая привлекала Флобера в святом Антонии. Другой же стороной была необузданная фантазия, одолевавшая монаха.

Вот святой Антоний читает Библию, и со страниц поднимаются лица, которые кажутся фантасмагориями изголодавшейся души, плоти и крови. И его одолевают семь смертных грехов, а одним из самых грозных образов является царица Савская. Она, когда-то посетившая царя Соломона, предстает и перед отшельником Антонием. Но то, что она ему предлагает, не имеет ничего общего с приносящими благо дарами. Она — это сладострастие и разврат в одном лице — искушает аскета, говоря ему, чего он лишится, если отвергнет ее.

52
{"b":"194325","o":1}