—     

Тогда сделай милость, попроси ее отвезти запис­ку в русское посольство. Мне необходимо повидаться с Сурицем. Звонить, по понятным причинам, я бы не хотел.

Додд подошел к конторке и, набросав несколько слов на бланке, вложил его в конверт. Затем достал визитную карточку.

—     

Опять этот большевик! — миссис Додд была неприятно удивлена.— Ничего, кроме огорчений, это не принесет. Попомни мои слова... Ты же отдал ему ответ­ный визит?

—     

Что делать: протокол. Притом это было в про­шлом году.

—     

Подумай хорошенько, Уилл. Если не о нас, то хотя бы о президенте.

—     

Так надо, детка, поверь мне...

—     

Ну если ты уверен...— состроив выразительную гримасу, она взяла письмо.— Сказать, чтоб отдала в собственные руки?

—     

Если возможно, дорогая, но не обязательно. Спасибо тебе. Это действительно важно.

Марта Додд доехала до отеля «Адлон» и отпустила машину. Не стоило лишний раз привлекать внимание. Советское полпредство находилось в соседнем квартале, и спокойнее было пройтись пешком. Жизнь в Берлине многому научила.

—     

Полпред в настоящее время отсутствует,— рас­сматривая карточку чуть ли не на просвет, сказал де­журный и вызвал советника.

—     

Я дочь американского посла,— отрекомендо­валась она, отдавая письмо.

—     

На словах ваш отец ничего не просил передать?

—     

Нет, здесь все сказано. Он не хотел звонить.

—     

Все ясно, мисс Додд,— понимающе улыбнулся русский дипломат.— Скажите вашему отцу, что его будут ждать к семи часам. При всех обстоятель­ствах. Спасибо за вашу любезность.

—     

И вам спасибо.

Марта прошлась по аллее маркграфов. На зимнем фоне каменные фигуры выглядели довольно-таки нека­зисто. Особенно смешон был толстый господин в парике, горделиво попиравший корзину, наполненную сельско­хозяйственными плодами. Пришлось нагнуться, чтобы разобрать имя славного властителя Бранденбургской марки, олицетворявшего богиню изобилия.

В начале одиннадцатого приехал Липский. Додд поздравил его с присвоением посольского ранга. Когда было покончено со светскими любезностями, поляк попытался прозондировать почву.

—     

Опять пошли разговоры, будто бы Гитлер втихомолку готовит политический и военный договор с Советами. Вам ничего не известно?

—     

Я давно не виделся с господином Сурицем. В последний раз он с жаром высказывался в пользу советско-германских торговых связей, и у меня дейст­вительно возникло подозрение, что это неспроста. Но договоры с Францией и Чехословакией развеяли сомне­ния. В крайнем случае речь может идти о пакте в рамках коллективной безопасности, но Гитлер вряд ли на это пойдет. Мне приятно, господин Липский, что в Варшаве по достоинству оценили ваши усилия,— американский посол обдуманно намекнул на германо-польскую декла­рацию о «прочной дружбе».

—     

Это дело временное. Германия намерена аннек­сировать часть моей страны. Об этом ясно свидетель­ствуют карты, развешанные повсюду. Несколько дней назад я заявил новый протест, но так и не получил удовлетворительного ответа. Начав переговоры о тор­говле, русские и немцы были близки к военному союзу. Цель Гитлера — изолировать Францию. Если ратифи­кация сорвется, возможен любой сюрприз. Нечто вроде второго Рапалло.

—     

Не будем гадать,— тонко улыбнулся Додд.— Надеюсь, что полковник Бек сумеет вовремя сориенти­роваться.

Липский принужденно пожал плечами. Конечно, в глазах Америки позиция его страны выглядит ничуть не лучше, чем той же Франции или даже России. Все в конце концов преследуют собственные интересы. Но Соединенным Штатам с их высокомерным изоляцио­низмом едва ли пристало играть роль мирового блю­стителя нравственности. Светский человек, тем более посол, не должен позволять себе подобных намеков. Впрочем, что взять с профессора истории? Эти замше­лые интеллигенты мыслят абстрактными категория­ми прошедших веков.

Догадываясь, о чем примерно думает собеседник, Додд не спешил заполнить затянувшуюся паузу. Наблю­дая за поведением Липского, он пришел к заключению, что поляк не слишком сочувствует диктатуре полков- киков, хотя и не выказывает осуждения. Карьерный дипломат, он повинуется своему правительству и со­храняет внешнее беспристрастие, когда затрагиваются даже самые щекотливые вопросы.

Липский заерзал под изучающим, до неприличия пристальным взглядом американца.

—      

Почему люди так слепы, мистер Додд? — с непритворной горечью молвил польский посол.— Просто-таки не умеют видеть очевидных вещей или трусли­во отворачиваются. Да, у нас есть договор с Гитлером на десять лет, только я не поручусь даже за ближайшие два-три года. Мы значительно слабее Германии. Нам никогда за ней не угнаться. Они угрожают не только нам. Германия не ограничится тем, что вновь аннекси­рует большую часть Польши. Следом пойдут Эльзас-Лотарингия, Австрия и Чехословакия. И тогда рейх сможет контролировать Балканскую зону и всю Балтику. Если Гитлеру это удастся, вся Европа окажется в его власти. Что будет потом, знает только бог.

—     

По-моему, все было ясно еще в тридцать третьем году.

—     

У нас не оставалось другого выхода. Когда Герман Геринг охотился с моим министром в Беловеж­ской пуще, то без обиняков предложил совместно ударить по России.

—     

Чистейший блеф, особенно в то время.

—     

Откровенная провокация. Бек так это и расценил.

—     

Вы читали вчерашний выпуск «Фелькишер Беобахтер», господин Липский?

—     

Признаться, нет, еще не успел.

—       

Напрасно. Это газета самого Гитлера... Мое вни­мание привлекла корреспонденция из Будапешта. В ней говорится о притязаниях Венгрии и Польши на приграничные части Чехословакии. Что вы думаете по этому поводу? Немецкий журналист ссылается на заяв­ления компетентных лиц.

—     

Мне решительно ничего не известно,— Липский удивленно пожал плечами.— С чехами мы как-нибудь договоримся, а вот Советы, рейх... Трудно выбирать, что хуже, мистер Додд: Сцилла или Харибда. У Гер­мании нет общих границ с СССР. Путь на Москву снова пройдет по нашим костям.

—     

На Москву? Но только что вы выражали обеспо­коенность по поводу советско-германского сближения.

—     

Дружба хищников опаснее вражды. В Польше не забыли разделов. Для нас одинаково чреваты оба ва­рианта. Возьмите, к примеру, договор с чехами. Каким образом Красная Армия сможет прийти к ним на по­мощь? Мы никого не пропустим через свою территорию! Тухачевский уже однажды стоял под Варшавой, но господь бог и маршал Пилсудский сотворили чудо. Маршала, увы, с нами нет, а бог... Нет, мы не само­убийцы, чтоб позволить большевикам пройти через Польшу.

—     

Зачем заранее сжигать за собой мосты? — успо­коительно заметил Додд. Он сочувствовал Липскому, но не настолько, чтобы позволить водить себя за нос.— Жаль, что вы не успеваете следить за газетами. В се­годняшней «Берлинер цайтунг» есть сообщение о визите в Варшаву русского генерала.

—     

Как же! Иеронимус Уборевич! Персона очень нам хорошо известная. Его армия стоит у наших гра­ниц. Вооружены до зубов.

—     

В чем цель визита, если не секрет?

—     

Какие секреты от вас, господин посол?.. Он едет к чехам, у них же теперь такая дружба. У нас только гостит. Конечно, генеральный штаб его принимает. Сосед все-таки. Как у них говорится, худой мир лучше доброй ссоры.

Часы в гостиной пробили вторую четверть. Скоро должны были приехать Гогенцоллерны. Пожалуй, не стоит им встречаться здесь с польским послом.

—     

Теперь я значительно лучше понимаю ситуа­цию,— сказал Додд на прощание.

Липский не сообщил ему ничего нового. Но было любопытно выслушать человека, который содейство­вал заключению унизительного для Франции пакта. Додд записал разговор по свежим следам! Не столько для отчета, сколько для истории. Ведь все рано или поздно становится историей, даже собственная жизнь.