– Дезертирство? – прозвучал недовольный голос Глабра, – он перешел на сторону врага!

– Ты можешь это доказать? – спросил Лидон.

– Мне достаточно слов Остория. Марианец устроил засаду на его отряд.

– Один?

– Нет! – раздраженно огрызнулся Глабр, – с легионерами, которых Сулла столь неосмотрительно отдал под начало этой вероломной мрази!

– Тебе не кажется это странным? Личная неприязнь это одно, но как центурион, к которому все относятся настороженно, подбил на мятеж солдат?

– Хочешь найти ему оправдание, Лидон? – прошипел Глабр, – ищешь мотивы? Их у него более, чем достаточно!

– Возможно. Но пока я могу судить о них лишь с твоих слов.

– А их тебе недостаточно?

Лидон вздохнул и спокойным терпеливым голосом сказал:

– Позволь мне продолжить работу, Клавдий. Рвение, с которым ты жаждешь прикончить этого человека, не приносит пользы следствию, а мне еще многое предстоит выяснить. Твою версию я внимательно выслушал, теперь хочу узнать его.

– Зачем?! – вскричал Глабр, – чего тут еще выяснять? Марианец трижды заслужил смерть!

– Если бы речь шла о банальном дезертирстве легионера, то ты, как заместитель Луска, мог бы осудить его, – повысив голос, возразил Лидон, – но не в этом случае. Я вижу здесь дело государственной важности. Я должен знать все. Любую мелочь. Куда он пропал после того боя? Где провел эти четыре года? И почему мы находим его подле Сертория в компании киликийцев? Что они задумали, о чем договорились, какую роль в этом играют пираты?

Лидон перевел дух и закончил.

– Пожалуйста, не мешай мне, Клавдий. Ты же не хочешь, чтобы Луск узнал, что важному "языку" удалось, стараниями одного трибуна, унести в могилу тайну заговора против Республики?

Шел снег. Хлопья, крупные, как тополиный пух, неспешно парили в белом сумраке, пушистыми ноздреватыми рукавицами одеваясь на еловые лапы и голые ветки кустарника. Ноги вязли в мокрых липких сугробах. С каждым шагом идти все тяжелее. В этом году всего за одну ночь выпало столько снега, сколько в предыдущие несколько лет за всю зиму не бывало. Словно боги торопились укрыть саваном кровоточащую землю...

Берза знала, что в горы пришла война, но с ее уродливым ликом еще не сталкивалась. О нашествии и зверствах римлян девушке рассказал Веслев, охотник, один из немногих людей, состоявших в хороших отношениях с ее дедом, Даором. После смерти старика два года назад, Веслев продолжал изредка навещать Берзу. Говорил, что обещал деду присматривать за ней, звал жить к людям, но она не шла. Селяне-коматы побаивались ведьмы. Они удивились бы, узнав, что та боится их еще сильнее.

Через охотника девушка выменивала у коматов то немногое, что не могла добыть или сделать сама – соль, железные инструменты взамен износившихся. Асдула больше не появлялся и Берза, поначалу дрожавшая, как осиновый лист при мысли, что он снова заявится, понемногу успокоилась.

Жизнь ее, оправленная в обыденные дела и заботы, текла размеренно. Одиночество скрашивал Спарт, и девушка совершенно не задумывалась, что всему этому привычному житью может прийти конец.

В тот день она отправилась к глубокому оврагу в окрестностях Браддавы, Еловой Крепости. Склоны его густо заросли ольшаником, и Берза намеревалась набрать соплодий, отвар из которых, собранных в начале зимы, помогал при скорби животом.

На дне оврага весело журчал ручеек. Его тонкая нитка была еле заметна в густых бурых зарослях стерни, припорошенной снегом. Маленький ручеек, один шаг нужен, чтобы с берега на берег перебраться, а русло для себя прокопал внушительное. Он и в стужу-то совсем не замерзал, а сейчас и вовсе весело пел, радуясь теплой погоде. Что ему снег, хоть мокрый, хоть рассыпчато-колкий? Он лишь придаст ручью сил по весне, напоит собой.

Спустившись к ручью, Берза присела у воды, зачерпнула горстью. Чистая вода, студеная. На купающихся ветках кустов уже кое-где ледышки блестят. Вкусная вода, слегка соленая – это от того, что из глубины горы бьет родник. Там, в горе, чего только нет: и соль, и медь, и железо. А еще золото. Много золота во Фракии, да только не приносит оно горцам счастья.

Нарвав полный туесок темно-бурых одревесневших шишечек, Берза уже собиралась уходить, когда раздался громкий собачий лай. Девушка обернулась и увидела Спарта, который стоял на краю оврага, шагах в тридцати от нее. Пес подзывал хозяйку. Берза направилась к нему, пробираясь по глубоким сугробам через плотные заросли, и вдруг услышала всплеск.

Спарт продолжал лаять. Убедившись, что хозяйка идет за ним, он замолчал, повернулся и полез вниз. Девушка торопилась следом.

На дне оврага лежал человек. Он пытался ползти, но выходило плохо. Правая рука слепо, неловко искала, за что ухватиться. Поймав ветки куста, издавая глухое рычание, человек попытался подтянуться. Мокрые, облепленные снегом, ноги не двигались.

Было видно, что силы совсем оставили его, их хватило лишь на то, чтобы перевернуться с живота на бок и продвинуться вперед на полшага. На теле тускло поблескивала железная вязь. Кольчуга. Не охотник, стало быть.

Берза поспешила на помощь, не задумываясь, что человек в кольчуге может оказаться врагом. Она не делила людей на "своих" и "чужих". По правде, для нее все они были чужими. Но все же она не могла равнодушно пройти мимо. Так воспитал ее Даор. Дед бы не оставил раненого без помощи, несмотря на всю свою нелюдимость и злопамятность по отношению к коматам из окрестных деревень.

Пока девушка, не разбирая дороги, продиралась сквозь кусты, хлестко потчевавшие ее мокрыми ветками, раненный сделал еще рывок, очевидно, окончательно лишивший его сил. Он снова перевернулся на живот, правая рука, выпустив ветки, безвольно упала. Больше он не двигался.

Спарт подошел к человеку, ткнулся носом в руку. Пес поднял голову и посмотрел на Берзу. Потом понюхал воздух, обследовал бледно-красную дорожку, которая тянулась за раненым. Снова взглянул на хозяйку, фыркнул и, поскакал по сугробам к противоположному склону оврага. Там, шагах в тридцати выше по течению ручья, лежал, наполовину занесенный снегом, труп лошади. Берза коротко взглянула на него и больше не обращала внимания.

Девушка добралась до воина, присела рядом, осторожно тронула за железное плечо. Тот не шевелился. Берза, поднатужившись, осторожно перевернула его на спину. Воин даже не застонал. Глаза его были закрыты. Лицо, едва ли не белее снега, покрыто царапинами, вероятно от колючих веток. Грудь почти не взымалась. То, что он еще жив, выдавало лишь еле заметное облачко пара, появлявшееся при выдохе.

Человек был довольно молод, но Берза не назвала бы его юношей. Однако он оказался безбород, только короткая колючая щетина на щеках. Прежде Берза ни разу не видела мужей, которые брили бороды.

Одетая под кольчугу непривычного кроя темно-красная рубаха, достающая до колен, сочеталась со вполне обычными штанами, какие носят все горцы. Обувь странная – какие-то насквозь дырявые полусапожки из кожаных ремней. Толстые подошвы усеяны крупными немного выпуклыми металлическими нашлепками. Девушка не разбиралась в особенностях доспехов и не могла сказать, фракийская это броня или нет, но все в облике мужчины говорило за то, что это чужак.

На раненом не было живого места. Берза нашла кровоточащую прореху в кольчуге на правом боку. На правом бедре мясо рассечено чем-то острым. Рана длинная с ровными краями. Руки и ноги в ссадинах. Мужчина был без сознания. Он потерял много крови.

Вернулся Спарт, замер неподалеку в ожидании. Берза оторвала пару полос от подола рубахи мужчины, перевязала рану на ноге. Стараясь не слишком тревожить раненого, попыталась снять кольчугу. Не смогла. Посмотрела на Спарта.

– Ну и как его тащить?

На поясе у девушки висел небольшой топорик, нож и моток веревки. Она всегда так снаряжалась, когда уходила далеко от дома. Вот и пригодилось. Попросив прощения у Сабазия, Владыки жизни, Берза свалила пару молодых сосенок. Очистила их от сучьев, сделала волокушу. Осторожно перевалила на нее раненого, привязала куском веревки. Развязала свой пояс.