– Залдас прав, – сказал князь дарданов Кетрипор, – раз Дромихет просит помощи, значит, опасность велика.

– Князь, у гета просто разбежались люди, – возразил один из тех, кто призывал не бояться римлян, – он показал себя дрянным вождем, не умеющим удержать своих сторонников.

Несколько месяцев назад, еще до наступления самого длинного дня в году, здесь, в Скопах, в этой же самой храмине так же бурно, как и сейчас, протекал совет знати, на котором пришлый гет Дромихет убеждал князя дарданов совместно совершить набег на Македонию. Гет сулил богатую добычу, уверял, что противник слаб. Тарабосты поколебались, но не смогли преодолеть искушения. Гет не обманул. Дарданы довольно легко разбили войска римского наместника и захватили Гераклею-в-Линкестиде. Правда обещанных золотых гор им не досталось, но они не слишком огорчились: легкость победы и какая-никакая добыча порадовали, доведя самоуверенность тарабостов до поднебесных вершин. Они ходили именно в набег, но гет преследовал несколько иные цели. Происхождения он был незнатного, но изрядно возвысился на службе у Митридата. Теперь гет искал собственного удела, решив, что довольно послужил разным царям и князьям, пора и о себе подумать. Дарданы ушли в свои земли, а Дромихет остался в Гераклее. Своих сил у него было немного: горстка фракийцев, которыми он командовал у Митридата, большей частью бессы и меды, а также отряд его соплеменников-гетов.

– Никто никуда не разбежался, – сказал Залдас, посланник Дромихета.

– Да наплевать на Дромихета, – пренебрежительно бросил еще один из тарабостов, – зачем нам его спасать? Мы ему ничем не обязаны.

– А затем, почтенный Балан, – заявил князь, – что римляне не ограничатся наказанием гета.

– Верно, на нас полезут, – согласился с князем Пладомен.

Балан толкнул локтем соседа:

– Асдула, твое гнездо как раз по пути на Скопы будет. И Браддава еще.

Асдула, сидевший мрачнее тучи, погруженный в свои мысли, буркнул:

– Не допустит Гебелейзис...

Услышав имя бога-громовержца, Залдас усмехнулся. Он, как и его вождь Дромихет, был гетом, а многие геты отринули старых богов и поклонились обожествленному мудрецу Залмоксису. Во время грозы они стреляли из луков по тучам, дабы защитить нового бога от гнева Громовержца[89]. Этим они резко отличались от прочих фракийцев, которые гетов недолюбливали и считали дикарями.

– На богов надейся, да сам не плошай, – сказал Пладомен.

– Что же делать? – спросил Балан.

– Драться! – воскликнул Лангар, – разве можно договориться с римлянами? Они не простят нам Гераклею.

– Я предлагаю оставить все гнезда на границе, уйти всем народом в горы и бить римлян наскоками, в спину, не вступая в открытое сражение, – сказал осторожный Пладомен.

– Оставить границу? Моя Керсадава на границе! – Асдула вскочил, – сдать на разграбление римлянам?!

– И моя Браддава, – добавил встревоженный тарабост Девнет, – надо обороняться!

– Сколько у тебя воинов, почтенный Девнет? – спросил Медосад.

– Шесть или семь сотен наберу.

– Это, уважаемый, одна римская когорта.

– Меня поддержат! – Девнет посмотрел на Балана, но тот потупил взгляд.

Асдула переглянулся с Лангаром.

– Почтенный Лангар, ты среди нас самый доблестный воин, это всем известно. Скажи, как ты предлагаешь драться?

Лангар посмотрел на Асдулу, перевел взгляд на Девнета и ответил:

– Ни Браддава, ни Керсадава не имеют достаточных укреплений. Оба гнезда – деревянные. Римляне их просто спалят. Советую вам всем, тарабосты, немедленно стягивать своих людей к Скопам и здесь обороняться, под защитой каменных стен. Сам приду сюда немедленно и все мои двенадцать сотен.

– И ты предлагаешь оставить наши гнезда?!

– Я свое оставлю.

– Легко тебе говорить, Лангар, твое гнездо на северо-востоке. Может быть, римляне туда и не пойдут.

– Это еще не известно.

Тарабосты заговорили все разом:

– Надо послать гонца к синтам и медам, пусть помогут!

– С чего бы им помогать?

– Дромихет к ним тоже ездил и тарабост Сирош ходил с нами на Гераклею. Вот и намекнуть, что, дескать, римляне и на них зубы точат.

– Да синты сразу отрекутся от Сироша и выставят его римлянам, как паршивую овцу!

– А если римляне возьмут Скопы в осаду, как долго мы продержимся? Они будут безнаказанно грабить наши земли, а мы сожрем все припасы, начнется голод.

– И верно, что же делать?

– Надо часть войска оставить вне стен и римлян в спину бить.

– Правильно!

– И Скопы оставить? Ни за что!

– Вот как оно все обернулось, Лангар. Посажал римлян на кол, теперь свою задницу готовь.

– Я, почтенный Балан, живым по любому не дамся.

– Это, как боги присудят...

– Да и то верно, что с колами особо Дромихет усердствовал, мы-то что...

– Может, пронесет еще? Договоримся?

– Верно, верно, почтенные, это все гет зверствовал, надо так Сулле и сказать. Заплатим виру. Обойдется.

– Кого отправим послом-то?

– Я, пожалуй, поеду, – неожиданно заявил Асдула. Он осознал, что его крепость защищать никто не собирается, а она на одной из двух дорог в Скопы. Римляне ее точно сожгут, Лангар прав. А на переговорах, глядишь, что и выторговать удастся.

– Ты вызываешься, почтенный Асдула? – уточнил князь.

– Вызываюсь.

– Я бы поторопился, – с усмешкой сказал Залдас, – римляне славятся быстротой.

– Что же, – князь встал, – на том и порешим. Асдула едет послом к Сулле, а вы все, почтенные, поспешайте собирать ваши дружины и ведите к Скопам. Если с посольством неудача выйдет, бой здесь примем. Почтенного Лангара ставлю воеводой и моей правой рукой. Приказам его подчиняться, как моим.

– Не усидеть за стенами, – покачал головой Пладомен.

– Рановато, почтенный Пладомен, ты нас в бабы записал, – Лангар вытянул из ножен меч, – вот это у нас не тупее, чем у римлян. Еще посмотрим, чья возьмет.

Гигантская красная змея ползла на северо-запад, огибая закатные отроги горного хребта, тянущегося из самого сердца Фракии до Истмийского перешейка. Со стороны могло показаться, что змея движется неспешно, но те, кто в прошлом пытался бросить ей вызов, думая так, совершали большую ошибку. Змея покрывала в день двадцать римских миль и не было на свете силы, равной ей по мощи, способной двигаться столь же быстро.

От фессалийской Лариссы легионы шли на север, к городу Берея. Маршируя по дорогам Фессалии и Пиэрии, солдаты месили грязь: после октябрьских дождей, перепаханная копытами волов и лошадей земля изрядно раскисла. Это, тем не менее, не слишком задерживало римлян, ибо им не приходилось вытаскивать из каждой лужи обозные телеги, по причине отсутствия оных. Легионеры всю поклажу тащили на себе, развесив многочисленные корзинки и мешки на прочной палке с поперечиной, лежащей у каждого на правом плече. К этой же палке привязаны пара колов для палисада и два метательных копья-пилума. Кольчуга облегает тело – гораздо удобнее, чем тащить ее свернутую в мешке. Щит в кожаном чехле висит на левом плече, шлем у некоторых пристегнут на груди, но многие не пожелали его снять, прикрывая голову от дождя, который то стихал, то занимался с новой силой. Каждый контуберний нес и общие вещи, равномерно распределенные между солдатами: жернова для ручных мельниц, киркомотыги-долабры, лопаты, дернорезы, котелки.

В Берее змея выползет на дорогу, соединяющую Диррахий, лежащий на адриатическом побережье, с городами у моря Эгейского и Пропонтиды – Фессалониками, Амфиполем и Византием, и тогда движение легионов значительно ускорится. Мощеная камнем дорога появилась здесь пятнадцать лет назад, а строили ее сорок четыре года, начав прокладывать под руководством проконсула Гнея Эгнатия сразу после окончания Третьей Македонской войны. Эта важнейшая стратегическая артерия пролегала по самой границе подвластных Риму территорий, огибая с севера Орхидское озеро и проходя через Гераклею-в-Линкестиде, освобождать которую и направлялись легионы Луция Базилла.