– Однако следует проверить и западную.

– Следует, но только силами конной разведки.

– Хорошо. Командуй, Луций, но я остаюсь при своем мнении.

– Твое право. Нам следует принести жертвы и провести гадание. Когда мы выступим, в авангарде пойдут десятая и девятая когорты Второго Победоносного. Они вечно ползут в хвосте, пусть для разнообразия возглавят марш. Как сказал Сулла, следует упражнять солдат.

Село было большим, с десяток дворов, и род здесь жил зажиточный, богатый людьми. Дома стояли на возвышенности, огороженные обычным плетнем, человеку по грудь. Так живут не только дарданы, но и вообще все окрестные племена и даже на севере, у кельтов, схожий уклад. Землепашцы-коматы селятся родами по несколько семей. В случае опасности уходят в "гнездо" – крепость. Гнезда служат защитой сразу для нескольких родов, начальствует над которыми тарабост. В седые времена тарабостами звали уважаемых всеми старейшин, которых люди ставили над собой за мудрость. Сейчас все не так. Иные тарабосты кичатся родовитостью и славностью предков, сами являясь ничтожеством. Их власть и богатство зиждется на плечах пилеатов-дружинников, что оставив родной очаг, присягают на верность хозяину, который кормит их, одевает, дает оружие. Коматы платят тарабосту дань. Есть ли угроза, нет ли – платят все равно. Некоторые гнезда слабые, плохо укрепленные и правитель там из захудалых. Другие сильнее. Несколько гнезд образуют кольцо вокруг еще более мощного укрепления – города, где сидит князь, вождь всех дарданов.

С севера и запада к селу примыкали поля, лежащие под черным паром, дальше выпасы скота, все на вершинах и склонах бугров – как лоскутки одеяла небрежно брошенного на постель. Река, бегущая с востока на запад, отделяла от леса обширное пространство, расчищенное пятью поколениями здешних поселенцев. Возле села она делала крутой поворот к югу, пересекая дорогу на Скопы, пролегавшую по ее левому берегу в узкой полосе, огороженной с одной стороны частоколом вековых елей, а с другой – стремительным горным потоком, что примерно в трех римских милях ниже по течению сливался с полноводным Эригоном. Моста не было и любому путешественнику приходилось перебираться вброд. Дело это непростое, несмотря на то, что человеку здесь по колено почти в любом месте – речка быстрая, порожистая, дно каменистое, скользкое.

Собаки, как всегда, забеспокоились первыми, брехливым многоголосьем взбудоражив все село. Почувствовав неладное, люди высыпали из своих дворов, кто с рогатиной, кто с топором. Женщины подхватывали на руки маленьких детей.

На левом берегу появились всадники, около десятка. Они были одеты в шерстяные штаны и пестрые рубахи. На ногах сапоги, поршни, сандалии, на головах войлочные шапки. За спины, поверх плащей, украшенных вышитыми меандрами, треугольными волнами и крепостными зубцами, закинуты небольшие щиты в форме полумесяца, плетеные из лозы и обтянутые кожей.

Всадники остановились возле переправы, осматриваясь. Потом один спешился и, ведя коня в поводу, осторожно начал переходить через реку. Остальные последовали за ним.

За поворотом все явственнее ощущалось движение большой массы людей. Не только людей – отчетливо слышалось конское ржание, низкий рев быков, звон бубенцов и окрики всадников. Передовые еще не успели перебраться на правый берег, как из-за поворота появился пеший человек. Потом еще один. И еще. Всадники подгоняли сбившееся в кучу стадо быков, голов в сорок. Несколько упряжек волов тащили скрипучие телеги, подрагивавшие на неровностях усеянной щебнем дороги. За ними опять двигались люди. Сотни людей. Некоторые были одеты в безрукавки из волчьих шкур. У многих на шапках висели серые хвосты.

Даки шли, не скрываясь, толпой, без всякого строя, небрежно закинув на плечи копья, связки дротиков и длинные ромфайи – односторонне-заточенные прямые и слабо искривленные клинки, длиной в два локтя с соразмерной рукоятью. Щиты в руках или за спинами соседствовали с пузатыми мешками и корзинами. У одного из передних в корзине сидел гусь – только длинная шея торчала. Такой способ перемещения ему не нравился и он, время от времени, громким голосом высказывал недовольство.

Дорога на правом берегу огибала селение. К воротам, вверх по склону холма карабкалась узкая тропка. Даки мимо проходить, похоже, не собирались – всадники поднялись наверх. Встречать их вышли чуть ли не все жители села. Вышли с оружием.

– Ну что, селяне! – крикнул один из всадников, – вот и снова свиделись!

На его шее поблескивала золотом витая гривна, за спиной поперек конского крупа перекинута пара мешков, стянутых горловинами. Мешки подвязаны к нижней попоне, чтобы не слетели. К ним пристегнут кожаный панцирь, усеянный стальными пластинками. Висевший рядом бронзовый шлем с высокой загнутой вперед тульей и маской, искусно воспроизводившей человеческое лицо с усами и бородой, выдавал знатного. Вождь.

Коматы не отвечали, исподлобья взирая на даков, запрудивших реку.

– Чего молчите? – насмешливо спросил другой всадник, – не рады, что ли?

– Не рады, – вождь сам ответил товарищу, – смотри, как глядят. Не иначе, в гостеприимстве откажут.

– Чего вам надо? – спросил седой комат, вышедший вперед.

Вождь спрыгнул на землю и подошел к старейшине, заложив большие пальцы за дорогой пояс.

– Отблагодарить вас хотим, союзнички, за помощь. Поспели вы вовремя. Нечего сказать.

– О чем ты?

– Дромихет, он и в правду не понимает, – сказал дак, оставшийся сидеть верхом.

– Не понимаешь? Или гонца нашего к Кетрипору не видал?

– Был гонец, в Браддаву ускакал, а с какой вестью, тарабост мне в том ответа не держит. Чего назад ползете? Пинка вам дали? Вижу, не пустые идете, – старейшина покосился на стадо, которое в этот момент с громким мычанием переправлялось через реку.

Вождь дернул щекой.

– Спешим мы. Была бы хоть щепотка времени, я бы вас, тварей... – он замолчал, сжав пальцы правой руки в кулак и поднеся его к невозмутимому лицу старейшины.

Скрипнул зубами, повернулся, вскочил на коня.

– Ничего, старик, скоро узнаешь, любят ли боги предателей.

Дак злобно ударил пятками бока жеребца, тот обиженно заржал. Всадники спустились вниз и присоединились к колонне, которая, не задерживаясь, проползла мимо села и вскоре исчезла из виду: дорога завернула в лес.

Коматы недоуменно переглянулись.

– Чего это они, дядька Сар? – спросила одна из женщин, державшая на руках ребенка полутора лет. Еще один парнишка, постарше, цеплялся за подол.

– Видать, Гераклею не удержали, – ответил старик, – похватали, что смогли и драпают.

– От кого?

– От римлян, вестимо, – старейшина повернулся к мужикам, сжимавшим медвежьи рогатины, – Бебрус, надо бы засеку восстановить.

– Думаешь, отец, римляне следом пойдут?

– Пойдут. Наших толстозадых за набег наказывать. Вот только в первую руку нас спалят.

– Эх, знать бы, докуда время есть, – протянул голос в толпе.

– Поспешать надо, – ответил Сар.

Времени не было. Осторий почти настиг даков, отступавших по восточной дороге. Он и его люди видели совсем свежие следы большого отряда. Даки гнали стадо, тащили награбленное и потому шли не быстро. Скордиски обнаружили на дороге почти готовую засеку и возле нее шестерых молодых дарданов. Те, работу бросив, ударились было в бега, но один из них, совсем еще сопляк, сдуру пустил в сторону кельтов стрелу. Никакого вреда скордискам она не причинила, но разозлила их. Ауксилларии догнали дарданов и всех убили.

У пограничного села Осторий остановился и отправил одного из своих воинов назад, навстречу отставшим легионерам. Последнее время префект стал раздражителен и зол. Легкая рана в правом боку, возле подмышки, которой его наградил проклятый марианец, уже затягивалась, но сам факт ранения не в сече, а в поединке, Остория доводил до белого каления.