– Н-на, с-с-сука!
– Щиты сомкнуть! Стоять, шлюхины дети!
– Твою ма-а-а-ахргхх...
– Сервий!
– Ах-ха! Рома, иди сюда! Аоу!
– Аооуууу!
Видя, как беспомощно мечутся избиваемые римляне, варвары обстрелом не ограничились. Из кустов выскочил полуголый дак в волчьей шапке, вооруженный кривым мечом, который он держал двумя руками. Варвар подлетел к раненому коленопреклоненному легионеру, прятавшемуся за щитом, и обрушил клинок ему на голову. Удар пришелся в назатыльник шлема, прикрывающий шею. Голова осталась на плечах, однако солдат все равно упал. Шустрого варвара коротким точным выпадом сразил центурион, но сам в следующее мгновение схватился за древко дротика, вонзившегося в грудь. Фракийцы высыпали на дорогу, их число росло с каждой секундой. Завертелась рукопашная.
Разгром девятой когорты предопределили уже первые мгновения боя. Варвары резали римлян с невероятной быстротой, многие легионеры не успели даже мечи обнажить, замешкались, скидывая с плеч поклажу, одевая шлемы. Только два центуриона сумели сплотить вокруг себя несколько десятков солдат и, соорудив из щитов черепаший панцирь, успешно оборонялись. Волны варваров безсильно разбивались об одинокий утес, слишком маленький для спасения всей колонны.
Десятая когорта уже спешила на помощь. Легионеры, выставив вперед щиты, приближались к месту сражения бегом, стараясь при этом сохранять монолит.
– Ровнее строй! – кричал старший центурион.
– Разрывов не допускать! – вторил ему Север.
Глабр спешился, предпочитая надежную опору под ногами тряской спине жеребца, и укрылся за щитами солдат.
Широким фронтом атаковать невозможно. Римляне наступали не шеренгами, а колонной, по десять человек в ряд.
Даки, с остервенением добивающие остатки девятой когорты, казалось, только сейчас заметили нового противника и, извергнув из своих глоток волчий вой, без всякого порядка бросились на легионеров Гарсы.
Римляне, слитным движением, словно были одним существом, метнули пилумы, выкосившие особо ретивых "волчьих воинов". Двухлоктевые наконечники из мягкого железа на раз пронзали плетеные щиты. Застревая в них, пилумы очень усложняли фракийцам жизнь. Многие из варваров попросту лишились рук. К первой волне метательных копий, легионеры добавили вторую. Варвары замешкались. Солдаты обнажили мечи. Даки, в одночасье понесшие тяжелые потери, медлили. Несколько самых отчаянных без оглядки бросились в бой, вращая над головами двуручники. Север еще в самом начале своей восточной одиссеи познакомился с этим оружием, ромфайей, бывшей в ходу у союзных одрисов. Римляне называли его "румпией".
Даки налетели на стену римлян, но те устояли. Заученными движениями легионеры кололи поверх щитов и в ноги, напирали безостановочно, не давая дакам охватить бока колонны, особенно правый, самый уязвимый. Варвары схлынули и обратились в бегство. Предположив, что оно притворное, Гарса не кинулся сломя голову вслед. Римляне, теперь уже неспешно, шли вперед, переступая через убитых варваров и методично приканчивая еще живых.
Осторию, совершенно неожиданно для него, приходилось непросто. Селяне, которых он полагал легкой добычей, бились за свои дома со звериным остервенением. Скордисков было чуть больше, чем мужчин-дарданов, считая сопливых мальчишек и стариков, но противника они недооценили. Коматы дрались отчаянно. Нескольких кельтов надели на рогатины и посекли топорами. Их стаскивали с лошадей и насмерть забивали дрекольем, вырывая из рук мечи. Коню Остория подсекли ноги, и префект полетел на землю. Меч не выронил, перекатился на спину, затем на бок. Мгновенно сориентировался, увернулся от удара оглоблей и рассек мечом противнику ногу. Затем префект пружинисто вскочил и взмахом снизу вверх прочертил на груди очередного комата кровавую полосу.
Одна из высоких соломенных крыш вспыхнула: внутри разрушили очаг. Огонь перекинулся на соседние дома. Несколько дарданов, через задние калитки, проломы в плетне, выпускали наружу женщин и детей, щитами прикрывая их от огня и мечей кельтов.
К Осторию подбежал легионер.
– Префект, ты нужен трибуну! Варвары отступают! Уйдут в горы – не догоним! Трибун приказал преследовать!
– Проклятье! – недовольно рявкнул Осторий и скомандовал по-гречески, – Сенакул, возьми половину бойцов и скачи к трибуну, мы тут закончим. Ивомаг, куда смотришь?! Вон бабы бегут! Хватай их, чтоб ни одна не ушла!
С десяток конников, стоптав мужиков-защитников, помчались вслед за женщинами, бегущими через поле в лес. Скордиски возбужденно улюлюкали в охотничьем азарте...
Даки бежали в лес, забираясь вверх по склону горы. Глабр отправил было в погоню скордисков, чтобы те связали врага боем и дали подойти легионерам, но быстро убедился, что затея бредовая: по склону, да по бурелому верхом не поскачешь. Поймав пару варваров, ауксилларии вернулись.
Легионеры, соблюдая меры предосторожности, собирали тела погибших товарищей. Потери были чудовищны. От девятой когорты осталось в строю не больше пятидесяти человек. Около двухсот раненных и более трехсот пятидесяти в покойниках. Убито двадцать три ауксиллария, больше трети. Погиб Попедий. А результат? Мертвых даков полторы сотни. Селян семь десятков. Победа, хуже пирровой...
Трибун был легко ранен в плечо случайной стрелой еще в самом начале боя. Всю сечу торчала, а он даже не заметил. Пока ее извлекали, пока промывали рану, перевязывали, Клавдий сидел с каменным лицом. Нет, сейчас он вовсе не был спокоен и невозмутим. Осознав масштабы случившегося, трибун потерял дар речи. Сулла охотно возвышал способных командиров, но и безжалостно карал. За меньшее.
Десятая когорта, вступившая в бой в правильном строю, почти не пострадала. В центурии Севера пять человек получили ранения, не тяжелые. При перекличке не отозвался Реметалк. Оставив центурию на Барбата, Север направился к догорающему селу. Там бродило несколько скордисков, разыскивавших своих товарищей. Еще два варвара-ауксиллария отрубали головы мертвым дарданам и складывали их в большой мешок. Квинт некоторое время оторопело следил за ними. Из глубин памяти всплыло: галлы отрезают головы поверженных врагов и очень гордятся этими трофеями. На центуриона скордиски даже не взглянули, негромко переговариваясь на своем языке. Север отвернулся. Мертвым уже все равно.
Здесь некуда ногу поставить, не наступив на чье-нибудь тело. Мужчины, женщины, дети, лежали посреди дымящихся развалин. Воняло гарью, кое-где еще потрескивало пламя. Трех дней еще не прошло, а картина повторилась. Только создатели у нее теперь другие...
Было трудно дышать, Квинт прикрыл нос и рот краем плаща. Под ногами кто-то скулил. Пес, каким-то чудом уцелевший, взъерошенный и несчастный, облизывал лицо ребенка, в мертвых, остекленевших глазах которого отражалось небо. Пес не понимал, что его друг никогда уже не встанет, как и его мать, братья и сестры, лежащие здесь же. Как и отец, отсеченная правая рука которого мертвой хваткой сжимает топорище. Все, все мертвы...
За черной стеной одного из домов раздавалось мерное возбужденное уханье. Центурион пошел туда и увидел скордиска, повалившего на землю женщину в разорванной рубашке. Штаны варвара были спущены до колен, и задница судорожно дергалась вверх-вниз. Квинт рванулся было оттащить насильника, но тут его взгляд упал на лицо женщины и центурион, споткнувшись, бессильно опустил руки. Ей уже было не больно. Глаза застыли навсегда. Горло перерезано... Варвар продолжал пыхтеть. Квинта передернуло.
Под телом одной из женщин, лежавшей лицом вниз со страшной рубленой раной через всю спину, копошился какой-то сверток. Квинт осторожно достал его. Младенец. Он, почему-то, не плакал, только таращил на центуриона голубые глазенки. Север, стоял, как истукан, не зная, что же ему теперь делать с ребенком. Один из скордисков что-то сказал на своем языке, обращаясь к центуриону. Его товарищ перевел по-гречески:
– Он говорит, чего возиться. За ногу возьми, да об угол...
