Архелай, не отрываясь, чуть исподлобья, смотрел прямо в глаза Сулле. Римлянин высоко вздернул массивный подбородок, взирая на стратега, как бы свысока. Они остановили коней на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Оба не произнесли ни слова. Солдаты, на каждой из сторон, затаили дыхание, погрузив весь мир в мертвую тишину, в которой даже негромкое фырканье коней никто не замечал.

Архелай не выдержал борьбу взглядов и вновь скосил глаза на строй легионеров позади Суллы. Губы римлянина тронула еле заметная улыбка.

– Радуйся, могучий Сулла, – наконец нарушил молчание стратег.

– И ты радуйся, храбрый Архелай, – по-гречески ответил на приветствие Луций Корнелий.

– Я рад, что слова моего посланника достигли твоих ушей.

– Признаться, я был немало удивлен, что столь ожидаемое мною предложение, доставил от тебя не воин твоей свиты, а какой-то купец. Неужели и ты поверил в россказни о том, что Сулла в гневе казнит послов? Это все неправда и домыслы досужих людей.

– Приятно слышать, – процедил Архелай.

Сулла вновь замолчал, с улыбкой продолжая жечь стратега взглядом. Архелай непроизвольно дернул щекой.

– Не кажется ли тебе, Сулла, что эта война несколько затянулась?

– Не кажется. Я сражаюсь в Греции всего год. Бывали войны и подольше, – насмешливо ответил римлянин.

– Сгорели цветущие города, пролились реки крови твоих и моих воинов. Не стоит ли нам уже прекратить бессмысленную бойню?

– Разве она бессмысленна? Я полагаю, она преисполнена глубочайшего смысла и является справедливым актом возмездия за все бесчинства, что учинил твой царь в дружественных Риму землях. Если ты не можешь более сопротивляться, сдавайся и будешь прощен. Возможно, даже Митридат сможет заслужить наше снисхождение, если немедленно сложит оружие.

Архелай скрипнул зубами и, подъехав вплотную к Сулле, негромко проговорил:

– Прошу тебя, позволь мне сохранить лицо.

Сулла немного помолчал, обдумывая слова стратега, потом неспешно кивнул.

– Хорошо. Я прикажу поставить здесь, вне лагеря, шатер для переговоров. Продолжим их без посторонних глаз.

Сулла не посчитал нужным беседовать с Архелаем с глазу на глаз. В шатре, помимо полководцев присутствовали два его легата: Мурена и Гортензий. Стратег возразить не осмелился. Сулла и легаты расселись за столом на походных стульях, такой же предложили и "гостю". Он расположился напротив. Как обвиняемый перед судом.

– Итак, ты предлагаешь мир, Архелай? – начал Сулла.

Стратег кивнул.

– Разве ты уполномочен обсуждать условия мира? Я полагаю, мы можем обговорить лишь сдачу твоей армии. Если от нее что-то осталось.

Архелай прокашлялся.

– Ты болен?

– Простыл немного, Осенние ветра.

– Я прикажу, чтобы мой личный врач осмотрел тебя.

– Благодарю, не думаю, что это стоит твоего беспокойства.

– Позволь мне решать. Ты же не военнопленный, ты – гость. И посол. Я правильно понимаю?

– Да, Сулла, я хочу обговорить условия мира. Я буду говорить от имени моего царя. Хотя, разумеется, в известных рамках.

– Что же, рад слышать, продолжай.

Стратег кашлянул снова, помолчал немного, собираясь с мыслями.

– Ты победил. Мои войска полностью повержены. Мы сдаемся. Мы согласны заплатить контрибуцию, которую ты назначишь. Мы не будем возражать, если ты оставишь в Элладе свои гарнизоны, сколько захочешь. Мы не претендуем на Элладу.

– Взамен?

– Взамен ты соглашаешься не иметь претензий в Азии.

Легаты зароптали. Сулла вскочил, вышел из-за стола и прошелся рядом с сидящим Архелаем, заложив руки за спину. Его губы были поджаты, как у обиженного ребенка, подбородок выпятился вперед.

– Какая наглость! – наконец выдохнул римлянин.

– Тебе мало? – удивленно спросил Архелай, – назови свою цену.

Сулла, меривший шатер широкими шагами, резко остановился.

– Ты еще будешь торговаться со мной, как на рынке?! В моей власти развесить всех вас на крестах, вдоль дороги, которую строят мои люди. Или на колы посадить, как любят делать фракийцы!

– Ты только что назвал меня гостем, – спокойно ответил стратег.

Сулла промолчал, сверкая молниями из глаз.

– Чем плохо наше предложение? – спросил Архелай, – разве нет у тебя других дел? Твоя родина, как мне известно, захвачена твоими же политическим противниками. Я полагал, что тебе не терпится разделаться с ними. Мы предлагаем тебе не только контрибуцию, но и наши войска, которых, поверь у нас еще немало в Азии. Понтийские воины помогут тебе разбить твоих врагов. Ты даже можешь стать царем.

– Царем?! – воскликнул Сулла. Лицо его побагровело.

– Корнелий... – осторожно подал голос встревоженный Мурена.

Сулла кинул на него взгляд, потом посмотрел на Архелая.

– Я предлагаю тебе, стратег, иное. Переходи на нашу сторону, стань другом Рима. Мы поможем тебе свергнуть Митридата, который тянет Понт и завоеванные им страны в бездонную пучину войны. Ты мог бы принести мир всем этим землям.

Архелай помрачнел.

– Я не стану предателем.

– Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царя-варвара, не соглашаешься на постыдное дело даже ради таких великих благ, а со мною, Суллою, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве? Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от многотысячного войска, два дня прятался в Орхоменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей!

Стратег повесил голову.

– Прости меня.

Сулла нависал над ним, как Олимпийский бог над ничтожным смертным.

– Вот мои условия: ты передашь нам все свои корабли, с припасами, снаряжением, а так же гребцами, которых мы будем считать военнопленными и используем по собственному разумению. Понт заплатит контрибуцию в две тысячи талантов[80]. Митридат уйдет из нашей провинции Азия и Пафлагонии. Вернет Вифинию Никомеду, откажется от Каппадокии в пользу Ариобарзана. Мы же милостиво оставляем ему прочие владения и нарекаем другом и союзником Рима.

Архелай побледнел.

– Не чрезмерные требования? – участливо поинтересовался Сулла.

– Н-нет, – стратег довольно быстро овладел собой, – мне кажется, нет. Но я не могу гарантировать, что с ними согласится царь.

– Отправь гонца к царю.

Архелай встал.

– Я так и поступлю.

– Советую не откладывать, – закончил переговоры Сулла.

Воссоединение всех трех частей сулланской армии состоялось в Лариссе за три дня до октябрьских календ[81]. В этот день проконсул с тремя легионами прибыл к лагерю Гальбы и Базилла, в котором за неделю до того появился Лукулл, представлявший часть, хоть и самую меньшую количественно, но не менее прославленную победами.

День был объявлен праздничным и легионы, почти в полном составе построились за лагерной стеной. Нестроевые, в числе которых толкался Север, выглядывали из-за частокола и заполонили сторожевые башни, возведенные по всем правилам фортификационного искусства. Лагерь строился, как зимний, долговременный, с внушительными укреплениями.

Стоял чудовищный шум и гам, приходилось кричать, чтобы услышать собственный голос. Солдаты всех пяти легионов и ауксилларии славили Корнелия Суллу, императора, чей вороной ступал по жидкой дорожной грязи величественнее, чем по мостовой Священной улицы, ведущей на Капитолий. Север подумал, что кое-кто уже завтра, вооружившись кирками и лопатами, приступит к делу более привычному для любого легионера, чем собственно война – строительству очередной мощеной камнем дороги.

В лагере он, Барбат и остальные участники злополучного посольства, коих в живых осталось общим числом семеро, пользовались полной свободой, но наружу их не выпускали. Сейчас, выбравшись в толчее на ту сторону стены, на внешний вал, Квинт подумал было о том, что неплохо бы попытаться незаметно бежать, но быстро отмел эту мысль. Ничего не выйдет, вся округа заполнена дозорами и фуражирами. Не скрыться. А когда поймают, вот тогда точно крест. Между тем сейчас есть шанс избежать подобного финала, как-никак, в битве при Лекте он проявил себя весьма неплохо. Будь, что будет.