– Мой отказ... Ты как всегда деликатен, и как всегда беспощаден, старый друг. Ищи, Киаксар. Из этой западни мы выберемся. Или не выберемся. Но тогда нам будет все равно. А если выберемся, то нужно возобновить связи с Италией.

– Я ищу, государь.

Над крепостной стеной появилась деревянная балка, на конце которой висел прокопченный дымящийся бронзовый котел. Веревки, привязанные к нему, натянулись, котел накренился, и через край полилось кипящее масло. Следом бросили дымящуюся головню. Винея, крыша, укрывающая стенобитный таран, была защищена мешками с песком. Масло, попав на край крыши, воспламенилось от головни, взметнув язык пламени до самых зубцов крепостной стены. Вспыхнула мешковина и жуткое черное варево, перемешанное с песком, потекло между щелей грубо сколоченной крыши, попадая на незащищенные головы, плечи и руки людей, толкавших колеса. Вопли ошпаренных заставили вздрогнуть древние стены, не видевшие прежде такой жути. Обожжённые катались по земле и корчились в агонии. Несколько человек, спасаясь, выбежали из-под крыши, но защитники только того и ждали: с расстояния в двадцать-тридцать шагов из тугих азиатских луков промахнуться мог только совсем уж косорукий неумеха, а таких на привратной башне не нашлось. Здесь стояли лучшие воины.

После того, как часть песка просыпалась, винея сильно накренилась. Со стены немедленно столкнули здоровенный камень, потом еще один. Второго удара крыша не выдержала и с треском рассыпалась, задавив насмерть остатки обслуги стенобитной машины.

– Таран разрушен!

Человек в дорогих доспехах и бронзовом шлеме с высокой загнутой вперед тульей спешил к легату, наблюдавшему за штурмом из-за палисада. Приблизившись, он приподнял искусно выполненную маску, защищающую лицо, и прокричал:

– Таран! Таран разрушен!

Фимбрия, лицо которого побелело от ярости, прорычал в ответ, брызгая слюной:

– Срань ты бесполезная, Аполлодор! Твои бездельники вообще на что-нибудь годятся?!

Аполлодор из Кизика, стратег вифинцев, присоединившихся к Фимбрии, сбивчиво оправдывался:

– Это все доски, гнилые доски. Эти сараи годились только на дрова, ты так подгонял нас, что мы никак не успевали...

– Да мне насрать!

– ...разжиться хорошей древесиной...

– Куском щебня твой таран развалили!

– Господин...

– Иди к воронам, Аполлодор! Строй новый!

Плюясь и бранясь, Фимбрия удалился в свою палатку. За ним последовал Носач. Через полчаса Гай Флавий выглянул наружу и приказал дежурному тессерарию[59]:

– Севера ко мне.

В тот день Квинт отвечал за посты. Все шесть легионных трибунов занимались этим по очереди. Едва начало светать, Север вышел из своей палатки, а возле нее уже сидел на перевернутой корзине тессератий. Звали его Луцием Барбатом, и он был в легионе главным источником сплетен, слухов и новостей. Такие люди, которые знают все про всех, нередко раздражают окружающих, но к Барбату солдаты относились с симпатией. Был он парнем веселым, жизнерадостным, знал много разнообразных баек, имел отлично подвешенный язык. Про таких говорят – душа компании.

Квинт заметил рядом с тессерарием деревянное ведро.

– Это что у тебя тут? Вода? Полей-ка на руки.

Префект стянул тунику через голову. Вода была холодной.

– Давай теперь, на шею лей. Ага, хор-р-рошо!

Квинт довольно фыркал и отплевывался. Закончив, потряс головой, как пес, прогоняя воду из волос. Оделся.

Барбат протянул ему покрытую воском дощечку-тессеру, от которой и произошло название его должности. Север раскрыл половинки тессеры, между которыми обнаружилось заложенное стило, костяная палочка для письма и задумался.

– Ну что у нас вчера было? "Слава Мария"? Кто хоть придумал-то такое? Магий что-ли? "Слава Магия" видать хотел, да постеснялся.

Луцием Магием звали трибуна легиона Близнецов, второго из легионов Фимбрии, названного так, поскольку он был образован слиянием двух других расформированных соединений. Накануне Магий, согласно очереди, распоряжался постами.

– Давай-ка что-нибудь поинтереснее родим, – сказал префект, выводя буквы по воску, – "кап-кан... для..."

Север сложил дощечку и протянул тессерарию:

– Пароль на сегодня – "Капкан для Диониса".

– Намек на этого, что-ли? – Барбат мотнул головой в сторону крепостной стены Питаны.

– На этого.

В Понтийском царстве полагалось считать, что Митридат есть воплощение Диониса.

– А не боишься?

– Кого?

– Диониса.

– Митридата?

– Нет, того Диониса, – тессерарий указал рукой на небо.

– Не боюсь. Свободен, тессерарий!

Барбат отсалютовал и мгновенно скрылся. Север посмотрел на башни Питаны. Вспомнилось недавнее воодушевление:

"На Пергам! Захватим Митридата!"

Ага, захватили.

К полудню, когда Фимбрия предпринял первую попытку подвести к воротам таран, Север в лагере отсутствовал, с тремя десятками всадников объезжал окрестности. Когда вернулся, проехав через Десятинные ворота, первым, кого встретил, помимо часовых, оказался все тот же вездесущий Барбат.

– Командир, легат тебя зовет!

Север кивнул, спрыгнул с коня и отдал поводья Луцию. Тессерарий за минуту умудрился пересказать префекту подробности сегодняшней неудачи с тараном, используя всего три слова, в которых, однако, содержался целый ворох разнообразных смыслов. Картина происшествия прямо-таки цвела кровавыми подробностями.

На входе в палатку легата префект нос к носу столкнулся с вышедшим из нее Титом Сергием. Примипил как-то странно взглянул на Квинта и, раздраженно пробурчав себе под нос нечто нечленораздельное, привычным для себя широким шагом удалился. Север удивленно посмотрел ему вслед и вошел внутрь.

– Садись, – пригласил легат.

Фимбрия сидел за походным столиком и что-то писал на папирусе. Префект сел на складной табурет и терпеливо ждал.

– Митридат заперт в портовом городе, – Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.

Север кивнул.

– Чего киваешь? Ну, и что из этого следует?

– Что следует? – префект все еще не понимал цели вызова.

– Следует то, что он не заперт.

– У него нет кораблей, – возразил Север.

– Да? Совсем, нисколько? Ты там, через стену видишь, что пирсы пусты, и никто на суда не грузится, собираясь свалить на все четыре стороны?

– Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.

– Разведка утверждает и кое-что другое, – раздался знакомый голос из-за спины.

Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Реметалк. Префект, войдя, не заметил его.

– Что именно?

– Митридат посылал гонцов еще из Пергама. Мы перехватили одного. Наверняка он не единственный. Это не считая голубей. Гонцы к Неоптолему и Зеникету.

– К Зеникету? Кто такой Зеникет?

– Я рад, – сказал Фимбрия, – что тебе не надо рассказывать, кто такой Неоптолем. А Зеникет, это один царек с Пиратского берега.

– Я бы не стал говорить о нем столь пренебрежительно, – сказал разведчик.

– И откуда ты такие слова-то знаешь...

– Значит, Гай Флавий, ты думаешь, что скоро корабли у Митридата будут? – спросил Север.

– Молодец, – одобрительно кивнул легат, – всегда ценил тебя за быструю соображалку. Будут. Скоро.

– Разве Неоптолема не связывает Сулла?

– А как он его свяжет? Сулла – сухопутный зверь. Неоптолем – морской. Если кто и держит Суллу, так это Архелай.

– Что же, значит надо штурмовать город, иначе царь улизнет.

– Штурмова-ать... – мрачно протянул Фимбрия, – не очень-то пока выходит... Перед тобой тут побывал Тит Сергий, он мне доходчиво объяснил, как сложно будет взять Питану. Да я не слепой, и сам это вижу. Хотя, признаюсь, первый порыв был – штурмовать.

– Первая лепешка вышла комом, – спокойно сказал перфект, – вспомни, у Риднака нас тоже поначалу ударили по носу, но потом...