— Ну, Уильям, скажешь тоже! — ворковала Хелен возле аппарата. — Я буду в Чикаго на следующей неделе, не сомневайся. Да, все в порядке. Скоро увидимся, котик.

— Тьфу! — не сдержалась Элис.

— Для Лизабет это лучший выход, — сказал Джон. — У нас совесть чиста.

— Так ведь сколько пришлось ждать! — Элис выронила стакан. — Мы поставили ее на очередь полгода назад.

— Она — не единственная Екатерина Великая, таких было не менее тысячи. Одна вчера скончалась. Теперь на трон взойдет Лизабет. Ее правление будет не слишком разумным и не слишком удачным, но принесет ей счастье.

У переговорного устройства Хелен чмокнула воздух и надула влажные, ярко-красные губки.

— Ты же знаешь, — Она закрыла глаза, — Люблю, люблю тебя, Уильям! — Ее приглушенные слова летели сквозь миллионы космических миль.

— Время! — прокричали по селектору. — Подготовиться к посадке!

Джон вскочил с кресла и напоследок нервно закурил; по его лицу пробежала судорога.

Императрица Екатерина обвела взглядом всех троих. Она увидела, что Элис тупо и безмолвно пьет, Джон давит подошвами окурки. А Хелен разлеглась на дерматиновой кушетке, что-то бормочет и оглаживает трубку.

Потом Джон приблизился к окошку ее камеры. Она не ответила на его приветствие. Ведь он ей не верил.

— Иногда я задумываюсь: как мы окончим свои дни? — попросту сказал он, глядя на Екатерину. — Меня, наверное, ждет такой планетоид, где я буду с утра до вечера сжигать игровые автоматы. Для начала порублю их топором, оболью керосином — и можно поджигать. А Элис? Не попадет ли она на планету, где волнуются океаны джина и текут реки хереса? А Хелен? Не иначе как ей уготовано место, где тысячами обитают молодые красавцы. И никто ее не осудит.

Прозвенел звонок.

— Астероид Тридцать шесть! Посадка! Посадка! Просьба не задерживаться!

Джон поспешил к Элис:

— Прекрати пить.

Потом обернулся к Хелен:

— Кончай болтать, мы идем на посадку! — Она не послушалась, и он вырвал у нее аппарат.

Императрица Екатерина как должное приняла почести, оказанные ей по прибытии. Улицы были запружены народом, золоченые кареты стояли наготове, в воздухе реяли стяги, где-то играл оркестр, палили пушки. На глаза навернулись слезы. В нее поверили! Здесь ее сторонники, кругом улыбчивые лица, народ облачен в подобающие случаю нарядные одежды. В конце перспективы стоит ее дворец.

— Государыня Екатерина!

— Ваше императорское величество! Добро пожаловать!

— Ах, ваше величество!

— Я долго отсутствовала, — воскликнула Екатерина, пряча в ладонях заплаканное лицо.

Вскоре она расправила плечи. И наконец-то заговорила царственным тоном:

— Долго, неимоверно долго. Теперь я вернулась. Славно, как славно возвратиться домой!

— Ваше величество, ваше величество!

Прежде чем усадить ее в карету, подданные целовали ей руки. Она, улыбаясь и смеясь, потребовала вина. Ей подали огромные кубки с чистыми, как слеза, напитками. Сделав пару глотков, она бросила хрустальный кубок прямо на мостовую! Играл оркестр, били барабаны, гремел салют! Лошади гарцевали, французский и английский посланники заняли свои места, и тогда Екатерина, не говоря ни слова, обернулась, чтобы окинуть прощальным взглядом корабль, доставивший ее в родные места. Краткая пауза принесла с собой безмолвие и легкую грусть. Из открытого иллюминатора неустанно махали трое — мужчина и две женщины.

— Что это за господа, ваше величество? — заинтересовался испанский посланник.

— Кто их разберет, — шепнула Екатерина.

— Откуда они родом?

— Из далеких чужих краев.

— Они вам знакомы, ваше величество?

— Знакомы? — Она уже вытянула руку, чтобы помахать в ответ, но передумала. — Нет. Вряд ли. Странные люди. Блаженные. Из глубокой древности, из зловещих мест. Определенно, все трое — умалишенные. Этот субъект возится с потешными машинами, одна его спутница без устали долдонит в трубку несусветные речи, а другая предается возлияниям, не зная меры. Буйнопомешанные, не иначе.

Ее взгляд потускнел. Но она быстро собралась с мыслями и махнула рукой свите.

— Сделайте им предупреждение!

— Простите, ваше величество?

— Предупредите: им дается ровно час, чтобы убраться из Санкт-Петербурга!

— Слушаюсь, ваше величество!

— Чужакам здесь не место, понятно?

— Так точно, ваше величество!

Карета двинулась вдоль перспективы. Лошади гарцевали, толпа ревела, оркестр играл марш, а серебристый корабль оставался позади.

Больше она не оборачивалась, хотя мужской голос из иллюминатора надрывался: «Прощай! Прощай!» Эти слова тонули в ликовании восторженной толпы, которая подступала со всех сторон и, обволакивая ее счастьем, кричала:

— Государыня Екатерина, государыня Екатерина, матушка императрица!

Свое медленно шли вдоль по улице и спокойно беседовали. Обоим было лет по тридцать пять, и для десяти часов вечера оба были примечательно трезвы.

— Но почему в такую рань? — спросил Смит.

— Потому, — ответил Брэйлинг.

— В кои-то веки выбрался, и уже в десять — домой.

— Наверное, нервы пошаливают.

— Странно, как тебе это вообще удалось. Я тебя десять лет пытаюсь вытащить посидеть со стаканчиком. А стоило тебе вырваться, и ты настаиваешь, что должен вернуться в такую рань.

— Боюсь спугнуть удачу, — отозвался Брэйлинг.

— Что ты сделал — подсыпал жене снотворною в кофе?

— Нет, это было бы непорядочно. Сам скоро увидишь.

Они свернули за угол.

— По правде говоря, Брэйлинг… не хотел бы я этого касаться, но ты с ней натерпелся. Можешь не признаваться, но твой брак был сплошным кошмаром, верно?

— Я бы не сказал.

— Выплыло ведь, как она заставила тебя жениться. Помнишь, в 1979 году, когда ты собирался в Рио…

— Милый Рио. Собирался, да так и не съездил.

— Помнишь, как она порвала на себе одежду, растрепала волосы и пригрозила вызвать полицию, если ты не женишься?

— Она всегда была нервной, Смит, пойми.

— Это просто подлость, Ты не любил ее. Хоть это ты ей сказал?

— Припоминаю, что даже настаивал.

— И все-таки женился.

— Мне приходилось думать о своем бизнесе и о матери с отцом. Такой скандал их убил бы.

— И так уже десять лет.

— Да, — произнес Брэйлинг; взгляд его серых глаз был тверд. — Но я думаю, все еще переменится. Думаю, мои ожидания сбудутся. Взгляни.

Он продемонстрировал длинный синий билет.

— Да это же билет до Рио на четверг!

— Да. Наконец-то я поеду.

— Но это же просто замечательно! Ты-то заслужил! А она не станет возражать? Скандалить?

Брэйлинг нервно улыбнулся:

— Она не узнает, что я уехал. Я вернусь через месяц, и никто ничего не проведает, кроме тебя.

— Вот бы и мне с тобой, — вздохнул Смит.

— Бедняга Смит. Твоя семейная жизнь тоже не сахар, верно?

— Пожалуй, ведь у моей жены все с перебором. Я хочу сказать, когда ты женат уже десять лет, как-то не ждешь, чтобы твоя жена торчала у тебя на коленях каждый вечер битых два часа, по десять раз на дню звонила тебе на работу и лепетала, как девочка. Я все думаю — может, она умственно отсталая?

— Ты, Смит, никогда не отличался воображением. Вот и мой дом. Ну как, хочешь узнать мой секрет? Как мне удалось вырваться сегодня.

— А ты и правда скажешь?

— Посмотри наверх, — сказал Брэйлинг.

Оба уставились в темноту.

В окне прямо над ними, на втором этаже, появилась тень. Человек лет тридцати пяти с висками, тронутыми сединой, грустными серыми глазами и реденькими усиками глянул на них с высоты.

— Да это же ты! — воскликнул Смит.

— Ш-ш-ш, не так громко.

Брэйлинг помахал рукой. Человек в окне понимающе кивнул и исчез.

— Наверное, я спятил, — пожаловался Смит.

— Погоди минутку.

Они ждали.