Противоположность восточно-азиатскому типу основателя манихейства представляют два портрета манихейских избранных, также из Кучи. Здесь черты лица носят явственный западно-азиатский характер.

Стиль и манера изображения миниатюр сходны с настенными росписями, так что Jle Кок имел полное право сказать: «Настенные росписи — это просто увеличенные миниатюры или же миниатюры — это уменьшенные росписи». Так как мы уже видели, что как в эллинистической, так и в иудейской области прообразом для фресок являлась миниатюра, то же отношение, возможно, соблюдалось и в манихейском искусстве.

В мусульманской миниатюре присутствуют некоторые, очевидно, христианские мотивы. Среди них есть картина, которая — как можно было бы подумать — изображает Дцама и Еву в райском саду. Если рассматривать эту сцену, можно было бы предположить, что видишь Бога- Отца, прогуливающегося в саду с Адамом и Евой и ведущего с ними беседу. Однако манускрипт, иллюстрацией к которому служит эта миниатюра, не содержит никаких сообщений об иудейской или христианской религии, а миниатюра освещает зороастрийский мифологический рассказ о первой паре людей, Машъя и Машъенаг, которые 50 лет счастливо жили без еды и питья. Однако затем в облике почтенного старца им явился Ахриман и уговорил их съесть плоды с дерева. Он даже сам подал им пример, и как только он съел плод, он превратился в прекрасного юношу. Такой легенды никогда не существовало в христианской религии, и, если мы присмотримся ближе, мы откроем, что Ахриман держит в руке плод фаната, в то время как у Евы мы видим обычное яблоко. Китайская стилизация ландшафта также указывает на восточное происхождение этого иконографического мотива. Таким образом, представляется невозможным, чтобы эта миниатюра могла иметь истоки в христианском искусстве, как невозможно и то, что за ней стоит мусульманская художественная традиция, так как подобный мотив отсутствует и в ней.

Другая картина на христианский сюжет, где отсутствует традиционная христианская форма, — это миниатюра, изображающая крещение Христа. На ней представлен центральноазиатский антропологический тип; необычайно большие сапоги, идентичные изображенным на миниатюре, обнаруживают в Туркестане. Голубь, парящий над сценой, кажется сделанным из латуни. Ни христианское, ни мусульманское искусство не могут быть прообразами этого изображения. Поразительно также то, что Иисус, в отличие от христианского искусства, крестится нагим. Однако так как Иисус в манихейской системе занимает, как мы видели, особое положение, манихейские художники должны были выработать свою особую традицию, если было необходимо изобразить на картине отдельные эпизоды из евангельских преданий о жизни Иисуса. Достоверность этому предположению придает тот факт, что в данном случае перед нами картина, которая несет на себе отпечаток манихейского искусства. Таково мнение сэра Томаса Арнольдса, чью теорию мы изложили здесь. Он приводит также другие примеры того, что иконографические мотивы и художественные образы, так же, как и определенные орнаменты перешли из манихейской миниатюры в мусульманскую. В своей аргументации он особенно настойчиво подчеркивает, что мусульманское искусство было лишено собственной традиции в области живописи. Мусульманский художник должен был опираться либо на византийско-сирийскую, то есть христианскую, либо на манихейскую традицию. Критерием, который показывает, что происхождение мусульманской миниатюры с ветхо- и новозаветными мотивами следует искать вне христианского искусства, является следующее обстоятельство, говорит Арнольде: если трактовка мотива настолько чужда христианской традиции, что в этом случае мы должны предполагать посредничество со стороны манихейства. Конечно, манихейское искусство, со своей стороны, много способствовало тому, что парфян- ско-сасанидская художественная традиция еще долго существовала в мусульманском искусстве.

Самое позднее в конце жизни Мани манихейство достигло окрестностей Иордана; ибо в 274 году сообщается, что один ветеран по имени Акуас принес манихейское учение из Месопотамии в Элевтерополис (Epi- phanius, Panarion LXVI 1). Епифаний, кроме того, утверждает, что Мани сам посылал учеников в Иерусалим, чтобы купить христианские книги, которые — после некоторой переработки — были включены в состав собственных писаний Мани (Panarion LXVI 5). Епифаний добавляет, что Фома, апостол Мани, проповедовал манихейское учение в Иудее (Panarion LXVI 5, 3f.). Также мы узнаем, что Мани отправил своих учеников Фому в Сирию, а Герму в Египет. Позднее, по нашим сведениям, Фома также прибыл в Египет (Acta Archelai, Kap. LXIV).

Известно, что манихейство уже к 261 году распространилось в Египте. Дело в том, что этой первой миссией руководил епископ Адда, который в изобилии располагал книгами, предназначенными для широкой пропаганды учения (ср. выше с. 59–60). В нашем распоряжении имеется заметка философа Александра из Ликополя, в которой говорится, что первым манихеем, который пришел «к нам», был некий Пап. Только после него пришел Фома и «некоторые другие после них» (Contra Manichaei opin., Kap. 2). Можно предположить, что, когда Александр писал свое полемическое сочинение против манихеев, т. е. около 300 г. н. э., в Египте, где проживал Александр, уже было довольно большое количество последователей Мани. Ибо иначе не было бы необходимости его писать.

Из Египта манихейство распространилось в Северную Африку и Испанию, из Сирии через Малую Азию в Грецию, Иллирию, Италию и Галлию. Впрочем, вполне вероятно, что в западные провинции, Галлию и Испанию, манихейская миссия проникла как северным, так и южным путем. Здесь, на западе, где манихейские миссионеры пропагандировали свое учение в пределах Римской империи, манихейству пришлось уже с самого начала столкнуться с сильнейшим сопротивлением не только со стороны христианской церкви, которая видела в религии Мани опасного соперника, но и со стороны римской государственной власти. Император Диоклетиан в 297 году выпустил свой знаменитый эдикт против манихеев, направленный проконсулу Африки, Юлиану. Император почувствовал, что манихеи, как новое и нежданное чудовище, порожденное враждебным римлянам персидским народом, ворвались в ойкумену и творят там многие преступления. Они подрывают основы спокойного общежития, и следует опасаться, что они попытаются с помощью своих отвратительных обычаев и безумных законов персов, как ужасным ядом, заразитьлюдей более невинной природы, спокойный римский народ, и даже всю ойкумену. Поэтому Диоклетиан предписывает чрезвычайные меры: предводители и сочинители должны быть сожжены вместе с их писаниями, сподвижники наказаны лишением жизни, а их собственность конфискована в пользу государства.

Так как Диоклетиан из-за войны с царем Нарсесом живо воспринимал политико-военное противостояние с сасанидским Ираном, высказанная им позиция вполне объяснима, исходя уже из общих военных и политических соображений, ибо он явственно рассматривал манихейство как «секту», происходящую из Ирана. При этом представляется нелишним обратить внимание на то, что римской стороной с чрезвычайной ясностью был распознан иранский характер системы Мани. Манихейство в действительности всегда рассматривалось на западе как персидское религиозное учение, как религия персов, постоянно враждующих с Римом, adversaria nobis gens путы (враги нашего рода), по выражению Диоклетиана. Таким образом, уже одно иранское происхождение делало новую религию опасной для спокойствия империи. Характерно и несколько странно то, что император беспощадно карал манихеев за maleficium, то есть за колдовство.

Однако к этому добавляется еще одно особое обстоятельство. Дело в том, что в 297 году Египет находился в состоянии восстания против Рима, и вполне можно предположить, что к этому восстанию, используя экономические трудности, население подстрекали проживавшие там манихеи. Нужно заметить, что, вероятнее всего, манихеи спланировали свои действия, согласовав их с сасанидским царем Нарсесом, правившим с 293 г. Этот царь известен в манихейской традиции как яростный гонитель манихейской религии. Одновременно в качестве защитника преследуемых манихеев упоминается арабский князь Амр ибн Ади, царь Хиры, правивший приблизительно с 270 по 300 гг. н. э. Послом Амра к Нарсесу называют ученика Мани Инная. Если манихеи после 293 года активно содействовали восстанию в Египте, должно быть, между Нарсесом и их братьями по вере в сасанидском государстве состоялось примирение. Могли Амр быть посредником в этом примирении с Нарсесом? И была ли ценой этого манихейская пропаганда восстания в Египте? Это вопросы, на которые мы еще не можем дать ответа.