Экс-чемпион мира поместил в газете «Нью-Йорк таймс» путаную и противоречивую статью, в которой пытался дискредитировать достижения нового чемпиона мира. Капабланка писал:
"Это была жестокая борьба, и Алехин вышел из нее победителем, главным образом потому, что сумел использовать все преимущества, какие оказались на его стороне. За весь матч он упустил один-два шанса, в то время как я — добрый десяток. Упущенных мною возможностей хватило бы на выигрыш не одного, а двух матчей. Дебют Алехин разыгрывал очень хорошо, но не лучше, а возможно, и хуже меня. Миттельшпиль он проводил в общем хорошо, но иногда проявлял явную слабость. Лучше всего Алехин играл эндшпиль, где он сильнее, чем в других стадиях партии. Алехин не показал комбинационного дарования — может быть, потому, что в этом я всегда был наиболее силен и в настоящее время не так ослабел, как в других областях.
В общем моя игра, несомненно, ослабела по сравнению даже с недавним прошлым, хотя знаний и опыта у меня прибавилось. Матч показал, что я не тот, каким был прежде: когда мог вступать в борьбу без всякой подготовки. Мне ясно, что в будущем для достижения успеха я должен буду выступать вполне подготовленным — как физически, так и интеллектуально. Задолго до соревнования нужно будет придерживаться соответствующего режима. Я утерял ту громадную сопротивляемость, которая столько раз помогала мне раньше. Такая подготовка требует большой самоотверженности, которую можно проявить лишь когда поставленная цель достойна ее, когда есть любовь к этой цели или когда затраченная энергия компенсируется материальным вознаграждением. Ни одного из этих условий не было. В последнее время я потерял значительную долю любви к шахматам, так как уверен, что они очень скоро придут к своему концу.
Что касается моих планов на будущее, то я решил проявить такую самоотверженность и доказать, что могу с честью встретиться с любым игроком. Я хочу играть матч-реванш в Нью-Йорке и надеюсь, что Нью-Йорк организует его.
В заключение, — спохватывается Капабланка, — я обязан воздать должное моему противнику. Я отнюдь не хочу умалять его достижение. В каждой партии он проявлял огромную силу воли, упорно искал победы и цепко защищался. Без сомнения, в этом матче он играл лучше меня, и то, что показал Алехин, заслуживает полного восхищения".
Несмотря на стандартный финальный комплимент Алехину, приведенная цитата производит тяжелое впечатление. С одной стороны, Капабланка «ослабел», с другой — во всех стадиях партии играл лучше Алехина, а проигрывал случайно, упуская шансы, которых хватило бы «на выигрыш двух матчей». И просто поражает, как Капабланка раньше не понимал, что к матчу надо долго и тщательно готовиться и соблюдать строго спортивный режим. Это вовсе не какая-то «самоотверженность» — это обязанность чемпиона мира по отношению и к публике, и к противнику, и к самому себе, и — главное! — к шахматам.
Теперь его терзало позднее раскаяние. Если бы Капабланка проиграл Алехину после должной подготовки, его совесть была бы чиста и он мог бы утешать себя мудрыми словами: «Я сделал все, что мог. Кто может, пусть сделает больше!». Но и этого утешения он лишился по собственной вине.
Не нова и мысль, что шахматы близки к своему концу — «ничейной смерти». Как читатель помнит, ее высказал Ласкер после проигрыша матча Капабланке. В 1929 г. кубинец предложил такую реформу, чтобы «спасти» шахматы: расширить доску до ста клеток и ввести по четыре добавочные фигуры для каждой стороны: по две пешки и по два новых «зверя» — один ходил бы как конь и ладья, другой — как слон и конь.
По поводу этого Алехин писал, что «такие проекты всегда выдвигаются шахматистами, утратившими мировое первенство».
Неуместным оказался и другой шаг Капабланки. Спустя десять дней по окончании матча он пришел к новому чемпиону мира и стал его уговаривать играть матч-реванш на иных спортивных условиях. Алехин отказался от изменения регламента. Пренебрегая этим, Капабланка 10 февраля 1928 г. направил председателю Международной шахматной федерации (ФИДЕ) Рюэбу письмо, копию которого послал Алехину. Экс-чемпион мира предлагал ограничить количество партий матч-реванша шестнадцатью, так как «иначе может случиться, что матч никогда не кончится или будет так долго длиться, что его результат будет зависеть исключительно от физической и умственной выносливости противников». Это был недвусмысленный и малоприятный для Алехина намек, что его победа в Буэнос-Айресе была следствием не лучшей игры, а «выносливости».
Капабланка в письме Рюэбу предлагал также изменить матчевый контроль времени на 30 ходов на два часа каждому партнеру и играть только четыре часа в день с двухчасовым перерывом партии на обед, то есть именно то, чего хотел Ласкер в 1911 г. и чем сам Капабланка тогда возмущался.
Как и следовало ожидать, письмо возымело обратный эффект. Алехин ответил Рюэбу, что будет играть матч лишь на тех же условиях, что и первый. Это было правильное решение. Да и сам Капабланка еще в 1911 г. писал Ласкеру, что «чемпион мира обязан защищать свое звание на тех же условиях, на каких выиграл матч у своего предшественника».
Получив подробный, тщательно аргументированный ответ Алехина, опубликованный также в шахматной печати, Капабланка решил пока ничего не предпринимать для устройства матч-реванша. Не то экс-чемпион мира выжидал мнения общественности об ответе Рюэбу, которая, однако, поддержала не его, а Алехина, не то хотел сначала продемонстрировать свою мощь в очередном международном турнире. Это тоже было ошибкой.
ГОДЫ «ШТУРМА И НАТИСКА»
В 1928–1929 гг. Капабланка играл так много, как никогда раньше. Однако выступления кубинца после утраты им звания чемпиона мира не оправдали ни его надежд, ни чаяний его друзей. Капабланка играл успешно, брал высокие и даже первые призы, достигал результатов, завидных для любого маэстро, но было очевидно, что он — не прежний Капабланка! Проигрыш матча на мировое первенство является таким тяжелым ударом по нервам и психике шахматиста, от которого можно с грехом пополам оправиться, но нельзя достичь былого совершенства. Достаточно кроме Капабланки назвать Цукерторта, Стейница, Алехина, Эйве, Смыслова, Таля, Петросяна, чтобы убедиться в справедливости этого утверждения. Только Ласкер благодаря исключительной силе воли и философскому отношению к борьбе выдержал удар, тем более что тогда он был уже стар и сознавал, что годы берут свое.
Что касается Ботвинника, то у него было особое положение, так как при встречах со Смысловым и Талем ему через год был гарантирован матч-реванш. Поэтому он не так переживал поражение в матче, а мог его рассматривать как первую половину соревнования, вторая половина коего последует через год, а потому есть все возможности учесть уроки поражения и вернуть звание чемпиона мира.
К тому же побежденного чемпиона мира перестают бояться даже те, кто были его постоянными «клиентами». Магическое обаяние титула шахматного короля исчезло, он уже не носитель «чуда» (как однажды Капабланка охарактеризовал звание чемпиона мира).
Капабланка старался вернуться к своему прежнему яркому разностороннему стилю, но не смог. В сорок лет трудно перестраивать себя! Иногда он играл, как в годы своего расцвета, но иногда на него нападала творческая апатия, выражавшаяся в коротких бесцветных ничьих. Его нервы уже не выдерживали напряжения длительной обоюдоострой борьбы. Он (при его феноменально быстром мышлении!) стал попадать в цейтнот, допускал промахи в дебюте и просчеты в миттельшпиле.
В августе 1928 г. Капабланка впервые после матча с Алехиным выступил в небольшом, но сильном турнире в Киссингене. Там еще играли Боголюбов, Рубинштейн, Нимцович, Эйве, Тарраш, Рети, Маршалл, Шпильман и др. Капабланка вышел на второе место, позади Боголюбова. Хотя он выиграл у победителя (см. партию №49), но проиграл Шпильману, а в остальных девяти партиях сделал шесть ничьих. Шпильман после турнира писал, что «Капабланка не стоял на должной высоте в знании новейших вариантов. Кроме того, он больше не играет со свойственным ему ранее спокойствием, а иногда проявляет излишнюю торопливость». Перечислив ошибки экс-чемпиона мира в турнире, Шпильман указывал, что «в игре Капабланки такие явления были крайне редки и потому заслуживают особенного внимания. Они показывают, что Капабланка больше не является работающей с абсолютной точностью машиной, но что он — шахматист со всеми человеческими недостатками и слабостями». Это писал тот самый человек, который год назад утверждал, что Капабланка непобедим! Развенчивание шло полным ходом.
