Сам Иисус называет Себя «Сыном человеческим», по-арамейски Bar-nascha, просто «человеком»; это и значит: «Я, как все». Внешнее лицо: «как все»; внутреннее: «как никто».

Два Нерукотворных Лика: римский, западный, на Вероникином плате, – страдающий Раб; и византийский, восточный, на Авгаровом плате, – торжествующий Царь, —

Rex tremendae majestatis,

Царь ужасного величья, —

Тот, Кто явится миру в последний день, когда люди скажут горам и камням:

падите и скройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца.(Откр. 6, 16–17.)

В этой-то «согласной противоположности», антиномичности: «как все» – «как никто», и заключается одна из причин неизобразимости Лика Господня.

Церковь, в предании о Лике, разделилась надвое. Иисус прекрасен, – утверждает одна, кажется, очень древняя, половина предания.

Есть, может быть, у св. Луки намек на красоту Иисуса. Если греческое слово χάρις, латинское gratia, в стихе об Иисусе отроке (2, 52), относится не к духу, а к телу Его, или не только к духу, но и к телу, что тем вероятнее, что и предыдущее слово ήλικία (не «возраст», в смысле числа годов, как иногда переводится, а «рост тела») относится к телу, то χάρις; значит «красота», «прелесть», gratia, так что общий смысл стиха таков: «Иисус рос и хорошел».

Следует, однако, помнить, что наше человеческое слово «красота» не соответствует тому, что мы так называем в Его лице. Но если бы этого, чего мы не умеем назвать, не было в нем, то простая из народа женщина могла ли бы, глядя на Него, воскликнуть:

Блаженно чрево. Тебя носившее, и сосцы. Тебя питавшие(Лк. 11,27);

и в Преображении, могло ли бы лицо Его «просиять, как солнце» (Мт. 17, 2)?

«Прекрасным», ό καλός, называют Его «Деяния Иоанна», как будто людям довольно этого слова, чтобы знать, о Ком идет речь. [441]

«Нам, истинной красоты желающим, Он один прекрасен», выразит и Климент Александрийский это естественное в людях и неискоренимое чувство: [442]

Ты прекраснее сынов человеческих.(Пс. 45, 3.)

Так в одной половине предания, а в другой, не менее древней, Иисус «безобразен», —

Паче всякого человека обезображен был лик Его, и вид Его, паче сынов человеческих, —

исполнилось на Нем и это пророчество (Ис. 52, 14.) «Уничижил – опустошил Себя» во всем, и в этом.

«Мал был ростом, говорят, и лицом некрасив», – вспомнит Цельз у Оригена. [443]«Вида никакого не имел… бесславен… презрен был по виду», – скажет и св. Юстин Мученик, видевший, может быть, тех, кто видел живое лицо Иисуса. [444]

Те же свидетели – и это всего удивительнее, – говорят то о красоте Его, то о «безобразии»: Климент Александрийский – непереводимо для нас «кощунственным» словом: άισχρός. [445]

Тот же Ириней, который утверждает, что о плотском образе Иисуса нам ничего неизвестно, знает, однако, что Он был «немощен и бесславен (по виду)», infirmus et ingloriosus. [446]

Я же червь, а не человек, – поношение у людей и презрение в народе(Пс. 21, 7), —

страшное слово это из того же псалма, откуда и крестный вопль, Сабахтани, вложит Тертуллиан в уста самого Господа. [447]

Церковь-Невеста сначала забыла лицо Христа-Жениха, а потом приснилось ей, будто Он – чудовище. Как могло это быть?

Первохристианством от иудейства унаследованный страх телесной красоты, как ведущего к идолопоклонству, языческого соблазна, может быть, многое здесь объясняет, но не все. Корни обоих преданий о красоте и безобразии Лика Господня уходят, кажется, в очень темное, но исторически подлинное, воспоминание.

Не было ли в лице Человека Иисуса того же, что было в жизни Его, – «парадоксального», «удивительного-ужасного», как бы выходящего из трех измерений в четвертое, где все наоборот , так что безобразное здесь, на земле, там прекрасно?

Самое особенное, на другие человеческие лица не похожее, личное в лице Иисуса не есть ли именно то, что оно – по ту сторону всех человеческих мер красоты и безобразия, несоизмеримо с нашей трехмерной эстетикой?

Если так, то понятно, что не только видевшие Его уже не помнят, но и видящие не знают, какое из двух пророчеств исполнилось на Нем: «лик Его обезображен паче всех человеков», или: «Ты прекраснее сынов человеческих».

Был Он и прекрасен и безобразен, formosum et foedum, —

верно, может быть, поняли это «Деяния Петра». [448]

Радость, которой нет имени, чувствуют видящие это лицо, и ужас, которому тоже нет имени. Той, первой антиномичности в Нем: «как все» – «как никто», соответствует эта вторая: «как червь – как солнце».

Вспомним не только, увы, ренановского «обаятельного Равви», Магдалинина «Возлюбленного» (единственную в веках пошлость наших дней), но и фарфоровые куколки церковных Иисусов, и если мы еще сохранили достаточно вкуса, чтобы ненавидеть эту приторно-тошную гнусность, метерлинковскую «душу сахара», то, может быть, мы поймем, что та непостижимая для нас, ужасающая «красота-безобразие» Лика Господня есть горькое от сладкого яда противоядие и что первые века христианства здесь еще знают, помнят что-то о лице Иисуса.

Я не то, чем кажусь. [449]

Это, конечно, неподходящее слово Господне, Аграф, в «Деяниях Иоанна», может быть, дает нам возможность заглянуть в то, что действительно испытывали видевшие живое лицо Иисуса. Тайну этого слова и объясняет, и углубляет Ориген:

Будучи Самим Собой, как бы не Собой являлся людям. Cum fuisset ipse, duasi non ipso omnibus videbatur. Вида одного не имел, но менял его, сообразно с тем, как мог видеть Его каждый; каждому являлся в том образе, какого достоин был каждый. [450]

Вот почему и св. Антонин Мученик не может разглядеть, как следует, на нерукотворной иконе, «постоянно меняющегося Лика».

«Лик Христов, у римлян, эллинов, индийцев, эфиопян, различен, ибо каждый из этих народов утверждает, что в свойственном ему образе явился людям Господь», – говорит патриарх Фотий. [451]Это значит: лицо второго Адама, Иисуса, – во всех человеческих лицах, как солнце в каплях росы.

Так увидите Меня в себе, как видит лицо свое человек в зеркале. [452]

Лица человеческие, как мертвые камни, неподвижны, неизменны, только Его лицо, как живое пламя, вечно движется, изменяется и потому неуловимо для взора, неизобразимо для кисти.

Слава Тебе, Иисус Многовидый, πολύμορφος, —

скажут «Деяния Фомы». [453]«Лика Господня изображения от разнообразия бесчисленных мыслей меняются», – верно понял и Августин, но сделал отсюда неверный вывод, что мы о лице Иисуса ничего не знаем.

Многие лица Свои напомнит Он Сам на Страшном суде: