Очень показательно, что хождение Петра по водам, эта жемчужина первого Евангелия, из Маркова-Петрова свидетельства выпала, а кому бы, кажется, и помнить об этом, как не самому Петру. Но вот забыл, а если и помнит, то молчит, «из смирения», как хотят нас уверить апологеты. Так ли это? Многим мог бы гордиться Петр, но меньше всего, – этим неудавшимся чудом.

Равви! если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде.

Сразу весь, как живой, в этом слове: в первой половине его, – только что услышав: «Это Я», и поверив, опять сомневается, слабеет, искушает Его и себя: « если это Ты»; а во второй половине: «повели мне прийти к Тебе», – крепнет, верит опять. Слышит: «иди», —

и, вышедши из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу.

В силе и славе нечеловеческой, победитель утишенных, точно елеем углаженных, волн идет по ним, немокрою стопою, как сам Господь.

Но,видя сильный ветер, —

(слово рыбачье Петра рыбака, соединяющее два впечатления – осязательное – силу ветра, и зрительное – вышину волн), —

видя сильный ветер, испугался, —

в третий раз усомнился – ослабел. И только что утишенные волны забушевали вновь; только что твердая, как лед, вода растаяла, и стопа немокрая бесславно мокнет, тяжелеет, угрузает. Начал тонуть и закричал:

Господи, спаси меня!

Плачет, кричит, жалко, страшно и смешно, как наказанный маленький мальчик-шалун.

Руку тотчас протянул (к нему) Иисус, поддержал его и говорит:

«маловерный! зачем ты усомнился?»(Мт. 14, 28–31.)

Смелый и робкий, сильный и слабый, великий и малый, Петр, в этом странном приключении, так похож на всех нас, так нам братски близок и мил, как, может быть, никто из Апостолов. Но, если он молчит об этом, то, уж конечно, не из смирения, а по какой-то другой причине, более глубокой и, может быть, решающей все.

Кажется, нет у Петра человеческих слов, чтобы выразить то, что пережил он в эту ночь. Может быть, сам хорошенько не знает, почему об этом нельзя говорить. Кажется, лучше всех учеников увидел, узнал в Иисусе что-то новое, никому еще не известное; дальше всех заглянул через чудо, прозрение-прорыв, в иную действительность, из этого мира – в тот; был к Иисусу ближе всех. Оба, Иисус и Петр, «явили себя»; но между этими двумя «явлениями» – одного из величайших людей и Величайшего, Единственного. – та самая бездна, в которой Петр едва не погиб.

Может быть, когда он вспоминает об этом, ему не до себя, не до гордыни своей или смирения, а до Него, до Него Одного, Неузнанного тогда и все еще и теперь Неизвестного.

Что это было, все хочет вспомнить, понять, и не может. «В теле или вне тела», восхищен был с Ним, – этого Петр никогда не узнает, так же, как Павел (II Кор. 12, 1–4); знает только, что об этом нельзя говорить, – слишком страшно.

Может быть, вспоминая об этом, чувствует и он то же, что жены-мироносицы почувствуют, вспоминая о Воскресении.

Только что выйдя из гроба Господня и услышав от Неизвестного:

Он воскрес… идите, скажите о том ученикам Его, —

и еще не обрадовавшись, только «ужаснувшись», —

побежали от гроба; трепет объял их и ужас.И никому ничего не сказали, потому что боялись. (Мк. 16, 5–8.)

Этим словом: «боялись»,

, внезапно кончается, обрывается все Марково-Петрово свидетельство о Воскресении: что затем следует, уже позднейшая прибавка, может быть, Аристиона, из круга Эфесских учеников Иоанна Пресвитера или Апостола. [642]

Жены-мироносицы, первые на земле существа, узнавшие о Воскресении, никому ничего не сказали о нем, «потому что боялись». Так же боялся и никому ничего не сказал о своем хождении по водам Петр; разве только шепнул кое-кому на ухо (этот-то шепот, может быть, и дошел до нас в свидетельстве Матфея). Но как ни драгоценна жемчужина I Евангелия, слово о Петре – молчание самого Петра еще драгоценнее.

И вошел к ним в лодку, и ветер утих. И они изумились так, что были вне себя.

Ибо не вразумились хлебами, но сердце их было окаменено.(Мк. 6, 51–52.)

Так же внезапен и этот конец – обрыв, в свидетельстве Марка о хождении по водам, как тот, в его же свидетельстве о Воскресении.

Жен, бегущих от Гроба Господня, «трепет объял и ужас-восторг», έκστασις, «исступление», «выхождение из себя». И ученики, приняв Идущего по воде в лодку, «были вне себя»,

Корень этих двух слов один, – древнейший, от начала до конца времен, вечный корень всех таинств,

, Экстаз . Здесь-то, кажется, и ключ, ко всему.

«Вышли из себя», из тела своего, трехмерного, отдельного, и вошли в единое, общее тело, – Его.

Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе.

Но вышли только в одно мгновение, чтобы тотчас же снова вернуться в себя, отяжелеть, упасть назад, каждый в свое тело, угрузнуть в нем, так же как, усомнившись, Петр угрузает в пучине вод. Только что расплавленное, сердце их окаменеет вновь. Так же не поймут того, что было давеча с хлебами, как и того, что было сейчас с их телом. Верят во все чудеса, и в это; но все еще не верят в Него, чудо чудес.

Вы и видели Меня, и не верите(Ио. 6, 26.), —

мог бы сказать Господь и ученикам Своим, как скажет всему Израилю, всему человечеству.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?

Идучи по морю, подошел к ним и хотелпройти мимо них ,

(Μκ. 6, 48.)

Это, может быть, самое страшное для них, потому что самое нездешнее. [643]К бедствующим в плаванье идет на помощь; как же хочет пройти мимо? Своим путем идет, неведомым, не только мимо них, но и мимо всего человечества, – уходит от мира?

Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу.(Ио. 16, 28.)

Это первое чудо – новое по качеству, небывалое. Все чудеса бывшие – были для людей, а это – уже не для них; все – в чужих телах, а это – в Его собственном теле; к миру от Отца нисходит Он во всех чудесах, а в этом – восходит от мира к Отцу.

Это ли соблазняет вас?

Что же, если увидите Сына человеческого, восходящего туда, где был прежде?(Ио. 16, 61–62.)

Нет, не забудет их, мимо них не пройдет; но жалеет их, милует, помнит, что они плоть. Если бы сразу пришел к ним оттуда, где был, может быть, не вынесли бы, умерли от страха. Издали, медленно подходит к ним и осторожно, делая вид, что хочет пройти мимо; как бы приучает их к Себе новому, каким не был для них еще никогда; «это Я, не бойтесь». Но, сколько бы ни приучал, не могут привыкнуть, боятся. И когда уже вошел к ним в лодку, все еще не верят, не знают, кто это, – человек или дух, Он или не Он. «Вышли из себя», как бы сошли с ума от «удивления-ужаса».

Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня.(Лк. 24, 38–39.)

Жадно любопытствуют сквозь ужас: может быть, хотели бы прикоснуться к Нему, ощупать, узнать, какое тело на Нем; но не смеют: что, если рука, пройдя сквозь тело, пустоту ощупает? Только жмутся друг к другу, глядя на Него; дрожат, как овцы в загоне, нечаянно к себе пустившие льва. Чувствуют, что пахнет от Него миром нездешним, как морозом – от человека, вошедшего прямо с крещенской стужи в теплую комнату.