— Тебя? — переспросил он, очень недовольный собой. — А ты кто такой, чтобы им тебя пугаться? Это высший разум! Мы для них всё равно что букашки… Для них Обмылок — букашка!
— Да видишь ли… — И я имел неосторожность поделиться недавними своими впечатлениями. С кем-то же надо было поделиться! Вадим глядел на меня, словно прикидывая, кто перед ним: лжец или псих? Третьего варианта, я так понимаю, было не дано.
— Ты… завязывай с этим… — выдавил он наконец. — Лёха тебе такого наврёт… Мозги вспотеют!
— При чём тут Лёха? Я собственными глазами видел! То есть не глазами, а… Ну, понятно, короче! Что ж это, глюки?..
— Глюки, — уверенно подтвердил Вадим. — И чем больше будешь приглядываться, тем больше будет глюков…
Может, он и прав. Было у меня в детстве такое развлечение: уставишься на пятнышко или на сучок в доске — и рано или поздно вытаивает из него человеческое лицо, птичка — словом, что-нибудь вполне постижимое рассудком. Случалось мне встречать людей, утверждавших, будто знают, в чём смысл жизни. Жутко представить, сколько времени пришлось им точно так же пялиться на окружающую действительность, пока этот смысл не возник.
— Вообще осторожнее с ним, — предупредил Вадим. — Он тебе насчёт свалки не впаривал ещё?
— Нет…
— Не верь. Свалка — это не для нас. Это для настоящих андроидов!
— А не перепутают?
Старожил разволновался. В широко раскрытых глазах его проглянуло беспокойство, а то и страх.
— Как перепутают? — закричал он. — Как вообще можно перепутать?
— Как-нибудь… — пробормотал я, оробев.
— Это высший разум! — несколько даже угрожающе повторил Вадим. — Как он тебе перепутает?
— Да я не про лохматых, я про Обмылка. На свалку-то, наверное, наладчик отправляет…
При упоминании имени наладчика мой собеседник скривился. Не ладили они с Обмылком.
— Хрен он меня отправит, — мрачно сказал Вадим. — Я свои права знаю…
Да, такой человек, наверное, и в аду будет знать свои права. Такого не наколешь. Восемь часов на раскалённой сковороде — и ни минутой больше.
— Ты настоящего андроида хоть раз видел? — спросил я.
— Откуда?!
— Они вообще бывают?
Вадим моргнул несколько раз подряд. Впервые на моей памяти.
— Н-ну… а как же?.. Это в нашей мути их нет, а так… Конечно, бывают! Мы ж под них косим…
Да, пожалуй, именно Вадим первый произнёс при мне это слово. Муть. Так, оказывается, мои сослуживцы именовали меж собой наш сумеречный мирок.
— Короче, я тебя предупредил, — хмуро подвёл он черту. — Уши с Лёхой не развешивай…
А я думал, здесь одна Лера взахлёб завирается… Нет! Всё-таки Лёха не Лера. Лёхе я, пожалуй, поверю. Насчёт Мымры-то он правду сказал! Не может быть, чтобы её страхи мне просто мерещились…
— Вадик, а как на твой взгляд… Что мы тут делаем?
Он покосился на меня, как на идиота.
— Работаем.
— Я понимаю… Но делаем-то мы — что?
Совсем оторопел.
— Ты что, сам не знаешь, что делаешь?
— Да знать-то знаю… Зачем?!
— Свихнуться хочешь? — грозно спросил Вадим. — Так тут это запросто! Если каждый будет спрашивать зачем, это что будет? Приказали — выполнил! Зачем… Изучают нас, понял?
— Кого нас? Мы же не андроиды, мы даже не контрафакт!
— Ну и что? Они-то этого не знают…
— А зачем андроидов изучать? Возьми инструкцию, прочти — все дела!
— Да может, они только прикидываются, что не знают…
Так. По-моему, разговор пора прекращать. О чём свидетельствуют истово раскрытые глаза собеседника? О том, что собеседнику всё в этой жизни понятно, и, стало быть, не о чем толковать. Ну, подумаешь, каждая последующая фраза противоречит предыдущей… Это, братцы вы мои, чепуха. Лишь бы голос уверенно звучал…
Работал я с одним таким. Он и раньше всех простотой своей замучил, а однажды резко уверовал. Представляете, кошмар? Пришёл на работу, жаждуще всех оглядел, выбирая, которую душу спасать, и остановился на моей. Володенька Турухин — человек незлобивый и кроткий, но всему же есть предел!
— Погоди, — вразумлял я его. — Как это свобода воли и предопределение Господне одно и то же? Что такое свобода воли?
— Предопределение Господне, — без запинки отвечал он, пяля на меня честные глаза.
— А предопределение?
— Свобода воли!
Слава богу, нашлись добрые люди и нас растащили. С Вадимом меня растаскивать было некому, и я счёл за благо замять затронутую мною скользкую тему.
Потом его вызвали на службу, и я, поколебавшись, последовал за ним — посмотреть, настолько ли строг его лохматый, как о нём недавно говорилось.
Муштровали Вадима долго. Знаете, по-моему, или он сачкует, или просто не слишком сообразителен. Приказы ему лохматый выдавал едва ли не по складам — я, во всяком случае, читал их с лёгкостью, хотя и находился в двадцати шагах от негуманоида. Между прочим, очень терпеливый и выдержанный дядечка — ни разу из себя не вышел. А за Вадима просто неловко. Велят присесть — встаёт, велят встать — ложится.
Не зря на него Обмылок бухтит.
* * *
Я лежал на спине в предназначенной не для меня выдавлине и, откинув до предела крышку футляра, созерцал низко нависшую пухлую муть, где подобно бабочкам играли в чехарду две небольшие медузы. Думал о Мымре. Может, она, действительно женщина? Мне её жалко уже становится — до того боязлива. Но и я тоже хорош!.. Это же надо было такое отколоть: там лианы вовсю бурлят, страхи мерещатся, а мне взбрело в голову успокоить, чуть ли не по щупальцу погладить. Сделал, короче, шаг вперёд. Без команды. Вмиг исчезла. Тут же появился Обмылок, отчехвостил на все корки. Оказывается, подходить ближе положенного расстояния — ни-ни! Спросил почему, услышал в ответ «по кочану» и был отправлен на нечестно заслуженный отдых. Вирусы щёлкать. Надо полагать, Мымра после такого потрясения не скоро ещё в себя придёт…
Вскоре задремал. Я уже привык к здешнему режиму: часа четыре спишь, часа четыре бодрствуешь. А может, и не четыре, может, пять — какая разница!
Разбудил меня хорошо поставленный мужской голос, неистово и самозабвенно скандировавший:
Толпами автоматы
топают к автоматам,
сунут жетон оплаты —
вытянут сок томатный…
Ошалев, я вскинулся над бортом своего футляра и увидел Лёху. Тот простёр руку и продолжал с ещё большим надрывом:
Некогда думать, некогда!
В офисы, как вагонетки!
Есть только брутто, нетто —
быть человеком некогда!..
Замолчал, одарил насмешливым взглядом.
— Андрей Вознесенский, — пояснил он. — Доброе утро…
Должно быть, у него было два совершенно разных голоса: одним он говорил, другим декламировал.
— Привет… — отозвался я и выбрался из футляра.
— Мне сказали, ты меня искал.
— Искал… — Я провёл ладонью по голобровому лицу и проснулся окончательно. — Короче… сделал, как ты говорил…
Он посмотрел на меня с любопытством.
— Получилось?
— Да получилось…
— А что такое?
— Она думает, я её сожгу!
— Мымра?
— Да…
Алексей задумчиво поджал губы, покивал.
— Всё правильно… — сказал он. — Огонь для них — самое страшное.
— А Лера курит, — растерянно напомнил я.
— Тоже с огнём играет, — с досадой отозвался Алексей. — В прямом смысле…
— Обмылок ей сигареты приносит, — не удержавшись, наябедничал я.
— Это меня и тревожит, — признался Лёха. — Странно ведёт себя наш наладчик, не находишь?.. Как будто чувствует, что терять уже нечего.
Последняя его фраза меня обеспокоила.
— А что тут терять?
Лёха взглянул на меня и улыбнулся.
— Ему или нам?
— А разве это не одно и то же?
Лёха рассмеялся и потрепал меня по голому плечу.
