— Ну что ж, — сказал Гюйлухой, — когда мы будем держать путь назад в тюльбарийские земли, попытайся добыть свою… Туркан или Мингюль…
— Адах… — едва слышно вымолвил Бандыр.
— Я буду с тобой, брат, — сказал Алакет.
— И я… — откликнулся Энень-Кюль.
— И старый коршун полетит, чтобы прикрыть крыльями своих птенцов! — вскричал Яглакар. — Да и почтенный Гюйлухой…
И Гюйлухой, положив могучую руку на плечо Яглакара, кивнул.
За юртами большарского селения женщины стригли овец. Перед Адах, жалобно посматривая большим влажным глазом, лежала овца. Ноги ее связаны сыромятными ремешками, а бок вздрагивал каждый раз, когда железные ножницы из двух клинков, соединенных сверху кривой гибкой планкой, касались кожи.
Сидящая напротив Адах подруга придерживала одной рукой шею животного, а другой, успокаивая, гладила голову овцы.
Песня женщин звенела, поднимаясь к чистому степному небу:
Мягка шерсть овец из
большарских кочевий,
легка шерсть овец
наших бескрайних степей,
и бела она, как распустившийся
цветок ромашки.
Быстрой рысью к девушкам со стороны степи подъехали двое всадников. Судя по белокурым волосам, это были динлины. Узнав одного из них, Адах покраснела и опустила голову, подруга же с интересом поглядывала на обоих.
— Алакет! — взглянул на своего спутника первый динлин, и тот, вынув из кожаной сумы у седла флейту, поднес ее к губам.
Мелодия песни, которую только что пела Адах, наполнила степной простор.
Первый динлин спешился и, подойдя к девушке, запел негромким немного хрипловатым голосом:
Мягка трава в привольных
степях,
но мягче всего она в тюльбарийских
кочевьях.
Подняв глаза, Адах внимательно слушала Бандыра.
Много стад пасется на зеленых травах
в больших кочевьях племени тюльбари.
Много пушистых ярких ковров,
много красивых вещей в юртах людей Алт-бега.
Но самое большое богатство — это горячие сердца
его воинов.
Я пришел сюда из дальней страны за северными
горами.
Теперь я воин непобедимого Алт-бега.
Но моя душа стремится к тебе, словно
перелетная птица
к родным берегам.
Подари мне свое сердце, о сайга большарского
племени.
Со мной будешь ты счастлива.
И прими от меня в налог этот подарок.
И Бандыр положил перед девушкой золотистую на солнце шкуру большой лисы. Не успели растаять в летнем воздухе звуки флейты Алакета, как над степью полился высокий, звучный, словно струна динлинской арфы, голос Адах:
Если ты, динлин, и вправду смелый воин,
если сердце твое так горячо, как ты сейчас
пел,
если приковано оно ко мне бронзовой цепью,
покажи мне эту смелость.
Легко сражаться тупыми копьями.
Не верю я, динлин, в твою любовь и смелость.
Хочу посмотреть, отстоишь ли ты меня
в настоящем бою,
если стану я твоей!
Бандыр побледнел. Вскочив на коня, с места поднял его в галоп. Алакет помчался следом.
— Зачем ты обидела этого динлина подозрением в трусости? — укоризненно сказала подруга. — Глаза его сияли как голубые волны Хиргис-нура в солнечный день. Если в сердце своем ты не нашла ответа его песне…
— Я не знаю, ответило ли ему мое сердце, — запальчиво возразила Адах, — но каждый юноша должен знать, что ни одна большарская девушка не ступит в его юрту, не испытав отваги своего избранника!
Но тут же, увидев печаль в глазах подруги, Адах прильнула к ее плечу:
— Ну, не огорчайся, мой красный цветок, этот достойный воин не уедет так. Он еще придет к моей юрте просить меня сесть на его коня. Может быть, тогда мое сердце найдет для него и другие слова…
Адах не ошиблась. Бандыр не думал отступать. Когда они с Алакетом неслись на взмыленных конях к стоянке Кенгир-бега на рубеже земель Большар и Тюльбари, Бандыра от волнения била дрожь, он сквозь зубы говорил Алакету:
— Дочь превосходного народа большар скоро узнает, знаком ли динлину страх! Пусть ее сородичи встретят меня клинками — взятого я им не верну! Будешь ли ты со мной, брат?
— На узкой горной тропе и в широкой степи у братьев одна дорога! — ответил, нахмурив брови, Алакет. — Имя народа динлин не будет покрыто позором!
На закате из стана Кенгир-бега по направлению к тюльбарийскому селению выехали Алакет, Бандыр, Яглакар, Энень-Кюль и Гюйлухой. Ухуанец хмурился. Безрассудно навлекать на себя гнев большарцев по такому поводу. И разве не мог Бандыр еще раз встретиться с девушкой и попытаться убедить ее?.. Но на этот раз и рассудительный ухуанец не смог остановить юношей, тем более, что и Яглакар требовал, чтобы дружинники Алт-бега показали большарцам свою отвагу.
Не удерживал юношей и Кенгир-Корсак, считая, что дерзкий налет на селение еще раз покажет всем смелость и боевое умение воинов тюльбари и укрепит влияние Алт-бега на ближние племена. И Гюйлухой, скрепя сердце, отправился в путь, надеясь при случае предотвратить ненужное кровопролитие.
Давно стемнело. Едва заметно теплились красноватые угольки между камнями очага. Адах дремала, свернувшись на теплой козьей шкуре. Рядом из-под овчины слышалось ровное дыхание матери. Громко храпел отец на мужской половине юрты. А братьев нет… Далеко в степи караулят они от волков отару овец.
Где-то возле юрты жалобно заблеял ягненок. Или это во сне? Громче, громче. Адах открыла глаза. Села.
— М-м-е, м-м-е! — слышится за войлочной стеной. Бедный малыш, наверное, отбился от стада. Ночь. Волки могут подобраться к кочевью.
Адах встала. Взяла стоявшее у стены копье и вышла из юрты. Обошла кругом. Где же ягненок?
Адах даже не услышала, а почувствовала какое-то движение за спиной.
Кто-то сильный, бросившись сзади, выхватил у девушки копье. Адах не успела вскрикнуть, как тяжелая овчина упала ей на плечи и голову. Лезущая в рот шерсть мешала кричать. Ее подняли вместе с овчиной и понесли, потом подбросили, и в следующий миг Адах поняла, что кто-то держит ее на спине коня, несущегося во весь опор. У Адах похолодело в груди. Кто это? Куда увозят ее от родного дома? Ах, если бы здесь был тот молодой динлин! Он защитил бы ее… Зачем, зачем ты прогнала его, Адах?
Дико завывал рог. Грохотал бубен в центре кочевья. Что случилось? Набег? Пожар? Несметные волчьи стаи накинулись на овец в степи?
Мужчины с оружием бежали туда, где плясал, разбрызгивая искры, огонь тревоги. Там стоял, с горестным взглядом простирая руки к сородичам, отец Адах. Седые волосы, не заплетенные в косу, клочьями свисали с макушки. Перед ним, словно призывая небо к отмщению, отражало кровавые отблески огня поднятое острием вверх копье. Мгновение — и лавина всадников ринулась в степь. Впереди, уставив острые морды в землю, распластались на бегу лохматые серые собаки.
