У Хангэя растет сын. Он будет искусным охотником и земледельцем, доблестным воином, истинным динлином. И сейчас самый сердитый баран не может сбросить его со своей спины. Алакет может стрелой отделить лист от ветки и не повредить ни того, ни другого. Внучка Угуня хороша собой и, надеюсь, будет доброй хозяйкой. Род Оленя и род Быка, как и в прежние времена, должны хранить дружбу и родство. Что скажешь ты, род Оленя?

Наступило молчание. Первым заговорил шаман:

— Всем известно, что Угунь — сын человека, сослужившего большую службу роду и племени, и сам он — дружинник старейшины, а кто Хориан? Кто Хангэй?

— Хориан, — ответила шаманка, — это верно, не имеет рабов и не состоит в дружине своего старейшины, но он славен подвигами среди всех племен народа Динлин. Тело его носит следы многих деяний, песни о нем поют даже во дворце Эллея.[8] И у него достаточно скота, мехов и золота, чтобы богато одарить родственников.

— Все это так, могущественная Байгет, — шаман явно гордился правом называть ее по имени, — но скажи, разве в семьях Быка мало нанесли обид скромным дочерям Оленя? Разве не сын Хориана Паан не раз жестоко обходился со своей женой? Мы не хотим больше отдавать наших дочерей на муки и слезы.

— Многое ты преувеличил, Великий, — возразила Байгет, — но я отвечу тебе вопросом: а разве в вашем роду не обижали дочерей тех родов, где брали жен? Разве достойный Угунь не на младшей жене вымещал недавно ярость?

При этих словах глухой гул прошел среди собравшихся. Да, от могущественной шаманки ничто не могло скрыться. Угунь сидел белый, как только что снятая с дерева береста.

— Но мы не упрекаем вас, — продолжала шаманка, — и обещаем, что и тех небольших неприятностей, которые терпели у нас дочери Оленя, внучка Угуня не увидит.

— Так. — Теперь шаман даже привстал: видимо, этот ход он берег на крайний случай. — А свято ли хранит род Быка заветы предков брать жен лишь из родов своего племени? Мы слышали, что многие из дочерей иноземцев кыргызов заняли места у очагов, где раньше управляли лишь дочери динлинов. Можем ли мы теперь поставить дочерей рядом с презренными иноземками?

— Так вот о чем ты вспомнил, Великий, — протянула Байгет. — Но разве у старейшины рода Оленя жена из нашего племени?

— Это верно, Могущественная, но она из народа Динлин, а сейчас в борьбе с Хунну все динлины должны слиться в единое племя.

— Ну что ж, Великий, народ кыргызов живет рядом с нами, терпит от хуннов столько же, сколько и мы, вместе с нами выступает против общих врагов. Да и разве забыл славный старейшина, который молча слушает нашу беседу, как его дед во времена набега на хуннов попал в плен, но был отбит кыргызами…

— Довольно, — воскликнул поспешно старейшина, — я помню то, что должен помнить, и не противоречу тебе, Могущественная!

— Да и Великому, — быстро продолжала Байгет, — хорошо известно, чем он обязан некоторым…

— Довольно, — вскричал и шаман. — Тайны жизни шаманов не должны знать непосвященные!

— Я и не открываю их, — смиренно отозвалась Байгет. — Я лишь скромно решилась напомнить Великому…

— Да, да, я помню, я тоже не думал отказывать такой достойной служительнице духов. Я лишь хотел по обычаю испытать, серьезны ли ваши намерения. Пусть будет счастливо потомство Хориана и Угуня. Пусть внучка нашего хозяина станет нареченной сына Хангэя. Только если она узнает, — глаза шамана сверкнули, — горе в роду Быка, берегитесь мести рода Оленя!

При этих словах сородичи Угуня схватились за рукоятки клевцов[9] и кинжалов. Между тем Байгет, презрительно усмехаясь, искоса поглядывала на шамана.

Восемь раз проносились над селением рода Быка зимние бураны. Восемь раз пробивалась из-под талого снега молодая трава и стада рода уходили на летние пастбища.

Старый Хориан собрал юношей на площади посреди селения.

Взгляд старика был суров, брови нахмурены. В глазах молодых динлинов затаилась тревога.

— До сего дня, — сказал старый воин, — вы, словно тонкие деревца, росли под сенью старых деревьев — ваших отцов. А ныне вы поднялись и окрепли. Теперь надлежит вам показать, стали ли вы истинными динлинами, воинами и охотниками. Целую луну вы проведете вдали от родных в заповедной долине, где покажете свою силу и ловкость, где старики рода откроют перед вами вход в жилище мудрости, дабы вы знали предания рода, племени и земли Динлин, берегли и хранили нашу древнюю славу. Вы не вернетесь в селение до тех пор, пока старые люди вам не дозволят. А если в степи, в лесу или в горах вы встретите сородичей, то не должны ни о чем говорить с ними, брать у них еду или питье. А сейчас вы последуете за мною в горы.

И вот молодые динлины на конях, вооруженные луками, стрелами и кинжалами, двинулись за Хорианом к дальней горе. На ней высились могучие старые лиственницы, а дальше лежала заповедная долина, поросшая густым лесом.

Никто не провожал юношей, ибо обряд посвящения был окружен тайной и люди верили, что даже взгляд в сторону отъезжавших может навлечь гнев духов предков.

Поздним вечером юноши въехали в лес. Тихо угасали на лиственницах золотые отблески последних солнечных лучей. От ручьев полз белесый туман. Мрак сгущался с каждым мгновением. Кони во мхах спотыкались о кучи бурелома.

Алакета от сырости и смутной тревоги бил озноб, от которого он тщетно пытался удержаться.

— Почему дед не делает привала? — прошелестел, словно ветерок, шепот Канзыра — сына Гелона.

Старик ехал далеко впереди, но слух его улавливал малейшие звуки. Он лишь неодобрительно хмыкнул. Но Канзыр испуганно замер в седле. Ведь настоящий воин должен быть терпелив и неприхотлив.

Внезапно несколько лошадей беспокойно навострили уши. Их ноздрей достиг едва заметный запах и он внушал тревогу.

Почуяли этот запах и молодые динлины. Издалека донеслось глухое рычание. Медведь!

Алакет натянул поводья, и сдерживаемый рукою юноши его конь продолжал следовать за конем Хориана.

— Хозяин леса идет своей дорогой. Он не ступит на нашу тропу, — пробормотал вполголоса Хориан, словно разговаривая сам с собою.

Но внук старейшины рода — приземистый толстый Синтай — не сумел сдержать свою лошадь. Она резко повернула, споткнулась о поваленное дерево. Синтай с криком рухнул на кучу валежника. В тот же миг Алакет повернул коня и, перегнувшись, ухватил за гриву лошадь Синтая. Нащупал поводья и, держа их вместе с поводьями своего коня в правой руке, спрыгнул на землю. Синтай в это время выбрался из валежника и бросился к Алакету. Тот сунул ему в руку поводья и, вскочив на коня, последовал за отрядом. Синтай взгромоздился на спину лошади, двинулся за Алакетом.

Что до Хориана, то он даже не обернулся. Однако проворчал, словно обращаясь к себе самому:

— Синтай неуклюж, как старая гусыня, и труслив. Алакет поступил как мужчина.

С первыми лучами восходящего солнца отряд спустился с горы и вступил в заповедную долину. Здесь над порожистым ручьем возвышался на пригорке бревенчатый дом посвящения — под двускатной крышей.

Перед домом врыт деревянный столб с острым верхом и вырезанными на нем символами владыки неба — кругом и крестообразным знаком, который изображал звезду.

Здесь юношам предстояло прожить целую луну, дабы стать настоящими мужчинами.

Несмотря на бессонную ночь, Хориан дал посвящаемым лишь краткую передышку. Присев на берегу, они наскоро подкрепились ячменными лепешками и запили водой из ручья.

Потом разнуздали лошадей и пустили их пастись на поляне. Затем Хориан собрал юношей в кружок, указал им на густые заросли боярышника и сказал:

— Настоящий динлин должен быть упорен, вынослив и терпелив. Видите, как сплелись ветви колючих растений! Вы любите лакомиться этими ягодами. Но я испытаю вас другим. Вы встанете в один ряд, сбросите с плеч одежду, грудью и руками проложите дорогу сквозь чащу. Думайте, что перед вами злобные хунны, которых вам надлежит смять. Помните — враг радуется вашему страху, вашей боли. Поэтому не издавайте ни звука, хотя шипы будут ранить вас, словно стрелы. Ну, вперед!