И Гюйлухой не задумываясь ответил:

— Алакет! Только динлин Алакет!

— Кто он? — силился припомнить Кюль-Сэнгир. — Имя его знакомо мне…

— Да, почтенный, — подсказал Гюйлухой, — вспомни схватку с хунном Кахайаром.

И тогда словно луч света, прорезавший тьму, озарил память старого полководца: Алакет! Тот самый юноша, который так смело и необычно начал свою службу у повелителя тюльбарийцев.

В день встречи его с Алт-бегом Кюль-Сэнгира не было в ставке, но молва о юном динлине разнеслась по степи с ветром и пением птиц… А после Кюль-Сэнгир не раз встречал его вместе с прославленным Гюйлухоем, который настойчиво обучал юношу искусству пешего и конного боя, передавая ему свой долголетний опыт.

Алакет быстро усваивал военную науку. Занятия с Гюйлухоем были для него продолжением уроков старого Хориана, Гелона и Хангэя.

Часто оба друга надолго покидали стойбище и уезжали к дальним горам, где Гюйлухой объяснял Алакету, как один человек, засев на неприступной вершине, может уничтожить камнями двадцать идущих внизу неприятелей, как сотня воинов, заняв узкое ущелье, может остановить целую вражескую рать.

А вскоре начался поход против кагана.

Алт-бег в свое войско брал только людей племени тюльбари. Выходцев из прочих кыргызских племен, а также ухуаньцев и динлинов он выделил в особые отряды и включил их в союзное войско Узун-Дугая.

— Вы должны еще заслужить право сражаться рядом с Алт-бегом! — высокомерно заявил он воинам-иноплеменникам.

И те смолчали и подчинились, ибо слава Алт-бега гремела на севере и юге, на западе и востоке. Так Алакет с Гюйлухоем попали под начало к Тудаменгу…

Вспомнил Кюль-Сэнгир и первое в этой войне столкновение с хуннами. Врагов было немного. Казалось, они готовы отступить. Но вдруг от их рядов отделился высокий сутулый всадник с широкой грудью на могучем рыжем коне.

На голове его блестел остроконечный шлем, надвинутый на самые брови. Тело плотно облегала рубаха из железных колец. Таких доспехов не делали ни в земле кыргызов, ни в Динлине, ни в стране Хунну. Эти рубахи ковали в дальних землях на юго-западе от хуннских владений. Длинное, толщиною в руку древко копья закреплено железными цепочками у кожаного конского нагрудника и у седла, к которому приторочены лук, колчан со стрелами, а впереди тяжелая булава с железным навершием.

На широком поясе покачивался массивный короткий меч.

Длинный железный шип прикреплен к конскому нагруднику. Ударив грудью коня противника, хуннский конь мог поломать ему этим шипом ребра и пронзить сердце. Такой же шип сверкал и на широком конском лбу.

Всадник этот — прославленный в земле Хунну воин и старейшина по прозвищу Кахайар-баатур, или Кахайар-мэрген, что значило — богатырь, ревущий по-львиному.

— Эй, трусы! — вскричал хунн зычным голосом. — Вы кидаетесь сотней на одного. Но кто из вас, рыжие динлинские лисицы, осмелится в одиночку схватить беркута за крыло? Кто из вас, кыргызские зайцы, осмелится выйти против хуннского льва?

Право прославленного воина вызывать противника на единоборство священно. Более того, если бы баатур одолел противника, войско союзников по обычаю должно было беспрепятственно дать уйти малочисленному хуннскому отряду с поля битвы. Алт-бег медленно обвел взглядом ряды своих сподвижников-телохранителей. Он сам был безумно смелым и опытным воином и, если бы понадобилось, не колеблясь принял бы вызов.

Но повелитель тюльбарийцев знал, что многие из его старых бойцов готовы помериться силой с баатуром, и не хотел отнимать у них этого права. Зачем? Слава, завоеванная телохранителем, засверкает новым лучом в солнечном венце его славы.

А телохранители деловито с напускным спокойствием совещались между собой, кому на этот раз постоять за честь племени тюльбари.

Нетерпеливый Кахайар снова разразился градом насмешек над союзной ратью.

Вдруг из гущи воинов Тудаменгу выехал стройный высокий воин, молодой динлин на саврасом коне и, пересекая наискось поле, поскакал с боевым кличем навстречу хунну.

Телохранитель Алт-бега, выросший и возмужавший в сечах Олжай, хотел броситься наперерез, чтобы опередить дерзкого юношу, но Алт-бег движением руки остановил своего сподвижника:

— Оставь! Я узнал его. Тигренок оскалил зубы. Хочу видеть, стал ли он тигром. Если уцелеет в схватке с Кахайаром, возьму его к себе в телохранители.

Между тем и Кахайар, прищурив правый глаз, вглядывался в несущегося навстречу ему противника.

Когда юноша подъехал достаточно близко, баатур громко и раскатисто захохотал:

— Хо-хо-хо! Или варвары оскудели сильными воинами, что мне навстречу посылают щенка?

Не отвечая, Алакет на скаку вскинул лук, и стрела с пением понеслась в лицо Кахайару. Тот пригнул голову. Стрела, с визгом скользнув по шлему, полетела вбок, а баатур с копьем наперевес поскакал на юношу.

Когда между ними осталось не более трех шагов, Алакет, уклоняясь от копья, понесся справа от баатура. При этом он, ловко изогнувшись в седле, скользнул остро отточенным лезвием кинжала по древку Кахайарова копья, и отрубленный наконечник с частью древка упал на песок. На лице наблюдавшего за поединком Гюйлухоя отразилась гордость за своего ученика.

Алакет, видно, хорошо усвоил сложные приемы, показанные ему старшим другом. Но в глазах ухуаньца видна была тревога за воспитанника. Как-то завершит он бой с многоопытным противником?

Тем временем Алакет насмешливо кричал баатуру:

— Эй, хунн! Что за палка болтается у твоего седла? Иди в юрту к своим женам размешивать ею похлебку в горшке!

Разъяренный Кахайар, сорвав с седла булаву, снова понесся навстречу юноше. Тот ловко уклонялся от ударов, но сам не пытался пустить в ход оружие.

Приняв это за слабость противника, Кахайар воскликнул:

— Ну, динлин, сейчас я принесу тебя в жертву духам моей земли!

С этими словами он бросился на врага, занося булаву для последнего страшного удара. Но Алакет снова сумел уклониться и в тот момент, когда булава оказалась в горизонтальном положении, нанес меткий и сильный удар клевцом по тыльной стороне железного навершия.

Булава вырвалась из рук Кахайара и, промчавшись по воздуху, подобно метеору, упала на землю, подняв фонтан песку.

Хунн, перегнувшись с седла, попытался снова схватить ее на скаку, но холодный блеск клевца перед самыми глазами заставил его шарахнуться в сторону.

В тот же миг Алакет метнул следом за врагом петлю длинного ременного аркана. Кахайар, припав к шее коня, хотел уйти, но аркан неожиданно развернулся еще на одну петлю…

Это был очень сложный прием, которому Гюйлухой обучил Алакета. Конец аркана закручивался таким образом, что часть ремня, пропущенная в петлю, образовывала как бы второе ложное кольцо. Аркан, стремительно разворачиваясь в воздухе, в первое мгновение казался врагу короче, чем на самом деле, а затем, когда противник, отпрянув в сторону, считал себя в безопасности, ремень раскручивался еще на один оборот, и петля настигала его.

Однако аркан захлестнул не шею, а голову Кахайара. Конь Алакета метнулся назад. Этого рывка было достаточно, чтобы выбросить из седла очень крепкого наездника. Но баатур отличался необыкновенной мощью. Собрав все силы, он крепко обхватил рукою шею коня. Лицо Кахайара побагровело, синие жилы вздулись на лбу, и скакун Алакета остановился. Остановился всего на одно мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы баатур судорожно рванул свободной рукой меч из ножен и перерезал аркан. Мертвая тишина, наступившая в отряде хуннов, когда их витязь был, казалось, в смертельной опасности, сменилась бешеными возгласами торжества. В этот миг кружившие один возле другого противники оказались каждый спиною к своему войску.

Кыргызы и динлины видели, как Алакет снова вскинул лук. Почти одновременно Кахайар рывком метнул меч. Тот со свистом пронесся по воздуху и с размаху вонзился в голову коня Алакета, который замертво рухнул на землю.