Неисчислимые орды хуннов, тюркютов,[30] аваров,[31] восточных динлинов и еще невесть каких подвластных хуннским каганам племен и народов, собранных Ойханом, обрушились на поредевшее войско Узун-Дугая, Эллея и Алт-бега.

Бой длился от восхода до заката солнца. Первыми дрогнули сражавшиеся в центре хунны Дугая. Их шаманы заметались по полю с дикими возгласами:

— Горе народу Хунну! Солнце и луна гневаются на тех, кто не признает законного повелителя!

И воины Дугая в суеверном ужасе обратились в бегство под натиском телохранителей Ойхана. Одетые в броню телохранители, следуя по пятам за беглецами, отсекли левое крыло войска под началом Эллея и Алт-бега от правого, которым командовал Кюль-Сэнгир. В рядах кыргызов послышались крики:

— Пир мун сиригни Ойхан тооза хыртыр! — (Ойхан истребил все тысячное войско!)

Мгновение — и поколеблются отважные тюльбарийцы.

— Братья! — вскричал Кюль-Сэнгир окружающим его воинам. — Погибших героями ждет на земле слава и благодарность сородичей, а спасшиеся трусы не добудут ничего, кроме презрения и насмешек! Не посрамим перед Ойханом грозного имени тюльбари!

Без шлема, с открытой грудью, чтобы показать презрение к опасности, старый полководец вырвался в передние ряды сражающихся. Сжимая в окровавленных руках длинное копье, он ловко увертывался от стрел и мечей противников.

Выбрав удобный момент, Кюль-Сэнгир с размаху ударил копьем в глаз закованного в броню телохранителя, и тот рухнул под копыта коню победителя.

Ободренные кыргызы с боевыми возгласами рванулись в битву следом за своим военачальником.

Быстро осмотревшись, Кюль-Сэнгир увидел, что главные силы хуннов навалились на его отряды впереди и слева, оттесняя все дальше и дальше от войск Алт-бега. Враги пытались окружить его и с севера, но здесь их было гораздо меньше. И Кюль-Сэнгир взмахом руки приказал своим воинам устремиться на север…

За нестройными растянутыми линиями хуннов, как раз напротив центра, на голом каменистом холме напряженно вглядывался вдаль невысокий сухощавый средних лет всадник, с проницательным холодным взглядом и едва заметной складкой в правом углу рта. Он непринужденно сидел на высоком тонконогом коне с маленькой головой и плавно изогнутой шеей. Конь этот резко отличался от низкорослых косматых хуннских собратьев. Таких скакунов называли «небесными». Их покупали на вес золота или брали как дань в далекой Согдиане и кормили отборным зерном и особой, специально выращиваемой травой мусу.[32]

Всадник одет в чешуйчатую броню и вооружен. На голове покачивался шлем, богато украшенный перьями.

Всадника окружали несколько воинов в богатых одеждах.

— Эй, слуга, — громко воскликнул всадник. — Зови сына нашего Чжулэй-Кюйтана[33] и почтенного Хуань-князя![34]

— Внимаю и повинуюсь, о великий каган, — пробормотал человек в кожаном халате и попятился к стоявшим невдалеке под присмотром табунщика коням.

Вскочив на одного из коней, гонец скрылся в клубах пыли. Вскоре к кагану подскакали на взмыленных конях двое всадников в богатых одеждах. Одним из них был юноша, другой седой старик. Оба они, не останавливая скакунов, прямо с седел, повалились ниц к копытам коня кагана.

— Встаньте, — важно произнес Ойхан, ибо это был он, и тут же продолжал: — Взгляните на север. Правое крыло мятежников потеснило наших доблестных воинов и прорвало железную цепь, в которую мы его заковали. Возлюбленный наш сын Чжулэй-Кюйтан, ты должен стать во главе войска нашей левой руки и преследовать эту часть непокорных злодеев, пока не уничтожишь их до последнего!

Ты, почтенный Хуань-князь, отправишься вместе с сыном нашим и будешь ему наставником и советником. Сын наш, будь внимателен к советам мудрого Хуаня!

Кивком головы каган отпустил обоих, и те с низкими поклонами попятились к своим коням…

Двадцать четыре дня отступала часть войска союзников под началом Кюль-Сэнгира, преследуемая по пятам наседавшими хуннами, почти в четыре раза превосходившими их численностью.

По пути к отступавшим присоединился сильно потрепанный отряд из рати Дугая, которым командовал старейшина Тудаменгу, отрезанный, как и Кюль-Сэнгир, от главных сил.

Наконец, орды Чжулэй-Кюйтана и Хуань-князя оттеснили воинов Кюль-Сэнгира и Тудаменгу на равнину, ограниченную на западе грядою высоких гор, а на юге — быстрой рекой. Одновременно с юга и запада подошли новые отряды хуннов, присланные Ойханом на помощь своему сыну и Хуань-князю. Это огни их костров мерцали во тьме за рекой и на гребнях гор.

Путь к отступлению был отрезан. С северо-запада нависла многотысячная орда.

Отойдя в горы, воины Кюль-Сэнгира были бы уничтожены хуннами, засевшими на вершинах. Достаточно спустить сверху лавину тяжелых камней, и она навеки похоронит под собою отважных кыргызов. Можно было попытаться переправиться через реку, но и здесь по крайней мере половина войска не достигла бы цели. В то время как воины будут бороться с быстрым течением, хунны безнаказанно перебьют их стрелами с высокого берега.

И мысль сидящего у костра Кюль-Сэнгира напряженно искала выхода. День назад лазутчики принесли полководцу весть, что Алт-бегу удалось вырваться из кольца войск кагана, что в племени тюльбари все мужчины, способные носить оружие, и даже часть женщин посажены на коней и идут с Алт-бегом на выручку сородичам.

Но ведь не один день пройдет, пока тюльбарийцы достигнут этих мест, а уже завтра на утомленных, израненных кыргызов навалятся несметные полчища Чжулэй-Кюйтана…

— Что думаете, братья? Что решили? — обратился Кюль-Сэнгир к сидящим рядом военачальникам.

Тудаменгу поднял глаза от костра:

— Враг силен, почтенный Кюль-Сэнгир. Намного сильнее нас. Разум подсказывает мне, что надлежит прибегнуть к хитрости. Пусть завтра на рассвете наши воины, укрывшись в тумане, неслышно перейдут реку вброд. Первыми должны переправиться воины Эллея и Алт-бега. Во второй линии пойду я со своими хуннами. На берегу мы столкнемся с хуннами Чжулэй-Кюйтана, с которыми динлины и кыргызы вступят в бой. В разгаре схватки мои люди смешаются с врагами, и те не отличат их от своих, ибо и те и другие — хунну и схожи как две капли воды. Я зайду в спину Чжулэй-Кюйтану, ошеломлю его рать внезапным ударом и таким образом помогу и вам вырваться на волю!

Кюль-Сэнгир в раздумье склонил голову: сомнения одолевали его. Он знал, что Тудаменгу — заклятый враг Ойхана и предан Узун-Дугаю. Но ведь и Тудаменгу, как всякий хунн, в душе презирает кыргызов и динлинов, не считая их за людей. И кто поручится, что, вырвавшись из окружения, он не покинет в беде своих недавних друзей? А ведь тогда гибель динлинов и кыргызов предрешена.

И Кюль-Сэнгир спросил:

— А что скажешь ты, боевая слава Ухуаня — почтенный Гюйлухой?

Но, видно, и ухуанец сомневался. Он долго молчал, а потом медленно заговорил:

— Почтенный Тудаменгу неправ… Духи тумана, сбив его с пути, подсказали неверный ответ… Воинам трудно бороться с быстрым течением реки, бродов мы не знаем, переправа затянется. Рассвет застанет большую часть войска на этом берегу. Мы лишь ослабим себя и будем разбиты по частям!

Я предлагаю иное! Пусть этой ночью самые смелые, ловкие и хладнокровные воины попытаются проникнуть в лагерь Кюйтана и поднять там панику… Одновременно мы ударим по врагу и, пользуясь замешательством, прорвемся в степь.

Гюйлухой взглянул на полководцев. Кюль-Сэнгир согласно склонил голову. Тудаменгу опустил морщинистые веки, скрывая вспыхнувший в глазах гнев: презренные данники оказались осторожнее, чем он думал. Теперь не удастся ему спасти дугаевых хуннов ценою кыргызской крови!

— Скажите же мне, полководцы, — снова заговорил Кюль-Сэнгир, — кто достоин встать во главе удальцов, которые пойдут в лагерь хуннов?