Мы говорили — Бог знает почему — об изменениях в Ноттинг-Хилле, и я рассказывала, что все полезные магазины закрылись и вместо них появились бутики и бары, продающие несъедобные сандвичи и сладости.

— Я хочу сказать, в старые времена только на этой улице были магазин игрушек, химчистка, хозяйственный магазин, цветочная лавка в двух шагах от моего дома, — говорила я, высасывая зерно из стручка. — А теперь, только подумай, тут по крайней мере четыре итальянских ресторана, два бара, шесть бутиков, продающих одежду по завышенным ценам, и негде починить сломанный тостер или купить подарок на день рождения шестилетнему малышу.

Я хотела донести до Сая мысль, что я не легкомысленная вертихвостка, которая ходит по магазинам, скупая халаты, расшитые кристаллами Сваровски, или джинсы за двести фунтов с искусственными потертостями и дыркой на промежности, — хотя, разумеется, будь у меня деньги, именно такой бы я и была.

— Печальная правда состоит в том, — продолжила я с глубокомысленным видом, — что Ноттинг-Хилл не для людей, которые здесь живут. Ноттинг-Хилл теперь только для туристов. Конец Ноттинг-Хиллу. О, наконец-то! — Принесли две тарелки с кальмарами, от которых у меня уже выработалась зависимость.

— Так почему ты все еще здесь живешь? — спросил Сай удивленно, глядя, как я макаю кольцо кальмара в густой красный соус.

— Потому что, — сказала я, прожевывая, — мне здесь нравится. Я живу здесь всю свою сознательную жизнь. Дети выросли в саду, — я посмотрела на него затуманенными глазами, — это их мир. Кроме того, если мы захотим продать дом, мы не сможем купить ничего приличного за вырученные деньги. Я знаю, что наше жилье стоит недешево, мой муж вызывал оценщика, но дом в приличном районе стоит не меньше миллиона, так что мы ничего не выиграем от переезда. Единственное, что радует, — в этом случае люди перестанут говорить: «Вы можете продать дом и переехать», — как будто бы это решение всех наших проблем и мы остаемся здесь только из глупого упрямства и снобизма. Но я не хочу переезжать, — продолжила я, без всякого смущения занявшись порцией Сая. — Хотя многие наши друзья переехали, у нас здесь осталось достаточно знакомых гораздо обеспеченнее нас.

Продолжая болтать, я подумала, что надо перестать говорить о нас так, будто мы очень бедны. И вообще надо меньше трепаться.

Единственное, что я узнала, живя среди сверхбогатых людей, — это то, что они чувствительны к меркантильности. Богатые хотят, чтобы любили их, а не их способность платить по счетам, так что мне стоило принять меры и исправить невыгодное впечатление, которое я, возможно, уже произвела.

На самом деле мы, Флеминги, достаточно состоятельны, если сравнивать со средними доходами населения. Проблема в том, что доходы всех обитателей сада за один квартал, возможно, превышают валовой внутренний продукт Дании.

— Правда заключается в том, что мы не переедем, — сказала я. — По крайней мере я. Только через мой труп.

— А твоему мужу нравится Ноттинг-Хилл? — спросил Сай. Пока что нам удавалось избегать называть Ральфа по имени.

— Если честно, не так сильно, как мне, хотя он живет здесь дольше, — ответила я. — Я так привыкла к этому месту. К школе, к саду, к соседям, к магазинам. Его главным возражением служит то, что до ближайшего водоема ехать полтора часа. Когда семья мужа переехала, здесь было полно антикварных лавок и гостиниц… Он не видит ни малейшего смысла в людях. Все, что ему нужно, — стоять по пояс в воде в окружении уток.

Я еще немного порассуждала на тему, что здесь много баров и бутиков и единственные, кто может позволить себе купить дом, — американские банкиры.

— Деваться некуда уже от этих банкиров, — сказала я, и Сай расхохотался, как будто я — самое забавное, что он когда-либо видел. Потом я рассказала, что из-за вечного строительства отсюда выгоняют маленьких пакистанцев, торгующих ручками, лентами и дурно пахнущими шлепанцами.

Я надеялась, что не слишком много болтаю, не слишком часто упоминаю Ральфа и не слишком критикую застройщиков, но у моего собеседника действительно был заинтересованный вид, так что я рассказала о работе мужа в нефтегазовой сфере, о том, как он любит деревню, намеренно создавая впечатление, что мой супруг — что-то среднее между Джоном Полом Гетти[57], Полом Галлико[58] и Армандом Хаммером[59].

Я ковырялась в своей треске, но мне больше не хотелось есть. А Сай обедал с аппетитом, поедая маринованную говядину с рисом. Он выбирал грибы палочками и клал их на край тарелки.

— Ты такой же капризный, как моя дочь, — сказала я, наблюдая за ним. Я заметила, что когда бы я ни упомянула своих детей, он не жаждал поддерживать тему. Это давало повод подумать, что Сай не воспринимает меня как мамочку… или даже как журналистку… но как женщину… и я не могла не находить это волнующим.

Воздух между нами наэлектризовался. Мы выпили по два стакана пива, и настал трудный момент, когда взаимное влечение делало вежливые разговоры бессмысленными.

Я оставила треску и посмотрела на тарелку Сая.

— Вкусно? — спросила я.

— Хочешь попробовать? — Он придвинул ко мне тарелку.

— Немного, — согласилась я, пальцами взяла гриб, сунула в рот и проглотила. Он был холодный и скользкий, но в других отношениях совершенно безвкусный (то есть не отличался от других грибов). — Я всегда говорю детям, чтобы они не убеждали меня, что чего-то не любят, пока это не попробуют хотя бы один раз. Но это явно не относится к грибам.

Сай снова рассмеялся. Мы отлично ладили. Я позволила себе немножко похихикать над собственной шуткой, за компанию.

Я почувствовала, как краснею, и мне стало неловко. Внезапно показалось, будто бы все, чего мы оба хотели, — сорвать друг с друга одежду зубами, издавая животные звуки.

— Итак, Мими Малоун, — сказал он, пристально глядя на меня. — Давай к делу.

Я покраснела еще больше, слова застряли у меня в горле. На какой-то момент мне пришла безумная мысль, что он хочет купить меня.

Но он продолжил:

— Твое письмо. Интервью. Что ты имела в виду?

Мне стало жарко в кардигане. Я приложила к розовой щеке стакан ледяной газированной воды. Потом поставила его. Потом начала снимать кардиган.

Сай не отрываясь смотрел на очертания моей груди, когда я пыталась выпутаться из рукавов, а я не могла отвести глаз от его густых ресниц.

— Я бы хотела любыми способами отвертеться от задания «Мэйл» — то есть интервью с тобой, — ответила я. — Они хотят назвать тебя «новым Наполеоном Ноттинг-Хелла». Пожалуйста, откажись. Просто скажи «нет», ладно?

Я сделала глоток пива и посмотрела на него. Мое сердце бешено колотилось, и я вспомнила, что почувствовала, когда он поцеловал мою шею.

— Ну, обычно я не даю интервью, но в данном случае я отступлюсь от своих принципов. Ты мне дашь текст на согласование?

— Обычно я не даю текст на согласование, но для тебя готова сделать небольшое исключение, — сказала я, опуская ресницы. — Фотографии тоже придется согласовывать?

— Естественно, — ответил он. — Когда начнем?

Разговаривая, мы оба склонились вперед. Правой ногой я проникла в его брючину и нежно погладила его ногу.

С моей стороны это было очень плохо и очень глупо, но я ничего не могла поделать.

Сай не отреагировал, но полез во внутренний карман пиджака и достал бумажник с серебряным замочком. Я сделала вид, что роюсь в сумке, но он остановил меня, что было неплохо, так как кошелька у меня с собой не оказалось.

В его бумажнике было примерно десять красных пятидесятифунтовых банкнот. Не дожидаясь счета, он положил две бумажки на стол и прижал их солонкой. Я чуть было не сказала, что мы взяли только две закуски, четыре пива и два главных блюда и это не может стоить больше восьмидесяти фунтов, но сдержалась. Возможно, был не лучший момент, чтобы демонстрировать бережливость.