Джуди кивнула, соглашаясь, и внимательно посмотрела на своего мужа, как будто хотела внедрить в него эту мысль.

— Ей нужны ваша любовь, без всяких там условий, и поддержка. Ей нужно, чтобы вы сказали, что не сердитесь. Что вы ее не стыдитесь. Что вам не противно. Что вы ее любите. И вы с ней рядом.

Он пробормотал что-то, что прозвучало как угроза.

— Я серьезно, Эйдан. Сейчас вы имеете дело не со своими уголовниками. Каролина ваша дочь. Оставьте свои методы — допросы, запугивания, откажитесь от своего ослиного полицейского упрямства. Послушайте, что она вам расскажет.

И тогда я рассказала им то, что она рассказала мне.

На сей раз он меня выслушал. Пока я рассказывала, Джуди вцепилась ему в руку, и я видела, что пальцы у нее побелели. Она впилась в него ногтями, когда он, казалось, готов был ринуться то ли к дочери, то ли чтобы найти ее обидчика. И он остался, и я оставалась с ним до тех пор, пока безумная ярость, которую я видела в его глазах, не утихла, уступив место отцовской нежности и любви. Потом я смотрела, как они с Джуди, рука об руку, поддерживая друг друга, пошли в палату к своей дочери.

Совершенно измученная, я вышла из больницы и поехала домой, где начала собираться на день рождения Адама. Несмотря на его заверения, что с ним теперь все прекрасно, Адам только-только ступил на путь исцеления. Я надеялась, что Мария придет и поддержит его своей любовью. А если нет, боюсь, я могу потерять человека, которого люблю, навсегда.

Когда я приехала — с опозданием — в Сити-Холл, Адам стоял на крыльце у главного входа и встречал гостей. В смокинге он выглядел сногсшибательно, у меня дух захватило, когда я увидела его, выйдя из такси. Водителю пришлось рявкнуть, чтобы я закрыла дверь, потому что я выпускаю все тепло из машины, только тогда я поняла, что на время застыла как вкопанная, потрясенная его великолепием.

В отличие от своих сестер, которые уже прибыли, я не стала разоряться на новое платье, но по такому случаю все же отказалась от привычной разноцветной гаммы и надела проверенное черное платье: оно вполне соответствовало моему настроению. Длинное, до пят, с высоким воротом, но с боковым разрезом и глубоким вырезом на спине. Когда я выходила из такси, платье высоко задралось, а теперь, на ветру, совсем бесстыдно обнажило бедро. Я пыталась его как-то прикрыть и тут заметила, что Адам отвлекся от гостей и пристально наблюдает за моим, не самым, надо признать, элегантным появлением. Поправив накидку из искусственного меха, я направилась ко входу под его изучающим взглядом. Ощущения у меня были примерно такие же, как в том кошмарном сне про лестницу, хотя на сей раз я была в трусиках. Но скрыть унижение и горечь я не могла, не говоря уж о том, чтобы решиться посмотреть ему в глаза. Поэтому глядела под ноги.

— Ты прекрасно выглядишь, — пробормотал он.

Он не очень-то сумел справиться с неловкостью. Но в целом был спокоен, тверд, уверен в себе и явно контролировал свои эмоции. Таким я видела его в последние дни и к такому Адаму еще не успела привыкнуть.

— Спасибо. У меня не было времени толком привести себя в порядок. С утра заявился Барри, потом нужно было помочь одному человеку, а ночью, не знаю, в курсе ли ты, ночью Саймон Конвей… скончался. Это я к нему уезжала из отеля. Так что сегодня тот еще денек выдался. — Мне было нестерпимо жалко саму себя, и я сморгнула, чтобы не расплакаться.

— Подожди, что ты сказала? — переспросил он.

— Тебе все повторить?

— Саймон умер сегодня утром? — Он вдруг моментально побледнел. — Ты поэтому уезжала?

Я кивнула.

— Я вспомнила о том, что должна была ему сказать. Но сразу после этого у него случился сердечный приступ.

Я поежилась. День начался со смерти, и я очень надеялась, что закончится он чем-нибудь повеселее.

Адама, кажется, до крайности потрясло известие о Саймоне, куда больше, чем я ожидала.

— Ну что, она пришла?

Он не сразу сообразил, о чем я, но потом быстро переключился на новую тему:

— Нет. Пока еще не пришла.

— Я думала, она должна быть здесь к семи, — удивилась я.

— Я тоже. — Он с тревогой смотрел на дверь.

Сначала я обрадовалась, но потом немедленно испугалась. Это и была моя ловушка, из которой нет выхода: ситуация, в которой ты не можешь сделать одну вещь, пока не сделаешь другую, но вторую нельзя сделать, пока не сделаешь первую. Если с Марией не получится, то Адам не упадет в мои объятия, а скорее всего упадет с моста или с какой-нибудь высотки. Надо, чтобы она пришла и сказала Адаму, что любит его, а иначе я не смогу любить его и вообще никто не сможет.

Нет, лучше я буду тосковать по нему живому, чем по мертвому.

— Послушай, Адам, — я собралась с духом и посмотрела ему в глаза, — если она даже не придет сегодня вечером, я прошу тебя помнить про наш антикризисный план. Я знаю, у нас с тобой был уговор, но я его не одобряла и не одобряю. И не хочу, чтобы ты… покончил с собой. Вспомни о том, что мы обсуждали. Не забыл наш план? Ты ведь продержался две недели, правда? Вот и дальше используй те методы, которым я тебя научила. И если сегодня что-нибудь пойдет не так — а я уверена, что, наоборот, все будет прекрасно, — но все же, если…

— С днем рождения! — весело произнес женский голос у меня за спиной. И вместо того, чтобы возрадоваться, я вновь ощутила поражение.

Адам не сводил с меня глаз.

Мария встала с ним рядом.

— Простите, я помешала?

— Нет. — Я сморгнула слезы. — Я так рада, что вы пришли, — добавила я и шепотом выдавила: — Он полностью ваш.

— Все уладилось? — спросил папа, когда я подошла к нему.

Я могла только кивнуть в ответ, боялась, что расплачусь, если скажу хоть слово.

— О, так я и знала, — ласково протянула Бренда, крепко обняв меня за плечи. — Ты в него влюбилась, точно? На-ка, выпей шампанского. — Она взяла бокал с ближайшего подноса. — Грусть пройдет.

Хорошо, кабы так, подумала я, отпив глоток.

— Раз мы заговорили о несчастной любви, — встряла Адриана, — сообщаю, что мы с Грэмом расстались.

Реакция воспоследовала не совсем та, которой она, возможно, ожидала.

— Он не стал заказывать творожные торты, — обескураженно отметил папа. — Почему Адам не заказал их?

Я пожала плечами.

— Но они такие замечательные. — Он был расстроен.

— Кажется, это никого особенно не волнует, — обиженно продолжала Адриана, — но все-таки скажу: что-то мешало нашим отношениям.

— Пенис, наверное, — предположил папа, и я невольно хихикнула.

— Ну вот, узнаю свою девочку! — Он подмигнул мне. — Скажи, а где эта его кошмарная подружка, которую ты так упорно пыталась ему вернуть? Я хочу время от времени бросать на нее взгляды рассерженного отца.

— Ох, нет, папа, не надо, — вздохнула я. — Они прекрасная пара и созданы друг для друга. Вспомни, он же готов был броситься в реку, если она к нему не вернется. Разве не романтично?

— Ничего это не романтично, — фыркнула Адриана, все еще недовольная тем, что мы без должного внимания отнеслись к ее новости.

— Вот уберечь его от того, чтобы прыгнуть в реку, — куда более романтично, — добавила Бренда.

— Это большая удача, что ты его спасла, — сказал папа, и они все притихли.

Прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как мама покончила с собой, когда папа нашел ее на полу в ванной, а рядом с ней — пустую бутылочку из-под таблеток. Потом он признался нам, что не пытался ее спасти, и мы по-разному восприняли это признание. Бренда поняла отца, Адриана тоже, в общем, поняла, но считала, что он должен был раньше вызвать «скорую», а я не разговаривала с ним много месяцев. Мне было девятнадцать, я училась в колледже, когда он рассказал мне. Тогда мне казалось, что я могу спасти всех на свете или, по крайней мере, хоть попытаться. И я сказала, что никогда не прощу ему. Я не знала, как трудно ему было с ней, а ведь он шесть раз вытаскивал ее с того света, он делал ей искусственное дыхание и массаж сердца, доставал ее из ванны, отвозил в больницу — бесчисленное количество раз. Чего он только не делал, борясь за ее жизнь, так что в конце концов у него совсем не осталось сил, чтобы убедить ее остаться.