— Я не думала, что можно кому-нибудь рассказать, — призналась она.

— Теперь знаешь, — мягко ответила я и протянула ей бумажную салфетку. — И этот кто-то, кто тебя выслушает и поможет, он есть всегда. Всегда.

Она вытерла слезы, успокоилась и, кажется, была готова к разговору.

— Я перерезала вены, — начала она. Подняла руку и показала мне бинты, как будто я раньше их не замечала. — Вы, наверное, считаете, что я сумасшедшая, — тоскливо заключила она.

Я отрицательно мотнула головой.

— Залезла в инет и прочитала, как это сделать. Там написано, что надо бритвой, но это оказалось так трудно — я никак не могла сделать разрез — и больно. А потом ничего не было, хотя кровь текла. Я лежала в кровати, ждала, когда умру, но ничего не происходило. Просто было больно. Я опять посмотрела в инете, что сделала не так. Ну а потом пошла вниз, к маме, и показала ей. Я испугалась. — Она всхлипнула. — Мама начала на меня кричать: «Что ты наделала? Что ты наделала?» Черт, мне хотелось пойти наверх, к себе, и снова это сделать, чтобы я умерла и она бы уже не смотрела на меня так. Как будто я чокнутая. Папа меня безостановочно спрашивал: почему ты это сделала, почему? Никогда в жизни он так не злился. Как будто хотел меня убить.

— Он не хотел тебя убить, Каролина. Он был потрясен и очень испугался, а хотел он только одного — защитить тебя. Родители хотят, чтобы у тебя все было хорошо. Им нужно понять, что произошло, чтобы тебе помочь.

— Они меня убьют. — Она опять начала плакать. — У вас тоже так было? Вы ненавидели свою маму?

— Нет. — Я погладила ее по плечу.

Слезы навернулись на глаза, когда я вспомнила, как папа пришел из больницы с фальшиво-радостным лицом, как будто они уезжали на выходные. Вспомнила, как она лежала в шезлонге в саду под проливным дождем, а он объяснял, что она хочет «прочувствовать» что-то. Даже когда она была со мной, мне часто казалось, что на самом деле она не здесь, а где-то в другом месте. Я любила ее, хотела быть с ней рядом.

— Ненавидела? Что ты, никогда, ни одной минуты. — Я помолчала, потом спросила: — Почему это так непереносимо для тебя? Что случилось?

— Я не могу им рассказать. Но они все равно скоро узнают. Странно, что до сих пор не узнали. Каждый день я прихожу из школы и жду, что им все уже известно. В школе все знают, все на меня пялятся, всякие гадости говорят. Даже мои друзья… И у меня нет никого, ни единого человека, который бы мне помогал, с кем можно было бы поговорить. Даже Эшлин. — Она смущенно запнулась.

— Эшлин твоя подруга?

— Была. Она была моей лучшей подругой с пяти лет. А теперь даже не смотрит на меня. И так уже целый месяц. Сначала все остальные от меня отвернулись, а она нет, а потом стало совсем хреново: они стали подбрасывать гадости мне в шкафчик, всякую похабную дрянь, и постоянно обсуждают меня на Фейсбуке, причем все это вранье. Потом они начали втягивать в это Эшлин и про нее тоже стали говорить всякие пакости. Она сказала, что это я во всем виновата, и рассорилась со мной. Ну разве это честно?

— Произошло что-то, о чем все вокруг узнали? — предположила я.

Она кивнула, слезы полились у нее из глаз.

— Что-то попало в Сеть?

Она снова кивнула. А потом удивилась:

— Вы знали?

— Нет. Но ты не первый человек, с которым такое случилось, Каролина. Это было что-то… интимное?

— Он сказал мне, что это только для нас, — ее лицо исказилось, — и я ему поверила. А затем подружка написала мне, что видела это на Фейсбуке, и тут все начали мне названивать. Одни смеялись, а другие прямо реально в ярости были, называли меня шлюхой и еще похуже того — а я считала, что они мои друзья. Я вышла в Интернет, и мне плохо стало. Я сама не могла смотреть на себя, а уж представить, что это посторонние видят… Мы же это сделали просто поржать, для себя. Я и подумать не могла, что он покажет это кому-нибудь. И я решила, что, может, кто-то из его друзей взял у него телефон и слил. Или его хакнули, но…

— Что он сказал?

— Он вообще не стал со мной разговаривать. Даже смотреть на меня не захотел. Но потом я как-то его поймала и сказала ему — каково мне. И что больше так не могу, а он просто засмеялся. Он засмеялся. Он не мог понять, почему я так расстроена. И сказал, что я, наоборот, должна быть счастлива. Куча всяких звезд стали знамениты именно благодаря этому, теперь они миллионеры. Да мы-то живем в гребаном Крамлине, какими такими знаменитыми мы можем стать, и где же наши миллионы!

Она снова расплакалась.

— Вы занимались сексом, Каролина?

Она очень смутилась, и ей потребовалось некоторое время, чтобы рассказать мне: она делала ему минет, они были на какой-то вечеринке и оба слишком много выпили. Идея заснять это принадлежала ему. Он уже начал, не дав ей шанса отказаться. И когда она увидела, что камера в телефоне смотрит на нее, то не стала останавливаться, не хотела показать, что ей слабо.

— Когда это произошло? — спросила я, с трудом сдерживая закипавшую ярость.

Если меня так накрыло, то могу себе вообразить реакцию инспектора Магуайра. Он превратит в ад жизнь этого парня. Но после того, что он сделал, пусть считает, что ему повезло, если Магуайр, по крайней мере, оставит его в живых. Да, Каролине не позавидуешь, тяжело быть подростком в наши дни. Такие вещи, как доверие, близкие отношения, секс, полностью изменились с тех пор, как я была в ее возрасте, мальчики и девочки блуждают по минному полю.

— Примерно два месяца назад. Но видео он выложил потом, через месяц. Я пыталась не обращать внимания, пыталась ходить в школу, делать вид, что мне все равно, но я до сих пор получаю эсэмэски. Вот, смотрите.

Она протянула мне телефон, и я пробежала глазами несколько сообщений от ее так называемых друзей. Большинство из них были настолько злобные, что я просто не могла в это поверить.

Понятно, почему Каролине было так плохо и одиноко. Друзья отвернулись от нее, парень, который ей нравился, выставил ее на посмешище, над ней постоянно издевались в том маленьком мирке, который называется «социальная сеть». Но и убежать из этого мира невозможно, а ложь там расцветает как плесень, со страшной скоростью. И никак не докажешь, что ты был прав. Бедная девочка была слишком напугана и слишком стыдилась, чтобы пойти к родителям, она боялась, «что они ее убьют». Поэтому она решила покончить с собой, то есть со своим стыдом, с болью и одиночеством — окончательное решение временной проблемы. Но она не знала, что эта боль не будет длиться вечно, что шрамы затянутся, хотя она навсегда запомнит, что с ней случилось. Это горький урок, но боль пройдет, наступит исцеление, одиночество отступит, завяжутся новые отношения, вместо предательства возникнет новая любовь. Это было мгновение, мгновения проходят. Ей надо пережить его и идти дальше.

— Вы можете им рассказать? — спросила она тоненьким голоском, и вообще она казалась совершенным ребенком — худенькая, несчастная в этой больничной палате. — Пожалуйста.

Мы попрощались, Каролина обещала, что обязательно позвонит либо мне, либо по одному из телефонов, которые ей дали врачи, как только почувствует, что ей с кем-то надо поговорить. Я вышла в коридор и увидела Джуди, которая сидела на пластиковом стуле в полуобморочном состоянии, а инспектор Магуайр метался рядом, как тигр в клетке.

— Расскажите нам, — рявкнул он, как только я подошла.

— Нет, — твердо сказала я, — я не собираюсь вам ничего рассказывать, пока вы не дадите мне слово.

Он посмотрел на меня так, как будто хотел откусить мне голову.

— Вы будете держать себя в руках. Каролина очень боится вашей реакции, ей страшно, что вы от нее отвернетесь. Если вы хотите ей помочь, то не осуждайте ее и окажите ей ту поддержку, в которой она так нуждается.

— Эйдан, — Джуди взяла его за руку, — послушай ее.

— Она уже знает, что поступила неправильно. Не надо читать ей лекции, не надо объяснять, что это было глупо. Уж точно не сейчас, когда она так уязвима.