— А что вы ели сегодня на завтрак?

Ела? Я выпила чашку черного кофе, как мне помнится.

— Ну, это ничего не значит. У меня нет депрессии.

Он фыркнул.

— Вот у вас — есть. Вы пытались покончить с собой. А у меня… легкий упадок духа.

— Легкий упадок. — Он изучающе оглядел меня. — Вы приуменьшаете. Ослик Иа-Иа по сравнению с вами — безудержный оптимист.

Я невольно рассмеялась.

— Я пытаюсь вам объяснить, что мы должны следить за вашим питанием. Это вам поможет. Вы плохо едите, потому что подавлены. Но вы справитесь, если приложите усилие. Я еще ни разу не видела, чтобы вы что-нибудь ели, и где вы силы берете, не понимаю.

— Вам изложить пять способов или десять?

— Один, пожалуйста.

— На сцене, когда исполняю стриптиз. С мальчишками танцую.

Я опять рассмеялась.

— У вас, по-моему, все в голове перепуталось — стриптиз, работа моделью и моделирование поведения.

— Да, все потому что я не знаю, какой из этих способов придаст мне больше сил. А вы как думаете?

Официантка принесла две огромные тарелки с едой и поставила перед нами. Мы оба содрогнулись от ужаса.

— Все в порядке? — спросила она, удивленная такой реакцией. — Это ваш заказ, я ничего не перепутала?

— Да-да, все правильно. Выглядит просто… восхитительно. Спасибо. — Я вооружилась ножом и вилкой, раздумывая, с чего начать.

— И когда же вы последний раз ходили в ресторан, Кристина? Вы, конечно, только это и делаете, ведь еда — это удовольствие?

Как и я, он с опаской глядел на тарелку, не зная, с какого боку подступиться.

— Нет, это было давно, но только потому, что мы экономили перед свадьбой. Мм, как вкусно. А как вам лососина? — «Ешьте не спеша, смакуйте каждый кусочек». — Что-то не пойму, что это… кажется, имбирь. Замечательно. И легкий привкус лимона. Очень изысканно. Да, а потом мы поехали в свадебное путешествие, а потом денег на рестораны уже не было, так что мы в основном ели дома или иногда покупали готовую еду навынос, но ничего страшного, почти у всех наших друзей схожая ситуация.

— Несказанное удовольствие, — саркастически кивнул он. — Сколько времени вы были замужем?

— Ешьте. Вам нравится? Пюре действительно сливочное?

— Да, сливочное. И очень картофельное. А морковь удивительно морковная.

— Девять месяцев. — Я делала вид, что не замечаю его иронии.

— Вы ушли от него спустя девять месяцев? Да я с девушками, которых ненавидел, и то дольше был вместе. Вы не слишком-то старались сохранить свой брак.

— Я очень старалась. — Я смотрела в тарелку, нервно поигрывая ножом.

— Ешьте. Как ваш барашек — барашистый? — Он взял немного лососины, пожевал ее и проглотил с таким видом, точно это была здоровенная пилюля. — И когда же вы поняли, что совершили ошибку?

Я немного подумала: сказать ему правду или то, что я говорила всем остальным?

— Все по-честному, — проницательно добавил он, — никаких секретов.

— У меня периодически возникали сомнения, но окончательно я это поняла, когда шла к алтарю в церкви.

Это была правда.

Он перестал жевать и удивленно посмотрел на меня.

— Не отвлекайтесь, возьмите еще рыбы. У меня слезы текли, когда я шла по проходу, многие до сих пор это вспоминают, мол, как трогательно. Но я плакала вовсе не от счастья. Сестры это знали.

— Зачем же вы вышли за него?

— Я запаниковала. Хотела было прервать церемонию, но смелости не хватило. И его обижать не хотела. Я не знала, как выпутаться, было ощущение, что ловушка захлопывается, однако я сама себя в нее загнала. Ну уж и пришлось идти до конца.

— Вы вышли за него, потому что не хотели его обижать?

— Да, и ушла от него ровно поэтому же.

Он все взвесил, затем кивнул:

— Ну да, очень логично.

— Если бы я тогда остановилась и как следует все обдумала, то нашла бы другой выход. Проще и лучше.

— Это как стоять на мосту.

— Именно. — Я гоняла вилкой еду по тарелке. — Я его любила, честно. Но у меня есть своя теория насчет любви: какая она ни будь крепкая, а все равно не может длиться вечно.

Он помолчал. Мы оба съели по кусочку, потом он не выдержал и бросил вилку на тарелку.

— Я сдаюсь. — Он поднял руки вверх. — Больше не могу. Пожалуйста, можно мне больше не есть?

— Конечно. — С облегчением я тоже отложила вилку и нож. — Господи, как же я объелась. — Потерла набитый живот и тихо застонала. — А вообразите только, люди так едят три раза в день.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Что дальше? — Он наклонился ко мне через стол, весело улыбаясь.

— Э-э.

Я открыла сумку и сделала вид, что ищу платок. А сама потихоньку открыла книжку.

— А давайте пойдем прогуляемся, — предложила я, как будто это только что пришло мне в голову.

Нам обоим хотелось пройтись после плотного обеда, так что, несмотря на холодрыгу, мы направились в парк Святой Анны, один из самых больших муниципальных парков в Дублине.

Пронизывающий ветер дул прямо в лицо, мы медленно брели по огороженному стеной саду, мимо арт-центра «Красные конюшни», где по выходным открыт фермерский рынок, к храму Геркулеса, к пруду с утками — впрочем, оттуда я побыстрей его увела, а то вдруг решит утопиться. Огромный розарий в это время года являет собой грустное зрелище, и на скамейке сидеть холодно и неуютно. Розовые кусты выглядят куце, осенью их подстригли, и короткие ветки без единого цветка вызывают смутную жалость. Спрятаться от ветра невозможно, он проникает во все дырочки и лазейки в одежде. Погода, конечно, неподходящая для задушевных разговоров, но времени терять нельзя, надо постараться узнать об Адаме побольше.

— Вы часто покупали Марии цветы?

— Да. Кроме Дня святого Валентина. Мне было строжайше запрещено дарить их ей в этот день. Слишком банально.

— И что же вы ей дарили?

— В прошлом году — грейпфрут. А в позапрошлом — лягушку.

— Грейпфрут — это интересно. Но лягушка?!

— Да, чтобы Мария ее поцеловала, и лягушка превратилась в прекрасного принца.

— Боже, ну какая пре-е-елесть.

— Вы хотите вселить в меня уверенность в себе или наоборот — ее разрушить?

— Пардон. Надеюсь, она всей душой полюбила эту лягушку.

— Представьте, да. Мы оба полюбили Увальня. Но потом он удрал через балкон.

Тут он улыбнулся, как будто вспомнил что-то забавное.

— Вы чего?

— Да так, ерунда…

Его улыбка заинтриговала меня, мне вдруг приоткрылся другой Адам, нежный и романтичный.

— Нечего скрытничать, рассказывайте. У нас секретов нет, забыли?

— Правда, это ерунда. Ничего особенного. Я просто однажды подарил ей не тот цветок.

— Что за цветок?

— Кувшинка. Ей нравится эта картина. Моне, да? — Он замолчал, как будто все стало ясно.

— И в чем соль?

— Ну, я решил подарить ей кувшинку. На День святого Валентина, в виде исключения. Я был в парке, увидел их в пруду и подумал про Марию. И полез в воду, чтобы сорвать ей цветок.

— Прямо в одежде?

— Ага. — Он рассмеялся. — Там оказалось глубже, чем я ожидал. Примерно по грудь, но отступать было глупо. Меня едва не поймали служащие парка.

— Наверное, там нельзя рвать кувшинки.

— Да в том-то и дело. Я ошибся. Это были не цветы, а просто листья кувшинки. Пришлось сорвать ей этот лист. — Он улыбнулся. — Я еще удивлялся, что она в них такого нашла особенного?

Я рассмеялась.

— Вы дуралей. Как можно перепутать цветок кувшинки с листом?

— А по-моему, это совсем несложно. В любом случае ей понравилось. Она даже фотографию сделала, со свечами, и повесила у нас в квартире.

— Здорово. — Я улыбнулась. — Значит, вы оба романтики?

— Наверное, можно и так сказать. — Он пожал плечами. — Мы весело жили. — И тут же решительно поправил себя: — Живем.