Выйдя из самолета, Игнатий Григорьевич осмотрелся, увидел ближний лесок, облитый жарким полуденным солнцем, представил себе, как за этим леском, в крутых берегах, струится, петляет Чузик, который был так хорошо виден ему с воздуха, и подумал, как мало приходится отдыхать последние годы: все некогда, спешка, хлопоты, заботы напластовывались таким плотным слоем, что невозможно продраться сквозь его толщу. А какая природа вокруг! Вот бы раскинуть палатку, вооружиться удочкой, сесть на песок — просто так, подбросив охапку травы, и выудить окуня или хотя бы сопливого вездесущего ерша… Нет, это усталость, слабость, через них надо перешагнуть, просто нельзя так думать, размагничиваться, когда у тебя столько сложных и важных дел.

Однако же — думалось.

Семья Кучеровых любила и понимала природу: во все времена года она находила в ней свои прелести. И сам Игнатий Григорьевич, и жена его, и две их дочери жить не могли без леса, реки, костров. Но радость общения с природой последнее время случалась все реже и реже. Они-то, жена и дети, пользовались этим доступным благом, а он, что называется, жал на педали. Район развивался стремительно, работы партийной день ото дня прибавлялось. Иной раз дохнуть было некогда, будто в подтверждение известных слов: ты за дело, а оно за тебя. А кто в деле, тот и в ответе. Как партийный работник с солидным стажем, Кучеров усвоил давно, что надо верить в людей, знать их возможности и самому полностью отдаваться делу, не перекладывая на плечи других то, что под силу тебе самому.

Встречал его на машине и вез побритый, пахнущий одеколоном, подобранный Теус. Рудольф Освальдыч принарядился по этому случаю в новую куртку. На улице было душно, однако Освальдыч отличался завидной устойчивостью к жаре и почти не потел. Игнатий Григорьевич же, как истинный северянин, млел, томился от зноя, утирался платком — хоть выжимай. В машину он сел на переднее сиденье привычно и бодро.

— Ты говоришь, Рудольф Освальдыч, что Румянцев сейчас в Рогачеве?

— Там, Игнатий Григорьевич. С Чуркиным ждут вас на строительной площадке. Прямо туда ехать?

— Конечно. В каком состоянии коровник?

— Бригада хорошая подрядилась, так быстро дело подвинулось. Помещение готово, осталось смонтировать оборудование. В этом и затруднение.

— Поможем…

Проехали самой широкой кудринской улицей, свернули за кладбище и повстречали стоящего обочь дороги Хрисанфа Мефодьевича: тот держал Пегого на поводке. Кучеров попросил Освальдыча остановиться.

— Здравствуй, охотник! — приветствовал он Савушкина.

— Здравствуй, Игнатий Григорьевич! — приветливо ответил промысловик, переступая с ноги на ногу.

— Куда это ты с собакой средь лета?

— Да прогуливаю. Не выпускаю ни в лес, ни в село — время запретное.

— Я слышал, обворовали нынче тебя в зимовье?

— Не нынче — в прошлом году. Понесчастливилось мне…

— Что-нибудь выяснилось?

— Нет. Провели воробья на мякине и не попались.

— А ты нашему прокурору жаловался?

— Демешину-то? Да он, поди, так про беду мою знает.

— Знает — не знает, а надо бы написать ему, Хрисанф Мефодьевич. Ладно, я ему подскажу.

— Он на милицию будет жать, а милиция… Наш Петровин и так тут с ног сбился… Бог с ними, с мехами! Добудем еще. Руки, ноги есть, глаз не ослеп. Я пока свою силу-меру знаю, да и умом вилять не привык. Что надумаю, то исполню. Бывай здоров, Игнатий Григорьевич!..

Теус тронул машину, и она пошла пылить дальше, в рогачевскую сторону — к Корге, к мосту через нее, на бугор, через поля, перелески. Хрисанф Мефодьевич смотрел, как вздымается сзади газика прокаленное, легкое облако, и думал, что Кучеров — настоящий мужик, доходчивый, и руку подаст, и поговорит с человеком, а мог бы проехать мимо. Давно Кучеров собирается побывать у Савушкина в зимовье, сходить на охоту, даже лицензию уже брал на лося, да все не находит на эту утеху времени. Да, замотали его нефть и газ — вздохнуть некогда…

А Кучеров говорил в машине Рудольфу Освальдычу:

— Давно я знаю Хрисанфа Мефодьевича — настоящий чалдон, не разбавленный! Охотник отменный, и сам по себе очень цельный характер. С уходом таких, как он, обеднеет охотничий промысел.

— Да он еще крепкий, — ответил Теус. — Таежного человека и ржа не берет.

— Это, Освальдыч, ты хорошо сказал. Кто ближе к природе, того и недуги не так за бока хватают…

Они подъезжали к селу. Рогачевский коровник был виден издалека: белела под солнцем крыша, желтели ровные брусовые стены, оконные стекла отражали косо падавшие на них лучи. Все сооружение смотрелось внушительно рядом с упавшим и еще не разобранным стародавним скотным двором. Румянцев и Чуркин торопливо шагали навстречу секретарю райкома.

— А ты что-то сдал, Тимофей Иванович! — сказал Кучеров, высвобождая свою ладонь из огромной горсти управляющего. — Мешки под глазами и нос распух.

Откинув крупную взлохмаченную голову, Чуркин расхохотался.

— Маленько есть, Игнатий Григорьевич! — Управляющий показал большим пальцем через плечо на коровник. — Это детище за весну и лето все соки повыжало. Да жара еще тут какая-то не нарымская — крымская. Усыхаем! Я лично ремень на брюках на два деления убавил.

— А опух он, Игнатий Григорьевич, оттого, что воды много пьет. Курит да на воду гавкает! — подпустил шутку Румянцев.

— Да только ли воду пьете? Знаю я вас! — засмеялся Игнатий Григорьевич. — Поди, уж у нового-то строения по всем правилам все углы окропили!

— Да что вы? Как можно такое о нас? — съежил плечи Румянцев, не стирая улыбки с лица. — Мы тут денно и нощно корпим. Сами увидите.

— Идите показывайте…

Игнатий Григорьевич осмотром остался доволен, хотя и нашел, не без того, огрехи, побеседовал с бригадиром строительства, узнал, что еще нужно доставить сюда из материалов, поинтересовался, в комплекте ли прошло оборудование и выразил надежду, что в следующий его приезд, через месяц, примерно, тут будет все дело завершено.

— Вот сняли мы нерасторопного Кислова с поста начальника райсельхозуправления, и сразу заметный сдвиг. Как приедет к нему какая-нибудь высокая комиссия, Кислов сразу в лопухи прячется, — усмехнулся Игнатий Григорьевич.

— Да так оно и бывало, — подтвердил Румянцев.

— Есть предложение, Николай Савельевич, тебя рекомендовать на освободившееся место, — Кучеров искоса посмотрел на директора совхоза.

— Меня? — Румянцев вздрогнул.

— А что — пасуешь?

— Да у нас тут только работа пошла разворачиваться! Нет, увольте, увольте. Я за живое дело схватился и не отпущу его, пока не увижу, как говорят, плодов рук своих.

— Увидишь, Савельич, увидишь, — мягко проговорил Кучеров, притрагиваясь пальцами к локтю Румянцева. — Мы не потревожим тебя… Сообщаю вам новость, что решением бюро обкома партии ваше хозяйство передается нефтяникам. Будете вместе решать продовольственную программу. Общими силами оно веселее пойдет. Рады вы этому или нет?

Директор и управляющий переглянулись: мол, какой может быть разговор!

В Кудрине Кучеров остановился в том люксовском номере совхозной гостиницы, из-за которого в свое время столько пришлось пережить неприятностей Румянцеву. Но эти переживания были уже далеки, так далеки. Даже Катя, душа ранимая, все реже теперь вспоминала о тех тревожных для их семьи днях.

После поездки в Рогачево Кучеров делал облет буровых вместе с Саблиным, новым начальником управления разведочного бурения, побывал у сейсмиков и геологов, осматривал их базы, обнаружил немало упущений и приготовился завтра на совещании все это высказать начистоту. На большой разговор были приглашены в Кудрино начальники трестов и управлений из нефтяного города на севере нарымской земли, ибо им предстояло брать в свои руки и начать осваивать здешние месторождения. Ждали прилета Николая Филипповича Мержина из нефтегазодобывающего управления и начальника всех буровых работ в области Петра Ефимовича Чурина.

Кучеров развернул перед собой план кудринских месторождений, где были обозначены «кусты», эти скопления скважин, которые разбуривались, обустраивались, и предстояло их со временем пустить в эксплуатацию. На плане скважины обозначены разным цветом: голубым, зеленым, желтым, синим. Тут была заложена перспектива на многие годы. Скоро придется разбуривать «кусты» отдаленные, тупиковые, и за это надо браться уже теперь, рьяно и без раскачки. Нефтепровод подведут, а скважины не будут готовы к откачке нефти из них. Образуется разрыв, простой, а он обойдется дорого государству.