Рядом с «белым домом» итээровцев жил начальник местной метеостанции. Нефтяники подшучивали над ним:
— Нам ваши заботы, так можно бы жить! За окно поглядишь — и погоду узнаешь. Снег, ветер, дождь, тепло или жарко — никогда не ошибешься.
Но отношения с соседом поддерживали хорошие, в баню к нему ходили, по чарке после парной принимали: русские люди к своим стародавним привычкам крепко привязаны.
Однажды метеоролог, перехватив после бани лишку, стал вдруг пузыриться.
— Не нравится мне тут ваше присутствие! Раньше, бывало, выйду я за ворота — травка зеленая стелется, гуси на ней пасутся. Мягко босой ногой ступать и вообще — красота! А вы со своей техникой все напрочь перевернули, мяшу-грязь понаделали!
Ему отвечали:
— Техника наша, конечно, тяжелая и по воздуху не летает. Бульдозеры, трактора, тягачи… Мы строимся, нам разворот нужен. И приехали мы сюда не картошку садить, не гусей пасти, а разведывать нефтяные запасы…
А разворачиваться действительно приходилось. И разворачиваться на малой площадке — быстро и в сжатые сроки. И чтобы, боже избавь, не повредить природе, не задеть интересов совхоза. Все надо было учесть и взвесить.
А тут Чузик совсем обмелел, ничего водой не доставить. Одна надежда на вертолеты, одно упование на них.
Главный инженер Ватрушин быстро превратился в обычного хозяйственника, снабженца. А куда деваться, когда нужда подпирает? Ни печати пока, ни счёта, ни чековой книжки… Ни сапог, ни рукавиц, никакой спецодежды, а людей на работу принимают… Начальник управления разведочного бурения, который до Саблина был, кое-как изловчился пригнать в Кудрино самоходную баржу-плоскодонку с грузом. Май месяц шел. Явился Ватрушин товар получать, а ему не дают: наряд предъяви! Не растерялся Виктор Владимирович, составил «фитюльку», написал ее от руки, подписался. Никакой юридической силы она не имела, потому что ни штампа на ней, ни печати. Но подал женщине, сопровождающей грузы, улыбнулся во весь распах губ. Женщина оказалась с душой доброй, поверила, выдала нужное. Полную машину нагрузили они сапог, верхонок, мыла. И скорее погнали от пристани, чтобы не спохватилась та женщина, не стала товары назад заворачивать. Ватрушин все же ее успокоил:
— Не переживайте, пожалуйста. Потом разберемся получше. Не себе ведь берем — для государства стараемся.
Поступили своим чередом вагончики, а размещать их негде. Стали хлопотать место. Кудринское начальство тут было не очень уступчивое. На пахотные земли буровики и не лезли. Но им надо было привязаться поближе к аэропорту, чтобы все под рукой было. Румянцев, тогда они с Ватрушиным уже были знакомы накоротке, говорил:
— Даю вам конный выпас — тридцать два гектара. Берите.
— Выпас я не возьму — не по закону вроде, — возразил Ватрушин. — Мне дайте землю около речки и рядом с аэропортом. Но земли бросовые. И, если уж так, то нам пока тридцать гектаров не надо. А надо будет — все равно дадите. Мы тут не свои личные интересы решаем.
Как ни спорили, как ни проверяли друг друга, а сошлись по уму, по добру. Тринадцать вагончиков, полученных в первый год, разместили. И хорошо разместили, удобно. Селили в них только людей в деле стоящих. Бичей и всякого рода гонцов за длинным рублем и ласково и по-разному выпроваживали. Борьбу с этой накипью, неизбежной во всех широкомасштабных делах, рьяно вел начальник районной инженерно-технической службы Вениамин Петрович Сенников. Здоровый, крутой, остроязыкий, он производил впечатление мужика с жесткой метлой: уж если такой человек мести пойдет, то сору по углам не останется. Сенников тоже оттуда был — из-под Самары, отрадненский.
Трудностей выпало много для кудринских буровиков-разведчиков. В первый год своими силами строили овощехранилище на двадцать тонн. Делали базу, гараж, заложили фундамент под общежитие. А в то время у них не было ни станка, ни инструмента. Но понимали: без картошки останутся — зима покажется черной, не белой. Убивались дотемна каждый день, закапывали под землю картошку. Сделали! Потом вспоминали, как бревна накатывали вручную. С перепугу муки завезли пятьдесят тонн! Куда ее столько было. Пришлось отгружать и везти назад.
Но самым большим испытанием явился пожар на буровой, где дизелистом работал Михаил Савушкин.
Пожар взбудоражил все управление. Прилетел в Кудрино сам генеральный директор нефтяного объединения и не улетал, пока причина пожара не была выяснена. Заводской дефект в одном из генераторов вскрыли, винить было некого. Высокий начальник не шумел, а спрашивал, чем помочь, как лучше наладить доставку сюда материалов и оборудования.
— Хватит вам на полное восстановление десяти дней?
Спокойный, рассудительный разговор приободрил Ватрушина.
— Дайте пять суток, — сказал Виктор Владимирович. — На шестые мы продолжим проходку скважины. За это время каротажники проведут контроль над стволом, потому что есть опасения ожидать преждевременный выброс газа.
— Действуйте. Дизеля и электростанцию завезем на буровую вертолетом МИ-восьмым.
Ватрушин расставил людей, все спланировал. В область полетел инженер Сенников: ему поручалось срочно доставать материалы, оборудование и направлять их сюда без задержки. Все поступало четко и вовремя: чувствовалась волевая рука, разворотливость Вениамина Петровича. Жесткая метла и там, в городе, мела чисто…
Сгоревшая буровая была похожа на улей. Вышкари, дизелисты, электрики, каждый, кто был причастен к делу, работали не покладая рук. Как следует некогда было поесть, отмыться от сажи и грязи. Хлебнут чаю, покурят, и снова передвигают тяжеленные дизели, шьют кровлю, мостки. Без касок, грудь нараспашку, лишь доски-помосты скрипят от прыжков и шагов. Сердце Ватрушина вздрагивало, когда он видел такие стремительные прыжки, толковую — в дело — рабочую спешку, видел эти обнаженные, без касок, головы. Это было в нарушение техники безопасности, но он не мешал, не становился на букву закона, инструкции. Знал: надо дать жизнь буровой. И дать ее быстро. Закрывая глаза на мелкие непорядки, он радовался силе единства, духу, порыву людей. Они творили подвиг…
И буровая пришла в движение на сутки раньше обещанного срока. Буровики-разведчики по-настоящему ликовали. Один Харин ходил удрученный, со сморщенным злым лицом: его карта в споре с участковым геологом Андреем Михайловичем была бита. А геолог радостно говорил Ватрушину:
— Плохо, Виктор Владимирович, что получилось-то все через такую вот кривизну. Не случись злополучного пожара — случался бы взрыв. Как говорится, не было бы счастья… Но несчастье это больно уж дорогое.
Ватрушин через день звонил в город, узнавал о здоровье Михаила Савушкина. Там тоже все шло на поправку. На отдельных участках тела пострадавшему сделали пересадку кожи, постепенно он выздоравливал и собирался опять вернуться на буровую к прежней работе. Родителям он писал:
«Меня еще пущий азарт разбирает быть там, где сейчас вышки в тайге. Мама, может быть, этого не поймет, но ты, отец, знаешь, как тайга наша к сильным и знающим людям отзывчива. Тем она и влечет к себе, манит безудержно. Тебя — охотой, погоней за зверем, а меня вот… Кто его знает, откуда все это у сына охотника! Но мне хочется быть скитальцем на свой манер…»
Хрисанф Мефодьевич читал письма младшего сына и долго потом сидел в задумчивости, то собирая складки на лбу, то их разглаживая. Он уже не жалел о том, что Михаил не пошел по его следам, не стал охотником. Пусть торит себе сам дорогу, какую выбрал. Только бы поменьше было этих несчастных случаев. Поменьше, если уж невозможно их избежать совсем.
5
Кучеров побывал в Кудрине за неделю до пожара на буровой. Ему хотелось воочию убедиться, как строится новый коровник в Рогачеве, из-за которого так много было пролито на бумагу чернил, пока не вмешался в этот вопрос Латунин. Однако, если брать по большому, в общем плане кудринских дел рогачевская новостройка была тем «мизером», о котором можно было уже и не думать, ведь главное — нефть, разведка и прирост ее запасов, прокладка нефтепровода от Парамоновки до новых месторождений, проводка высоковольтной линии через тайгу и все остальное, что связано непосредственно с нефтью.
