Румянцеву была тут же назначена консультация у профессора-клинициста.

Профессор, мужчина седой и поджарый, вида спокойного и задумчивого, осматривал Николая Савельевича молча, выстукивал его и выслушивал, как дятел больное дерево. Румянцев лежал на койке, полуприкрытый серым байковым одеялом, и ожидал приговора.

— Вы, кажется, из села? — спросил профессор.

— Да. Из Кудрина.

— Во многих селах нашего края я был, но в Кудрине не приходилось. Там у вас что?

— Я в совхозе директором…

— Отлично! Овсы растут на ваших полях?

— Превосходные! — Румянцев приподнялся повыше. — В прошлом году местами взяли с гектара на круг по сорок центнеров!

Профессор кивнул и задумался.

— Тогда мой вам совет-предписание. После того, как мы вас отсюда дней через двадцать выпустим, вы дома возьмите отборных овсяных зерен, запаривайте их и пейте отвар.

— И долго? — обрадовался Николай Савельевич такому простому исходу.

— Пока не заржете.

В палате поднялся смех: шутливый ответ профессора развеселил больных.

— Посмейтесь. Это нам всем полезно, — сказал профессор и вышел.

Овес Румянцев запаривал и регулярно пил отвар по утрам и на ночь. Болезнь отступила, и Николай Савельевич по сей день добром вспоминает столь простой и полезный совет ученого.

Уже на втором году работы Румянцева директором Кудринского совхоза однажды в марте прилетел сюда на белом большом вертолете первый секретарь обкома Викентий Кузьмич Латунин. Вопрос, по которому здесь собирались на совещание важные лица, касался кудринских месторождений, шла пристрелка к тому, что скоро тут должен был осваиваться во всю ширь и мощь новый — третий на Средней Оби — нефтяной район. На большой совет собирались геологи, строители, нефтедобытчики.

Латунин, человек крупномасштабный, энергичный, привыкший смотреть в корень, охватывать все дела широко, по-государственному, не мог не поинтересоваться и жизнью здешнего совхоза.

С Румянцевым Латунин поздоровался очень приветливо, посмотрел на него своим прицелистым взглядом, в котором были и строгость, и доброта, и спросил:

— Ну как у вас, новый директор, идут на поправку дела?

— Слабо пока, Викентий Кузьмич, — скромно ответил Румянцев.

— Посылая сюда вас, мы я не ожидали, что вы разом здесь горы свернете, — сказал Латунин. — Но к лучшему все же наметилась перспектива?

— С кормами нынче неплохо вышли. Приостановился падеж скота. Зерновые порадовали. Строительство стали вести интенсивней. Устаревшего много тут осталось от малосильных колхозов! Убирать надо, а силенок пока не хватает. Дороги плохие, а расстояния огромные. Разбросанность отделений помехой стоит…

— Скоро мы вас приблизим, товарищ Румянцев. Построим дороги. Нефтепровод. Аэропорт с бетонной взлетной полосой. Настоящие комфортабельные самолеты прилетать сюда станут! Такого еще эта окраина не видала. — Серые, строгие глаза Латунина потеплели. — Вы сами откуда родом, Николай Савельевич?

— Здешний я, — поторопился ответить Румянцев. — На Щуке родился.

— Это как понимать? — Латунин тряхнул головой, седоватые его волосы упали на лоб, он резким движением ладони убрал их назад.

— Щука — деревня неподалеку от Парамоновки, — смутился директор совхоза.

— А ведь и верно: «Родился на Щуке»! «В Щуке» — не скажешь: не по-русски получится. — Латунин искренне посмеялся над этим курьезом, и опять его тон стал деловым, суроватым. — А новизне-то вы рады тут!

— Все ждем перемен, Викентий Кузьмич! — ответил Румянцев приподнятым голосом.

Латунин задумался и сказал после паузы:

— Карасевки, Ершовки, Щуки… Поселений с такими названиями по нарымской земле немало разбросано. По рыбным местам и названия давались. Понятно, ибо охота и рыбная ловля были тут основными занятиями. Испокон века ходили люди по здешней земле, а того и не ведали, что под ногами, на глубине, залегает нефть. И какая — палеозойская! Вы, Румянцев, читали статью академика Трофимука? — Латунин назвал одну из центральных газет. — Ученый с мировым именем дал прогноз многих нефтяных месторождений…

— К стыду своему, я эту статью пропустил, Викентий Кузьмич, — честно признался Румянцев, зная, как не любит Латунин лукавых, завуалированных ответов. Уж ему лучше — напрямоту, чем ходить вокруг да около.

Латунин помедлил и произнес с легким упреком;

— Надо читать. Как это вы… Заботы, проблемы у нас с вами общие. Палеозойскую нефть впервые добыли и Кудрине. И в той статье нарымским геологам воздана заслуженная похвала… Какие отношения у совхоза с геологами, сейсмиками, нефтяниками?

— Да отношения нормальные, деловые. Но бывают споры из-за земли, — признался Румянцев.

— Если вы им не уступаете плодородные земли под промышленные объекты, то делаете правильно. Это было бы расточительством. У нас иногда что ни база, то целый гектар занимает. Деловые люди на Западе поступают иначе: на малом клочке земли вбивают мощные сваи и поднимают сооружения в воздух… Присоединяйтесь, Николай Савельевич, к нашему общему разговору на совещании. Сбор ровно в час…

Николай Савельевич позвонил Кате, что домой не зайдет, остался в конторе и, порывшись в подшивках, нашел тот номер газеты со статьей академика Трофимука. Все еще испытывая неловкость от замечания секретаря обкома, принялся за чтение.

Известный ученый писал, что за последние годы наука накопила данные о нефтегазоносности палеозойского «этажа», и специалисты Сибири даже установили размеры палеозойских осадочных бассейнов, способных «генерировать углеводороды». Получены и первые признаки нефти высокого качества. Академик Трофимук рекомендовал вести поиск нефти на тех площадях, где уже выявлены притоки горючего. Охватывать нужно не только толщу известняков, но и залегающие ниже осадки…

Статья была понятна Румянцеву. Не так давно главный инженер Ватрушин (управление разведочного бурения уже начало обосновываться) давал ему популярные сведения о палеозое. Директор совхоза был и в курсе того, какая борьба шла вокруг палеозойской нефти. Находились маловеры, и маловеры эти шумели, оказывали препятствия при закладке первой буровой скважины на палеозой. И только фонтан нефти, полученный в палеозойских отложениях, заставил их примолкнуть.

От разговора с первым секретарем обкома, от прочтения статьи академика Румянцев был как-то особенно возбужден. Он и прежде, когда ему приходилось встречаться с Викентием Кузьмичом, испытывал те же чувства — прилив бодрости, приподнятости, веру во все то новое, что так всколыхнуло еще до недавнего сонный Нарымский край. Вспомнилось, как утверждали его кандидатуру директора на бюро обкома, как напутствовали, обещали поддержку и помощь. Это рождало уверенность в личных силах и не давало упасть духу даже в самые трудные моменты. А уж трудностей тут хватало.

С ощущением подъема душевных и физических сил Николай Савельевич сел в машину.

— На базу к геологам трогай, Рудольф Освальдыч! Поедем посмотрим, послушаем да намотаем на ус…

Прибывшие на совещание осматривали базу разведчиков недр, и, по всему видать, Латунин был недоволен ею. Руководитель строительства, белолицый тертый товарищ, наученный опытом и умеющий скрывать свои мысли, старался живописать иную картину.

— База полностью обустроится в будущем году, — увещевал он. — Тут вырастет истинно современный поселок вахтовиков, который строится по проекту. Жилые балки оттеснятся домами. За нами же и прокладка трехсоткилометровой дороги. Это будет тракторный проезд из песка. По болотам проляжет настил из бревен. Для кого вальщики валят лес, укладывают лежневку…

Латунин слушал нахмуренно и не выдержал:

— Все, что вы мне только что тут говорили, я, представьте себе, знаю! Товарищ подрядчик! Вы будете стоять в углу, если в таком духе станете продолжать свою работу. Плохо вы разворачиваете строительство, нефтепровода! Чего вы ждете? Весеннего половодья? Так имейте в виду, летом вы здесь поплывете. Природа всегда была несговорчивой.