Царь Царей какое-то время раздумывал. Когда же он увидел, что на Палатине воссели два совершенно неопытных в военном деле новичка, то решил привести в дело свою знаменитую конницу. Парфянские войска вторглись в Армению. В Риме об этом узнали только в начале осени, но ближайшая из римских армий — каппадокийская, уже вступила в войну. В распоряжении наместника Каппадокии Седатия Севериана было два легиона. Почему он взял только один? Если верить Лукиану Самосатскому, это удивительная история, проливающая свет на бездну суеверия в римском обществе. Некий современник и соотечественник знаменитого сатирика плутовством завоевал во всей Малой Азии славу великого волшебника. Он стал известен под именем Александра Абонитихийского, по названию городка в Пафлагонии на берегу Черного моря, и торговал своими предсказаниями по всему греко-римскому Востоку. Среди жертв его обмана оказался и Севериан.

Маг разговаривал с Роком, используя питона по имени Гликон, которому на голову надевалась маска, при помощи особого устройства способная произносить слова. Вопросы подавались ему в письменном виде, а он отвечал на них стихами. Лукиан разоблачал мошенников своего времени с иронией и талантом, не уступающим Свифту и Дидро. Александр был в их числе, но по его портрету видно, что сам сатирик попал под обаяние его личности и дьявольской ловкости. Колдуну прислуживала девица невиданной красоты, рожденная им, как он говорил, от Луны. Эта полубогиня очаровала стареющего наместника Азии Рутилиана, которого Антонин по своему обычаю слишком долго держал на посту. Выйдя замуж за проконсула, она стала доставлять своему отцу самых блестящих клиентов. Императорский легат Севериан также обратился к питону с вопросом, что ждет его в войне с захватчиками. Гликон ответил: «Ты победишь парфянина, покоришь Армению и вернешься в Рим, где тебя ждет триумф». Поэтому современники ничем иным не объясняли тот факт, что легат, считавшийся опытным воином, пошел на врага лишь с половиной своих сил. Сейчас предлагают и другое объяснение: Севериан не желал делиться обещанным успехом, а потому поспешил отправиться в поход, не дожидаясь подкреплений с Дуная. Он выступил из Саталы с 15-м Аполлинарийским легионом и на горной дороге к армянской столице Артаксате был застигнут врасплох лучшим парфянским полководцем, «суреном» Хосровом. Севериан бежал от окружения в крепость Элигию, но продержался там всего три дня. Поняв, что попал в ловушку, он покончил с собой, а все войско перебили.

Это поражение ошеломило Рим. Вся добрая память о легате испарилась. Зато кстати вспомнили, что он был галл — то ли пиктав, то ли сантон, то есть легковерен и легкомыслен. Между тем на доверии к Александру Абонитихийскому это не сказалось. Позже при римском штабе опять появился неотразимый мистификатор в длинном парике и пурпурном хитоне с белыми полосами, из-за пазухи которого высовывалась голова Гликона. И все-таки причины поражения в Элигии следует искать в другом, например в плохой разведке, в неподготовленности и изнеженности восточных легионов. Вскоре тому появилось и новое доказательство. Не успели римляне вполне пережить эти новые Карры (битва, в которой Красс за два столетия до того потерял месопотамскую армию), как узнали о третьем историческом разгроме: легат Сирии Аттидий Корнелиан потерпел поражение в Сирийской пустыне — его легионы разбежались под натиском тяжелой парфянской кавалерии. Дорога на столицу Антиохию и берег Средиземного моря была открыта. Вся римская стратегическая позиция на Востоке могла рухнуть.

Эта позиция опиралась главным образом на два войсковых соединения. Одно из них обороняло Малую Азию, за которой находилась сфера римского влияния на Армению, а к северу — буферные причерноморские государства. Как мы уже видели, оно находилось под командованием легата Каппадокии и состояло из упомянутого 15-го Аполлинарийского и 12-го Молниеносного легионов. Второе соединение — сирийская армия из трех легионов: 4-го Скифского, 3-го Галльского и 16-го Верного Флавиева, объединенное командование которыми находилось в Антиохии. Места их дислокации показывают, что большая часть этих легионов имела задачей кроме поддержания порядка на местах контролировать сухопутные дороги — так называемые шелковые и ладанные пути, шедшие из Европы через Малую Азию вдоль границ Армении и дальше либо через Мидию, Туркестан и Памир к Китаю, либо на юг, к Аравии и Египту через Сирию — Палестину или же к Персидскому заливу через Пальмиру и Ктесифон. Об этих караванных путях к великим плоскогорьям Центральной Азии, к Красному морю, к долине Инда грезили завоеватели Помпей, Цезарь и Траян. Но эра миражей для Рима завершилась. Теперь на неочерченной границе между Западом и Востоком следовало оборонять уже приобретенное. Сатала, Мелитена, Самосата были узловыми точками на стратегических, а вместе с тем и торговых путях. Сразу видно, что они сходятся у подножия спорной территории — Армянского нагорья.

Каково же было соотношение сил, которое теперь, как казалось, было решительно изменено не в пользу Рима? Это очень древняя история, которая тянулась от мидийских царей Кира и Дария до Александра, заключившего их восточную империю в оболочку эллинизма. И вот это восточное прошлое пятисотлетней давности вдруг воскресло на глазах у эллинского мира. Вологеза III звали уже «новым Ксерксом». В Афинах его боялись, но в Антиохии иные были готовы приспособиться к его власти. Ведь парфяне объявили себя наследниками Селевкидов — македонской династии, сохранившей осколок империи Александра между Ираном и Средиземным морем. Восстановить эту континентальную державу со средиземноморским фасадом было старой мечтой, разбитой Помпеем, за двести лет до Марка Аврелия покорившим сирийское побережье.

Но на самом деле парфяне были вовсе не наследниками македонян, а еще менее — Дария и Навуходоносора. Как они внушали: пришли они совсем с другой стороны, будучи потомками кочевых скифских племен, ушедших из Туркестана, очевидно, под натиском гуннов, и осевших на Иранском нагорье. Там-то за двести лет до Рождества Христова их вождь Аршак установил власть своей династии, придя на смену эллинам — Селевкидам. Старую клановую систему он распространил на всю обширную державу. Семь коневодческих племен стали семью сатрапиями, выбиравшими своего общего главу. Этот Царь Царей заносил свое имя в династический список, восседал на троне Дария, пока его не захватил Траян, прекрасно управлялся с унаследованной от греков администрацией и по праву носил эпитет Филэллина, то есть Греколюбивого. Но в действительности он подчинялся феодальным законам и требованиям старого культа предков своих кочевых племен. Национальной религией был культ Солнца; жрецы Мазды были косными традиционалистами, а если знать чересчур поддавалась западным соблазнам, становились фанатиками.

Правившему государю приходилось оправдываться в своем модернизме, то есть в сношениях с Римом, где жили члены его семьи. Еще при Августе вошло в обычай отсылать туда заложников из царствующего дома — собственно учащихся, официозных представителей или нежелательных претендентов. В особую вину Вологезу ставили его бездействие при Антонине. На самом деле такое бездействие было вызвано правильной оценкой баланса политических и стратегических сил, которые за два столетия так уравнялись, что ни одна сторона не могла надолго склонить чашу весов в свою пользу. Тем не менее в определенных кругах существовало сильное искушение воспользоваться мигом слабости другой державы, а предлог найти было легко. Парадоксально, но этот предлог всегда бывал ничтожен, случаен и уж никак не затрагивал главного. Никаких серьезных причин сталкиваться напрямую у двух гигантов не было. Если бы римляне отодвинули границу на восток, с точки зрения логистики это было бы очень слабое и труднозащитимое преимущество. Парфяне, хотя их и тянуло к Средиземному морю, из-за недостатка средств не могли вести завоевательную политику на западе. В то же время они обладали естественным выходом к морю через Персидский залив, а политический центр тяжести находился далеко на востоке: столица империи Экбатана укрыта за горами Загрос в далекой Мидии. Статус-кво основывался на взаимной выгоде, а гарантом его была Сирийская пустыня — почти непреодолимое препятствие, воздвигнутое самой природой.