Ночь в долине сразу же превратилась в день, и жители Чалдиса практически не смыкали глаз. Высоко над деревьями горела гирлянда искусственных солнц, заливая окрестности бело–голубым светом. Были изгнаны и темнота ночи, и свет звезд, — и привычная жизнь диких животных, обитающих в окрестных лесах, была повергнута в беспокойство и хаос. Удлинив дни и укоротив ночи, люди и машины с упорством возводили огромный амфитеатр, который должен был вместить четыре тысячи человек. По крайней мере, в одном жителям Чалдиса повезло: в местном климате не требовалось ни крыши, ни искусственного отопления. Не то, что в местах, которые они с такой неохотой покинули, где в конце марта еще лежал снег.
В день празднования Брента ни свет ни заря разбудил звук самолета, кружившего над деревней. Он с ленцой потянулся, прикидывая, когда же ему удастся по–настоящему выспаться, и натянул на себя одежду. Пинок ногой в невидимый выключатель – и прямоугольник податливой пенорезины двумя сантиметрами ниже уровня пола полностью закрылся жестким листом пластика, выехавшим из стены. Надобность в постельном белье отпала, поскольку в комнате автоматически поддерживалась температура тела. Со многих точек зрения жизнь Брента была проще жизни его далеких предков – благодаря неустанным и ныне почти забытым трудам ученых на протяжении пяти тысяч лет.
Комната, мягко освещенная льющимся через полупрозрачную стену светом, казалась невероятно захламленной. Единственным свободным участком пола оставался четырехугольник, под которым скрывалась кровать, но к ночи, вероятно, и он повторит участь заваленного хламом пространства. Брент очень любил все припрятывать про запас и ненавидел что–нибудь выбрасывать. Это свойство характера являлось весьма необычным в мире, где ценились очень не многие вещи, ведь их так легко было изготовить. Но предметы, которые собирал Брент, не относились к тем, что создавались с помощью интегралов. В одном углу к стене был прислонен кусок ствола дерева, обработанный так, что из него неясно выступала человеческая фигура. Большие куски песчаника и мрамора валялись по всему полу, ожидая того времени, когда Бренту вздумается поработать над ними. Степы полностью закрывали картины, в основном абстрактные. Нетрудно было догадаться, что Брент – художник, однако не так легко было понять, насколько он в своем художестве преуспел.
Молодой человек, пройдя между разбросанными заготовками, отправился на поиски еды. Кухни в доме не было; историки считали, что подобные помещения существовали до 2500 года, но уже задолго до этой даты большинство семей готовили себе пищу не чаще, чем шили одежду. Брент вошел и гостиную и приблизился к металлическому ящичку, встроенному в стену на уровне груди. В ее центре находилось нечто, знакомое каждому человеку последние пятьдесят веков, — диск набора с десятью цифрами. Брент набрал номер из четырех цифр и подождал. Ничего не произошло. Слегка раздраженный, он нажал скрытую кнопку, и передняя стенка прибора скользнула в сторону, открывая полость внутри, где, но всем правилам, должен был находиться завтрак. Но там было абсолютно пусто.
Брент мог вызвать центральную продуктовую службу и потребовать объяснений, но, скорее всего, не получил бы ответа. И без того было ясно, что произошло: департамент продовольствия был настолько озабочен будущим перерасходом продуктов, связанным с наплывом гостей, что Бренту еще крупно повезет, если удастся получить на завтрак хоть что–нибудь. Он нажал сброс, затем попытал счастья снова, набрав редко используемый номер. Раздалось слабое мурлыканье, глухой щелчок – и дверцы отворились, открывая взгляду чашку какого–то темного дымящегося напитка, несколько не слишком возбуждающих аппетит сэндвичей и большой кусок дыни. Сморщив нос и задаваясь вопросом, как скоро при таких темпах человечество вернется к варварским временам, Брент взялся за сомнительную еду и вскоре съел все дочиста.
Его родители спали, когда он быстро вышел из дома на широкую, поросшую травой площадку посреди деревни. Было еще очень рано, и в воздухе ощущался небольшой холодок, но начинающийся день был прозрачным, ясным, наполненным той утренней свежестью, которая уходит, когда высыхают последние капли росы. Несколько самолетов стояли на траве – прибывшие на них люди толкались вокруг и осматривали Чалдис критическим взором. Пока Брент наблюдал за гостями, одна из машин резко взмыла в небо, оставляя за собой белый след. Минуту спустя за ней последовали остальные – они могли перевозить только по два–три десятка пассажиров, и за день им придется сделать еще множество рейсов. Брент побродил в толпе прилетевших, стараясь выглядеть уверенно и дружелюбно – чтобы не отпугнуть возможных желающих пообщаться. Большинство гостей были примерно его возраста; люди постарше прибудут в более разумное время.
Прибывшие смотрели на Брента с нескрываемым любопытством. Их кожа, насколько он заметил, выглядела гораздо темнее, чем у него, а голоса звучали мягче. У некоторых даже встречался какой–то намек на акцент: несмотря на международный язык и постоянное общение, региональные различия все–таки существовали. По крайней мере, Бренту казалось, что они говорят с акцентом, но пару раз он замечал на лицах гостей улыбку, когда он что–либо говорил сам.
Так продолжалось все утро: гости прибывали и направлялись к огромной арене, вырубленной в лесу. Там стояли палатки, развевались яркие флаги, слышались крики и смех развлекающейся молодежи. Хотя Афины за десяток тысячелетий река Времени унесла далеко, модель спортивных соревнований мало изменилась с тех первых олимпийских дней. Мужчины по–прежнему бегали, прыгали, боролись и плавали но делали все это гораздо лучше, чем их предки. Брент был прекрасным бегуном на короткие дистанции и в беге на сто метров опередил всех. Его время чуть превысило восемь секунд – результат неплохой, потому что мировой рекорд составлял что–то около семи секунд. Брент изумился бы, узнав, что ни один бегун в мире не мог приблизиться к такой цифре.
Джон получал огромное удовольствие, кладя соперников много крупнее себя на дерн, и когда утренние результаты были подсчитаны, оказалось, что у команды Чалдиса в сумме больше очков, чем у любой из команд гостей, хотя первое место хозяева занимали не часто.
В полдень толпа, как амеба, стала перетекать к поляне под названием Пять Дубов, где с раннего утра работали молекулярные синтезаторы, заставляя едой не одну сотню столов. Немало трудов ушло на изготовление прототипов, которые воспроизводились с точностью до последнего атома, потому что, хотя механизм приготовления пищи полностью изменился, поварское искусство никуда не исчезло, даже наоборот – достигло неимоверных высот.
Основным событием второй половины дня стало длинное драматическое представление в стихах – попурри, умело составленное из произведений разных поэтов, чьи имена были забыты много веков назад. В целом представление показалось Бренту довольно скучным, хотя в нем прозвучали строки, запавшие в его память:
Миновала пора снегопадов стыдливых,
Отгремели пороки, поутихла пурга… [12]
Брент прекрасно знал, что такое снегопады, и радовался, что они миновали. «Порок» было архаичным словом, вышедшим из употребления три или четыре тысячи лет назад, но звучало оно зловеще и возбуждающе.
Юноша не видел Ирадны почти до сумерек, когда начались танцы. Высоко над долиной зажглись искусственные огни, осветив лес переменчивыми узорами синего, красного и золотого. По двое, по трое, а затем десятками и сотнями танцующие выходили на огромный овал амфитеатра, и скоро он превратился в море смеющихся, кружащихся в танце людей. Вот где была та стихия, где Брент с легкостью мог победить Джона, и он позволил себе унестись на ее волнах, получая от этого чисто физическое удовольствие.
Музыка, звучавшая здесь, принадлежала всем эпохам и культурам. В какой–то момент воздух сотрясли барабаны, которые можно было услышать и в первобытных джунглях, когда мир был совсем юным; а мгновением позже зазвучали тонкие переливы четвертных тонов, исполненные благодаря высочайшим достижениям сложнейшей электронной техники. Звезды с любопытством смотрели с ночного неба на веселящихся под ними людей, но никто не обращал на звезды внимания и совсем не думал о времени.
