Старый Йохан, опрятный маленький человек с аккуратной бородкой клинышком, лежал в чрезвычайно удобном кресле и курил трубку с таким видом, словно он за всю свою жизнь не проработал и дня, и только его блестящие насмешливые глаза, постоянно перебегающие с предмета на предмет, говорили о его живом интересе к делу. Его можно было принять за элегического поэта, — каким он себя и воображал, — но никто бы не посчитал его за деревенского кузнеца.

– Ищешь Джона? – спросил Йохан между затяжками. — Он где–то здесь, мастерит что–то для этой девочки. Не понимаю, что вы оба в ней находите.

Брент слегка порозовел и уже собрался ответить, но в этот момент с одной из машин в кузнице, судя по звуку, что–то произошло. В мгновение ока старый Йохан соскочил с кресла, и примерно с минуту из–за двери слышались звон, треск и непрекращающиеся ругательства. После этого он вновь взгромоздился в кресло с таким видом, будто был уверен наверняка, что теперь–то его точно ничто не потревожит.

– Вот что я тебе скажу, Брент, — продолжил он тем же тоном, словно их разговор и не прерывался. — Через двадцать лет она станет точной копией своей матери. Ты когда–нибудь думал об этом?

Естественно, Брент не думал и теперь слегка сник. Но в юности двадцать лет – это считай что целая вечность, и если бы сейчас он смог завоевать сердце Ирадны, то плевать ему тогда на какое–то там туманное будущее. Это он и сказал Йохану.

– Поступай как знаешь, — добродушно отозвался кузнец. — Лично я полагаю, что, если бы мы заглядывали так далеко вперед, человеческая раса вымерла бы еще миллион лет назад. Послушай, а не сыграть ли вам с Джоном партию в шахматы, как разумным людям, чтобы решить, кому она достанется?

– Брент смошенничает, — ответил Джон, внезапно появляясь в дверном проеме и заполняя его почти целиком. Крупный, хорошо сложенный юноша совершенно не походил на отца; в руках он держал лист бумаги с какими–то чертежами. Бренту было интересно узнать, что за подарок соперник готовит Ирадне.

– Что это у тебя? – спросил он, не скрывая своего любопытства.

– А почему я должен тебе рассказывать? – добродушно ответил Джон. – Приведи мне хоть одну вескую причину.

Брент пожал плечами:

– Мне это абсолютно не важно – я спросил просто из вежливости.

– Только не заходи в своей вежливости слишком далеко, — посоветовал кузнец, — в последний раз, когда ты был вежлив с Джоном, у тебя неделю оставался синяк под глазом. Помнишь? – Он повернулся к сыну и бесцеремонно сказал: – Ну–ка, дай сюда чертежи – чтобы сразу объяснить тебе, почему этого нельзя сделать.

Старик критически рассматривал чертежи, а Джон, чем дольше тот их рассматривал, все более приходил в смущение. Наконец Йохан неодобрительно фыркнул и сказал:

– А где ты собираешься доставать детали? Все они не стандартные, и большая часть их – субмикроскопических размеров.

Джон с надеждой оглядел мастерскую.

– Их не очень много, – сказал он, – это несложная работа, и я думал, может быть, ты…

– Позволю тебе вывести из строя все интеграторы, чтобы изготовить эти детали? Брент, мой гениальный сын пытается доказать, что у него имеются не только мускулы, но и мозги, и для этого предлагает изготовить игрушку, которая устарела примерно пятьдесят веков назад. Я надеялся, что ты придумаешь что–нибудь получше. Между прочим, я в твоем возрасте…

Его воспоминания только успели начаться, как сразу кончились. Ирадна выплыла из оглушительного грохота мастерской и смотрела на них из дверного проема с легкой улыбкой на губах.

Если бы Брента и Джона попросили ее описать, слушателю бы показалось, что они говорят о двух совершенно разных людях. Конечно, что–то в их описаниях сошлось бы. Волосы они одинаково бы назвали каштановыми, глаза – большими и синими, кожу – жемчужно–белой. Но Джону она виделась маленьким, хрупким созданием, которое следовало защищать и лелеять. Бренту же Ирадна представлялась настолько самостоятельной и уверенной в себе, что порой он даже подступиться к ней не отваживался. Причина столь удивительной разницы в представлениях обоих о девушке была не только в пятнадцати сантиметрах роста и двадцати трех сантиметрах в обхвате, на которые Джон превосходил Брента. Она имела более глубокие психологические основы. Любимый человек – это всегда некая фикция, образ на мысленном экране, ёна который он может быть спроецирован с наименьшими искажениями, У Брента и Джона были совершенно разные идеалы, но каждый верил, что воплощением его идеала является Ирадна. Саму девушку это нисколько не удивляло; ее вообще трудно было чем–либо удивить.

– Я на реку, — сказала Ирадна. — Брент, я к тебе заходила, но не застала дома.

Это была стрела, пущенная в огород Джона, но Ирадна тут же сравняла счет.

– Я решила, что ты пошел с Лорейн или с кем–то еще, и потому пошла к Джону. Его–то всегда можно застать на месте.

Джон остался доволен этим ее заявлением. Юноша свернул чертежи и бросился к дому, радостно крикнув через плечо:

– Подожди меня – я быстро!

Брент, переминаясь с ноги на ногу, не отрывал глаз от Ирадны. Вообще–то она никого с собой на реку не приглашала, так что, пока его откровенно не отошлют подальше, он не собирается уступать сопернику. Но молодой человек помнил, что по этому поводу существует какая–то древняя поговорка, что–то насчет того, что третий в компании почему–то бывает лишним.

Вернулся Джон. Выглядел он великолепно, одетый в ярко–зеленый плащ с алыми вставками по бокам. Плащ был Джону несколько маловат, но все равно он смотрелся здорово. Брент подумал, может быть, и ему заскочить домой и переодеться во что–нибудь этакое, но решил, что нечего рисковать. Во–первых, это выглядело бы как отступление с поля боя, а потом – битва могла кончиться раньше, чем к нему придет подкрепление.

– Ишь ты, какая толпа, – ехидно произнес старый Йохан, когда они уходили. – Может быть, мне тоже присоединиться? Юноши смутились, но Ирадна весело рассмеялась, и видно было, что Йохану это нравится. Некоторое время он стоял в дверях, наблюдая с улыбкой, как молодые люди движутся между деревьями вниз по пологому, заросшему травой склону к реке. Но вскоре взгляд его затуманился, и старый кузнец ушел с головой в мечты – мечты об ушедшей юности. Так стоял он какое–то время, затем повернулся к солнцу спиной и с хмурым видом исчез в суматохе кузницы.

Близился день весеннего равноденствия, дни становились длиннее. Бесчисленные деревни, разбросанные по всему полушарию, готовились к встрече весны. С отмиранием больших городов и возвращением человека в поля и леса население планеты вновь вернулось ко многим древним традициям, основательно забытым за тысячу лет городской цивилизации. Некоторые из этих обычаев искусственно возродили антропологи и социальные инженеры третьего тысячелетия, чьими подвижническими трудами было сохранено без потерь множество образцов человеческой культуры. Потому–то и день весеннего равноденствия сопровождался древними ритуалами, которые, из–за своей сложности, были более привычны первобытному человеку, чем людям промышленных городов, чей дым когда–то коптил небо планеты.

Организация праздника Весны всегда была поводом для бесконечных интриг и препирательств между соседними деревнями. Хотя выбор места для праздника подразумевал прекращение всякой иной деятельности как минимум на месяц, для любой деревни становилось великой честью, если выбор этот падал на нее. Конечно, никому и в голову прийти не могло, что новое сообщество поселенцев, еще не оправившеесся после переезда, может взять на себя такую ответственность. Однако народ Брента придумал хитроумный способ вернуть благосклонность властей и смыть пятно недавнего позора. На расстоянии двухсот километров в округе располагались еще пять деревень, и все они были приглашены в Чандис на праздник.

Приглашение составили в очень осторожных выражениях. В нем тонко намекалось, что в силу известных причин Чалдис, конечно, не претендует столь торжественный церемониал провести на достойном уровне, и поэтому если гости рассчитывают провести время лучше, то, пожалуйста, пусть выбирают другое место. Жители Чалдиса рассчитывали на то, что хотя бы одна деревня да согласится, но любопытство соседей возобладало над их чувством морального превосходства. Все они ответили, что с удовольствием прибудут на праздник, и теперь уже не было никакой возможности пойти на попятную.