Тысячи квадратных километров пустыни проносились под крылом воздушного корабля, пока Тревиндор рыскал но миру от полюса до полюса. И только раз он нашел знак того, что Земля некогда знавала цивилизацию. В глубокой долине у экватора он обнаружил остатки какого–то городка с домами из странного белого камня и еще более странной архитектуры. Здания полностью сохранились, хотя и были наполовину засыпаны песками, и на мгновение сознание того, что человек таки оставил след своего пребывания на планете, которая была его колыбелью, доставило Тревиндору горькую радость.

Эта радость была недолгой. Здания оказались даже еще более странными, чем думал Тревиндор. Единственными проемами в них были широкие горизонтальные отверстия невысоко над землей, окон не было. У Тревиндора даже голова пошла кругом, когда он попытался представить себе существа, которые, должно быть, жили в этих зданиях. Несмотря на усиливающееся чувство одиночества, он все же испытал радость оттого, что обитатели этого нечеловеческого города вымерли задолго до его времени. Задерживаться он не ехал — подступала ночь, а долина действовала на него угнетающе, и это чувство не поддавалось простому рационалистическому объяснению.

А однажды он таки обнаружил жизнь. Он курсировал над дном одного из пропавших океанов, когда его внимание привлекла вершина холмика, еще не занесенного зыбучими песками. Она была покрыта тонким слоем цепкой травы. Только–то и всего, но при этом зрелище на глаза Тревиндора навернулись слезы. Он посадил машину и вышел, ступая как можно осторожнее, чтобы ненароком не повредить ни одной из пробивающихся травинок. Он нежно погладил руками этот тонкий зеленый коврик — другой жизни на Земле не осталось. Прежде чем улететь, он побрызгал это место водой — сколько мог себе позволить. Жест был напрасный, но после него у Тревиндора стало легче на душе.

Обследование Земли подходило к завершению. Тревиндор давно уже оставил всякую надежду, но его неукротимый дух не позволял ему усидеть на месте. Вот так он в конце концов и добрался до гробницы Владыки — она лежала, мрачно поблескивая на солнце, отсвета которого была сокрыта столь долго.

Разум Владыки пробудился раньше его тела. Он еще лежал, бессильный, не в состоянии даже поднять веки, а память уже вернулась. Все в порядке, сто лет остались позади. Его игра, самая рискованная, которую когда–либо вел человек, удалась! Подступила волна страшной усталости, и он снова потерял сознание.

Вскоре туман у него в голове рассеялся, и он почувствовал себя уже сильнее, хотя двигаться еще не мог. Он лежал во тьме, набираясь сил. Что за мир найдет он, когда ступит со склона горы на свет дня? Сможет ли он привести свои планы в… Но что это?

Все его существо сковал ужас. Рядом с ним, прямо здесь, в усыпальнице, где, кроме него самою, ничего быть не должно, что–то двигалось.

Затем, спокойная и ясная, одна мысль отчетливо прозвенела в его мозгу, мгновенно подавив все страхи, от которых грозила расколоться голова.

«Не волнуйтесь. Я пришел помочь вам; вы в безопасности, все будет хорошо».

Владыка был слишком ошеломлен, чтобы отозваться, но его подсознание, вероятно, сформулировало некий ответ, потому что та же мысль пришла снова.

«Вот и хорошо. Я Тревиндор, изгнанник в этом мире, как и вы. Не двигайтесь, только расскажите, как вы сюда попали и из какой вы расы, ибо я таких не встречал».

Страх и настороженность постепенно возвращались в мозг Владыки. Что это еще за существо, которое может читать его мысли, и что оно делает в его потайном шаре? И опять та же ясная, холодная мысль эхом отдалась у него в мозгу, как звон колокола.

«Говорю вам, не надо бояться. Почему вас так тревожит, что я могу читать ваши мысли? В этом, безусловно, нет ничего необычного».

— Ничего необычного! — вскричал Владыка. — Да кто же вы, бога ради?

— Человек, как и вы. Но ваш народ впрямь, должно быть, примитивен, если чтение мыслей кажется вам необычным.

Ужасное подозрение закралось в мозг Владыки. Ответ он услышал даже раньше, чем осознанно сформулировал вопрос.

— Вы проспали не сто лет, а во много раз больше. Вы даже и представить себе не можете, как давно канул в небытие знакомый вам мир.

Больше Владыка ничего не услышал. Тьма снова окутала его, и он провалился в блаженное бессознательное состояние.

Тревиндор молча стоял у кушетки, на которой возлежал Владыка. Переполнявшая его радость заглушала сейчас всякое разочарование, если он таковое и испытывал. Как бы там ни было, одиночество ему больше не грозит, будущее не так страшно. Он уже не один на Земле. У него будто камень с души свалился. Отныне он не одинок… он не одинок! Подавляя все остальное, эта мысль как молотом стучала у него в мозгу.

Владыка снова зашевелился, и обрывки его мыслей полезли в голову Тревиндору. В мозгу наблюдавшего стали складываться картины знакомого Владыке мира. Сначала Тревиндор никак не мог ничего из них уразуметь, потом вдруг, будто разбитые черепки стали каждый на свое место, все объяснилось. Его захлестнула волна ужаса при виде страшной картины: воюющие нации, охваченные огнем города, умирающие в муках люди. Что ж это был за мир такой? Подобными игрушками, согласно легендам, доходившим с незапамятных времен, человек забавлялся на заре истории Земли, но потом вырос из них, оставил их вместе с детством. Не может быть, чтобы они вернулись!

Отрывочные мысли становились все отчетливее и даже еще ужаснее. И впрямь этот изгнанник вышел из кошмарного века, неудивительно, что он бежал от него.

Пока Тревиндор с болью в сердце наблюдал за чудовищными картинами, мелькавшими в мозгу Владыки, до него вдруг дошла горькая истина. Нет, это не изгой, ищущий убежища от века ужаса, а сам творец этого века, пустившийся в путь по реке Времени с единственной целью — распространить заразу на более поздние годы.

Страсти, которых Тревиндор и представить себе не мог, проходили, будто на параде, перед его взором: честолюбие, жажда власти, жестокость, нетерпимость, ненависть. Он попытался было отключить свой разум, но обнаружил, что уже не в состоянии сделать это. А грязный поток безудержно катился, отравляя все уровни его сознания. Вскрикнув от боли, Тревиндор выбежал в пустыню и разорвал цепь, связывавшую его с этим пагубным разумом.

Ночь была очень тихая — Земля давно от всего устала, не дули даже ветры. Тьма сокрыла все. Однако Тревиндор знал, что мыслей того, другого, разума, с которым он теперь должен сосуществовать в этом мире, она сокрыть не может. Оказавшись совершенно один, он думал, что нет ничего ужаснее. Но теперь–то он знал, что есть вещи гораздо страшнее одиночества.

Тишина ночи и сияние звезд, бывших некогда его друзьями, успокоили душу Тревиндора. Он неторопливо повернулся и, тяжело ступая, пошел обратно — он собрался совершить такое, чего не совершал еще ни один человек его рода.

Владыка уже стоял на ногах, когда Тревиндор вошел в шар. Вероятно, намерения последнего каким–то образом передались первому: он был очень бледен и дрожал не просто от физической слабости. Тревиндор решительно заставил себя еще раз заглянуть в мозг Владыки и чуть ли не отпрянул при виде хаоса противоречивых чувств, насквозь пронизываемых тошнотворными вспышками страха. Из этой бури возникла лишь одна дрожащая связная мысль:

— Что вы задумали? Почему вы на меня так смотрите?

Тревиндор не ответил, стараясь держаться подальше от этой скверны, набираясь решимости и сил.

Смятение в голове Владыки достигло предела. На мгновение его нарастающий ужас вызвал в мягкой душе Тревиндора нечто вроде жалости, он заколебался. Но тут же вновь вернулась картина разрушенных пылающих городов, и эта минутная слабость прошла. Всей мощью своего сверхчеловеческого интеллекта, поддержанного тысячами веков умственной эволюции, он ударил стоящего перед ним человека, и в разум Владыки, уничтожая все остальное, хлынула одна–единственная мысль — мысль о смерти.

Устремив перед собой дикий взгляд, Владыка мгновенно замер. Его легкие прекратили работу, дыхание остановилось, кровь, пульсировавшая в его жилах и столь долго пребывавшая в покое, теперь застыла уже навсегда. Без единого звука Владыка рухнул на пол.